Я не твоя собственность (ЛП) - Группа Life Style - Страница 35

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая

«Любовь — то, что ты для меня нож, которым я копаюсь в себе».

Франц Кафка, письма к Милене

После этого события стены, которые охраняют его сердце, стали просто непробиваемые, и я даже не пытаюсь взобраться на них. Мои дни становятся похожими один на другой. Я просыпаюсь, завтракаю, иногда с Ольгой и парнями, иногда одна в своей комнате на верхнем этаже, где по-прежнему работаю, потом плаваю в бассейне и сижу в сауне до обеда и очень много работаю.

Что касается наших отношений, они становятся похожими на обоюдное сексуальное безумие, которое заставляет нас чуть не рвать друг друга когтями. Мы встречаемся в его кабинете, или в каком-нибудь другом месте, куда он меня вызывает, трахаемся как будто в последний раз, словно больше никогда не увидим друг друга. И каждый раз наши занятия сексом безрассудные, безнадежные и сумасшедшие, у меня такое чувство, словно каждый раз умирает маленькая частичка меня. Недели проходят похожие одна на другую, и как-то утром мне звонит Дейзи по Skype.

— Где это ты? — спрашивает она меня, не узнавая комнату, в которой я нахожусь.

— Хм... у подруги.

— Ох. Хм... хорошо. Далия, я... э... у меня плохие новости.

Я чувствую, как мои внутренности сжимаются от страха.

— Что? Мама?

— Нет, нет. С мамой все в порядке.

— С кем тогда?

— Сьюзи скончалась вчера вечером.

— Ооооо, — произношу я медленно, вспоминая умиротворенную морду Сьюзи. Не знаю из-за чего, но никогда не ожидала такого, хотя Сьюзи появилась в нашей семье, когда мне исполнилось одиннадцать. Я же видела ее всего пару недель назад, и она выглядела вполне здоровой.

— Она не страдала, — продолжает моя сестра. — Также тебе следует вспомнить, что она была очень и очень старой.

— Да, — говорю я слабым голосом.

— Она видно поняла, что умирает, потому что ушла в кусты и отказывалась выйти, даже когда мы звали ее. Я принесла ей воды, но она отвернулась и посмотрела на меня с такой любовью. Я гладила и держала ее, пока она не умерла, — голос Дейзи замирает. — Я сделала несколько фотографий, если хочешь я смогу тебе их отправить.

Я смотрю в глаза моей сестры на экране, она выглядит вполне нормально. В маленьком окошке на экране в правом нижнем углу, я выгляжу бледной и ошеломленной.

— Ей было уже почти четырнадцать лет, Далия. Это очень хороший возраст для собаки. И она прожила потрясающую жизнь, — разумно говорит мне сестра.

Я делаю глубокий вздох.

— Как мама это все восприняла?

— О, ты же знаешь ее. Она плакала все ночь, но сегодня уже получше. Мы пойдем с ней сегодня в крематорий домашних животных. Это особенное место, которое я отыскала в Интернете. Они сжигают животных и отдают нам ее прах в урне. Я пока подержу ее прах дома, да? Мама сказала, чтобы мы ничего с ним не делали, пока ты не вернешься домой. Мы можем развеять его по саду или над морем, или как ты решишь.

— Ох, Дейзи, — вдруг я начинаю плакать.

— Я не хочу, чтобы ты плакала. Сьюзи никогда никого не обижала, поэтому она ушла в хорошее место. Мы увидим ее снова. Я сейчас отправлю ее фотографии тебе на емайл. В конце дня умереть, это очень хорошая смерть

— Хорошо, спасибо, — выдавливая я из себя.

— О, Далия, пожалуйста, не грусти. Мы встретимся с ней снова, — пытается успокоить меня Дейзи.

— Я должна идти, но позвоню тебе позже, — говорю я, и открываю пришедшее письмо в почтовый ящик. Фотографии. Я рассматриваю каждую в отдельности, слезы медленно текут у меня по лицу. Я должна была быть дома. Мне следовало быть дома. Дейзи даже прислала фотографию Сьюзи после смерти, с языком, зажатым между зубами. Чувствуя себя полностью опустошенной, не желая ее никогда видеть такой, я сразу же удаляю это фото. Слышу, как звонит телефон на стене. Секунду я думаю проигнорировать и не отвечать.

— Босс хочет тебя, — говорит Ной.

— Скажи ему, я не могу прийти прямо сейчас, — рыдаю я, и кладу назад трубку.

