О мышлении в медицине - Глязер Гуго - Страница 26

Переход к способам рассмотрения и формам мышления XX века происходил не как переворот, а постепенно, причем остатки прошлого сохраняли свое значение еще в течение некоторого времени и, возможно, сохранили его навсегда.' Примером этому может служить деятельность весьма известного в свое время хирурга Бира, чьи заслуги перед наукой весьма значительны. Только точное естественнонаучное мышление, каузально–механистическое рассмотрение явлений и проблем сделали возможным развитие медицины из нигилизма и до сверкающих вершин во второй половине XIX века и позднее. Но все же даже в первые десятилетия XX века были выдающиеся врачи, которые по меньшей мере частично не отказывались от телеологического мышления. Таким был уже названный нами Бир, открыто отстаивавший телеологическое мышление. Оно, очевидно, соответствовало его существу и было, как он утверждал, его природным качеством. Возможно, что этому способствовало его юношеское переживание. В 1883 г. он впервые вошел в аудиторию клиники выдающегося интерниста Квинке — на стене он увидел надпись: «Стремитесь к познанию и не спрашивайте о его пользе». Об этом положении Бир много размышлял и результатом этого была большая неудовлетворенность. Нет, думал он, о цели спрашивать надо; так он пришел к телеологической точке зрения и стал представителем этого направления.

Когда его впоследствии, в 1909 г., за нее осуждали, он выступил с небольшим докладом. Позднее, в 1922 г., он подробно обосновал свою точку зрения в статье «О способах медицинского рассмотрения, в частности о механистическом и телеологическом». В этом споре речь была скорее о мировоззрении. Несомненно, что даже в наше время каузально–механистического способа рассмотрения недостаточно, чтобы объяснить все «загадки» жизни и человека. Имеется еще много пробелов, заполнить которые естествознание старается и в наше время. Возможно, что Бир и многие другие рассматривали телеологическую точку зрения только как принцип, позволяющий искать решение, как учение о мудром и целесообразном действии сил природы; все то, что всегда происходит в природе, имеет смысл и содержит намерение.

Чтобы защищать точку зрения выдающегося врача, мыслящего телеологически, нет надобности утверждать, что в настоящее время многие врачи и даже физики оставили каузальную точку зрения, так как она не давала им возможности идти вперед. Это неверно: но верно то, что всегда были врачи и вообще естествоиспытатели (но не было в наше время физиков), которые мыслили и мыслят телеологически, причем нет никаких оснований их за это осуждать. Только нельзя смешивать цель и причину.

Но Бир в своей уже упомянутой нами статье сформулировал свои взгляды так, что он, несмотря на свое обращение к телеологическому пониманию, не отвергал и каузального материализма, но только отказывался от него как от единственно пригодной формы естественнонаучного мышления, мышления в медицине. Если бы одни только каузально–материалистические воззрения были состоятельны, то вообще не было бы разумно работающего организма. «Тогда человек, — говорил Бир, — имел бы глаза не для того, чтобы видеть, имел бы уши не для того, чтобы слышать, мозг не для того, чтобы думать, нет, это жалкое существо, состоящее из причины и действия, должно видеть, так как у него есть глаза, должно слышать, так как у него есть уши, и думать, так как у него его головной мозг».

Но Бир, не вполне отвергая каузально–материалистическую точку зрения и прибегая к телеологии как к ее дополнению, как к восполнению пробела, связанного с недостаточным познанием, сам в сущности снова приходит к материализму, несмотря на свое откровенное заявление, что его мышление является телеологическим. Здесь имеется раздел, которого Бир не хочет признать, хотя сам он, по–видимому, для себя уже устранил его. Все области медицины требуют этого.

Разумеется, верно, что медицина не только естественная наука, не только наука вообще. Она в высокой степени является искусством, а присоединяющиеся этические предпосылки делают медицину и облик врача еще сложнее, красивее и богаче. Но все это не обосновывает телеологического представления о сущности медицины. Бир и сам понимал это и поэтому беспрестанно требовал объединения обеих точек зрения, причем телеологической он назначал роль, о которой уже говорилось, а именно роль дополнения[5]. Внутренняя борьба за материализм и каузальность началась уже раньше.

С победой бактериологии вхождение медицины в науку завершилось. Врачи освободились от догм и перешли к естественнонаучному мышлению, при котором имели значение только наблюдение и эксперимент (опыт), а теория допускалась лишь постольку, поскольку она подтверждалась наблюдением и экспериментом и была важной рабочей программой. Все чувствовали это, был достигнут поворотный пункт, и можно было ретроспективно оценить множество различных теорий, которые до того времени были придуманы и предложены врачами различных эпох. Это сделал Гельмгольц, блестящий физик и изобретатель глазного зеркала.

В 1877 г. он на торжестве по случаю юбилея Военно–медицинской академии в Берлине сделал доклад о мышлении в медицине. Он перенесся мысленно на 35 лет назад, в эпоху, когда он, будучи еще слушателем академии, по такому же поводу делал доклад в тех же стенах. С того времени не только мировая история, но и медицина достигли огромных успехов. Тогда и еще раньше основная ошибка медицины заключалась, можно сказать, в том, что она гналась за обманчивым идеалом научности и запуталась в односторонности и неправильной переоценке дедуктивного метода. Но именно в медицине упорное неприятие движения вперед имеет тяжелые последствия. Наилучшим врачом всегда надо было считать такого, который глубже всего понимал причинную связь явлений в природе. Так как ранее о законах природы знали мало, то философы придавали наибольшее значение прежде всего мышлению, логической последовательности и завершенности системы, которую они умозрительно себе выбрали и разработали.

Но было ошибкой, когда при этом считали возможным отказаться от наблюдения и восприятия, заменяя их метафизическим умозрением. Теории, которые с течением времени возникали в области медицины, носили, так сказать, патологический характер. Некий врач, который как практик заслужил всеобщее признание, был их автором, а его ученики старались превзойти своего учителя. Если они оказывались лицом с новыми данными, то они не просто отвергали теорию, но ссылались на старые авторитеты. Сводить все болезни к одному единственному основанию тоже считалось особенно высоким научным достижением.

Для всех систем была характерной их нетерпимость к другим взглядам. Несмотря на это, они не всегда были только выражением медицинского мышления, которое соответствовало тому или иному автору и его времени, т. е. не только чем–то преходящим, но развитием, плодотворным для будущего. Когда Гиппократ говорил о жизненной теплоте (emphyton thermonj, поддерживаемой приемом пищи, когда она снова варится в желудке, что является источником всякого движения жизни, то он при этом затронул вопросы, которые нашли себе объяснение много позже или принесли новые существенные знания; достаточно напомнить об учении о равновесии между работой и теплотой или о законе сохранения энергии.

Когда витализм был преобладающим учением, то врачи рассматривали значительную часть процессов жизни не как результат сил природы, которые оказывали свое действие с непреодолимой неизбежностью и по твердым незыблемым законам. Виталисты полагали, что жизненная сила есть похожее на душу существо, и многие мыслящие люди — не только философы — должны были возражать против этого учения. После того как аускультация и перкуссия уже доказали свою диагностическую ценность, все–таки находились врачи, высказывавшиеся против этих грубых механических способов исследования и утверждавшие, что врач, обладающий ясным умом, не нуждается в этих методах. Кто хочет узнать реакцию жизненной силы, тому, говорили они, достаточно исследовать пульс. Ведь многим врачам было очень трудно освободиться от старых взглядов и приобщиться к новым данным или хотя бы понять их.