Дерево Джошуа. Группа ликвидации - Гамильтон Дональд - Страница 33

— Да, — согласилась Сара. — Это может быть так. В таком случае вы попросту теряете с ней время.

— Она неглупая девушка, — сказал я. — Мне приходилось терять время в куда более скучных компаниях. — Женщина, сидящая рядом со мной, недовольно завозилась: может быть, она восприняла мое замечание как личное оскорбление. А я бодро продолжал: — Другая же вероятность заключается в том, что Тейлор и есть Каселиус или работает на него, а его статья своего рода дымовая завеса, которую он напустил, когда решил, что персонажу по имени Гарольд Тейлор, американскому журналисту, пришла пора патетическим образом покинуть сцену. В этом случае, само собой, статья эта не стоит и бумаги, на которой написана. А что с женой? Пытался ли он убить ее, чтобы заткнуть ей рот, или, может быть, он просто устроил чудовищную пальбу, чтобы его смерть в ее глазах выглядела правдоподобной. И при этом одна пуля случайно угодила в нее. В таком случае она опять-таки невинна и мы теряем с ней время. А может быть, она с ним в сговоре, может быть, она послана им для выполнения какого-то злодеяния — ведь он теперь не рискует здесь появляться. Тогда как вы можете объяснить ее ранение?

— Пластическая операция, — сказала Сара.

— Ну, тогда она должна любить этого парня безумно, коль скоро решилась до конца своих дней ходить с этим шрамом на шее и говорить мужским баритоном.

— Ну, может быть, хирурги пообещали ей, что, когда задание будет выполнено, они вернут ей первозданный вид, — сказала Сара. — Как бы там ни было, женщины ради мужчин совершают странные поступки.

— И мужчины ради женщин! — поправил я ее. — За сим наш урок моральной философии на сегодня завершен, не найдя логического завершения. Не соблаговолите ли вы сделать какие-нибудь заключительные замечания, прежде чем мы объявим нашу конференцию закрытой?

— Нет, — покачала она головой и насупилась. — Нет, но… Послушайте, Хелм…

— Да?

— Если вы найдете Каселиуса… — ее голос угас.

— Да?

Она глубоко вздохнула и повернулась ко мне.

— Прежде чем вы… Прежде чем я окажу вам помощь, я должна знать ваши намерения… Собираетесь ли вы вывезти его в Штаты, или вы просто сдадите его шведским властям?

Я удивленно взглянул на нее:

— Дорогая, это же вас совершенно не касается. Я получил приказ. И давайте оставим эти разговоры. — Потом я нахмурился и добавил; — Какая вам разница? Вы что, положили глаз на этого таинственного незнакомца?

Она надменно вскинула голову:

— Вы грубите! Но…

— В зависимости от его ценностей для другой стороны, — продолжал я, — которая, как я слышал, измеряется двумя бронетанковыми дивизиями или же эквивалентному числу полностью снаряженных ракетных баз, так вот, вы же сами сказали, что он несет ответственность за смерть нескольких ваших коллег, не считая гибели — или исчезновения — Гарольда Тейлора.

— Я не несу моральной ответственности за Каселиуса, Хелм, — сказала она холодно. — Я морально ответственна только за себя.

— Отлично, дорогая, тогда…

— Вас послали, чтобы убить его, не так ли? В этом заключается ваша работа — загнать человека, точно дикого зверя, в западню и уничтожить. И мне предлагается… Я должна помогать вам в выполнении вашего задания.

— Продолжайте, — подбодрил я ее, когда она замолчала.

— Я работаю в разведке, — сказала она. — Да будет вам известно, мистер Хелм, что я — шпион, а это, я бы сказала, не слишком уважаемая профессия, но моя работа заключается в сборе и анализе информации. Я не выступаю в качестве гончей для охотников за черепами. Даже при том, что вы не кажетесь мне особо удачливым охотником, все равно… Факт тот, что… — Пепел с сигареты упал ей на платье, и она, явно раздраженная этим досадным происшествием, быстрым движением руки смахнула его на пол и вновь обратила все свое внимание на меня. — Там есть человек по имени Мак. И есть организация, которая нигде не фигурирует под своим официальным названием, но ее именуют «группа ликвидации», или «группа У». «У», мистер Хелм, значит: «убийство».

Такое я слышал впервые. Наверное, это придумал какой-то башковитый шутник, который работал у них много времени спустя после войны.

— Я вас внимательно слушаю, дорогая, — сказал я. — Что же дальше?

Она подняла голову:

— Не называйте меня «дорогая», черт побери! Вы знаете, откуда у меня эта информация? Не с нашей стороны — с их! Уже многие годы мы выслушиваем подлую пропаганду об американской «Mordgruppe»[3] — слышим, посмеиваемся и опровергаем все эти домыслы, как можем, убежденные, что это всего лишь их неуклюжие потуги оправдать существование собственного континента наемных убийц. Помню, я была еще в парижской резидентуре и сама хохотала от души, когда кто-то на полном серьезе спрашивал у меня, не знаю ли я о таком Маке в Вашингтоне, которому стоит только указать пальцем на человека — и через некоторое время находят его труп. «Дорогой мой! — отвечала я в таких случаях, хихикая. — Неужели вы и впрямь думаете, что мы так работаем?». Но ведь именно так мы и работаем, не правда ли?

— Закончите ваш рассказ, Сара, — сказал я. — Давайте не будем тратить время на риторические вопросы.

— Когда нас предупредили о вашем прибытии, я сразу поняла: что-то тут не так, — продолжала она. — Хелм, разве мы растеряли все наши идеалы? Неужели им и впрямь удалось низвести нас на свой уровень? Неужели мир просто расколот на два враждебных лагеря, между которыми не существует никаких моральных барьеров? Мне просто было необходимо взглянуть на вас — вот почему я поехала в Готенбург, хотя это было грубейшим нарушением правил… Мне надо было посмотреть, что за человек… Нет, я не буду с вами работать, Хелм. Я помогла вам как могла. И теперь…

— И теперь — что?

— Неважно. Вы, конечно, можете подать официальную жалобу по своим каналам. Вы даже можете попытаться снять меня с должности.

Не беспокойтесь, — сказал я и нащупал ручку дверцы. — Ни о чем не беспокойтесь, Сара. Продолжайте заниматься сбором и анализом важной информации… А я, пожалуй, вернусь в отель. И, пожалуй, лучше пешком — ибо ушел я именно пешком…

— Хелм, я…

— Что?

— Не смейтесь надо мной из-за того…

— Я и не собираюсь над вами смеяться, дорогая. Я уважаю все ваши тонкие чувства, все до единого.

— Разве вы можете понять, что я чувствую?! Неужели я не могу раскрыть вам глаза на то, как все это дурно?

Моя жена задавала мне те же вопросы. Она хотела, чтобы я понял ее чувства — и я все очень хорошо понимал. Она хотела раскрыть мне глаза на то, как все это дурно, — и я все видел. Все видят, что дурно в мире, и все только об этом и говорят — точно до сих нор не замечали, — но никто не может дать никакого практического совета, как сделать мир лучше. Когда-нибудь придет день, и мы будем питаться одними химикалиями и перестанем убивать животных. А пока мы жрем мясо и воспринимаем мир таким, каков он есть. По крайней мере, некоторые из нас.

— Спокойной ночи,' Сара, — сказал я, вылезая из машины.

Уже на ходу я краем глаза заметил светящуюся арочку в воздухе: это она выбросила из окна сигарету. За моей спиной захлопнулась дверца. Крошечный фольксвагеновский двигатель заурчал и резко заглох. Я услышал его приглушенный всхлип. А потом на меня кто-то бросился из тьмы и сбил с ног.

Бей только правой и молча зализывай раны, как и подобает мужчине, говорил мне Мак, и, слава Богу, мне хватило ума оставить нож в номере. Наступил тот замечательный момент, когда у меня сразу возникло искушение пустить его в ход. Нет лучшего оружия, чем нож, когда на тебя в кромешной ночи напали трое. Но ножа у меня не было, и предполагалось, что я не владею ни дзюдо, ни карате. А по мне, драка на кулаках — это просто детская забава. Я слегка наподдал одному из них коленом, надеясь, что тот примет мое движение за случайную конвульсию, и сбил в кровь костяшки правой о челюсти двух других. Бил я смачно.

Потом меня подхватили под руки, а еще двое уже выволокли Сару из машины и тащили по тротуару к нам.