Я по-турецки сажусь на кровать, мне хочется помолиться за Сьюзи.

— Где бы ты ни была сейчас, солнышко, просто помни, я люблю и всегда буду любить тебя! — говорю я со слезами на глазах. Я настолько поглощена своей молитвой, стараясь послать ей всю свою любовь, что не слышу шагов, поднимающихся вверх по лестнице. У меня чуть ли не останавливается сердце, когда дверь внезапно с грохотом открывается и в дверях появляется Зейн.

— Что случилось? — спрашивает он.

Я просто пялюсь на него широко открытыми заплаканными глазами и не могу произнести ни слова.

Он проходит в комнату.

— Что случилось?

— Сьюзи умерла, — рыдаю я.

Он хмурится.

— Кто такая Сьюзи?

— Наша собака.

Он подходит и останавливается рядом со мной, с любопытством и удивлением глядя на меня.

— Твоя собака? Ты плачешь из-за собаки? — спрашивает он, проясняя ситуацию, словно до конца не верит.

— Да, я плачу из-за своей собаки. Она была с нами целых тринадцать лет.

— Ох, — говорит он и садится рядом со мной. — Полагаю, ты можешь взять другую.

— Ты хочешь сказать, что тот, кто потерял своего ребенка или члена семьи, может заменить его другим?

— Нет.

— Тогда не говори мне такое. Сьюзи была членом семьи, — отвечаю я со слезами на глазах.

Воцаряется неловкая тишина, затем он кладет руку мне на колено.

Я удивленно поднимаю на него глаза, видно это его способ утешить меня.

— Прости, — тихо говорит он.

— Ничего, — шепчу я, немного шокированная, что мы общаемся на такую тему.

Он встает.

— Я буду внизу, если понадоблюсь.

— Спасибо, — отвечаю я.

Он серьезно кивает и уходит, тихо закрыв за собой дверь.

Я не вижусь с ним фактически до ночи, лежа в кровати, смотрю музыкальное видео, когда он прислоняется к дверному косяку, одетый во все черное — черное поло, черные джинсы, глаза полуприкрыты. Мне кажется, что он совершенно другой, может слегка пьян?

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

— Я в порядке, — говорю я с опаской.

— Это работает?

Я хмурюсь.

— Что работает?

Он отталкивается от косяка и входит в комнату.

— То, что есть между нами. Это работает?

— Не очень, — правдиво отвечаю я.

— Почему? — спрашивает он, снимая свой пиджак.

— Ты действительно хочешь узнать правду?

— А почему нет? Удиви меня, — говорит он со злой усмешкой, и я понимаю, что он пил.

— Возможно потому, что я беспокоюсь о тебе, но ты всегда отталкиваешь меня.

Он наклоняет голову.

— Ты беспокоишься обо мне?

— Да.

— Как ты можешь беспокоиться обо мне? Ты не знаешь всего моего дерьма.

— Возможно, но даже, если я не знаю, я все равно беспокоюсь о тебе.

Он улыбается, но глаза у него светятся странным огнем.

— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты слишком много беспокоишься.

— Я волнуюсь за людей.

Он медленно кивает.

— Ты волнуешься, да. Тебе стоило бы заниматься йогой или медитацией, как твоя сестра. Это помогло бы тебе успокоиться.

В этот момент я толком даже не осознаю, что он сказал, но потом меня накрывает, словно ударяя под дых. Я смотрю на него, он на меня, потом делаю глубокий вдох.

— А откуда ты знаешь, что моя сестра медитирует?

Он ничего не говорит.

— Это ты, — обвиняю я его дрожащим голосом. — Ты все спланировал. Ты ее похитил, не так ли? — Лед у меня в голосе удивляет даже меня саму.

Он молча смотрит на меня.

— Да? — кричу я.

— Да, я, — признается он, оставаясь совершенно равнодушным к своим действиям.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, наполненными ужасом.

— Ты все еще беспокоишься обо мне, рыбка? — издевается он.

Во мне поднимается такая ярость, словно моя голова сейчас загорится и взорвется. Перед глазами плывут красные круги. С криком, наполненным болью и яростью, я вскакиваю с кровати и лечу на него, желая расцарапать ему лицо ногтями. В этот момент я ненавижу его всеми фибрами своей души. Он легко хватает мои руки и удерживает их высоко в воздухе, смотря на меня сверху-вниз, презрительно изогнув губы. Я пытаюсь пнуть его ногами, и он вдруг молниеносно крутит меня вокруг, прижавшись к моей спине, я полностью обездвижена в его захвате.

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая