Анизотропное шоссе [СИ] - Дмитриев Павел - Страница 17

• Предыдущая
• 17/64
• Следующая

Гибель наряда обнаружили поздно вечером. Несколько часов я с величайшим интересом наблюдал за поднявшейся суетой, сперва среди спустившихся набрать воды рабочих, а уже через пару часов с севера,[55] на ручной дрезине-качалке, оказывается, у чекистов все же имеется в хозяйстве столь опасная для бегунков машинерия, прибыла целая делегация чекистов с фонарями и факелами. Последнее меня здорово успокоило — после оттоптавшегося в потемках стада людей правду не найдут ни следователи, ни собаки. Так что спать улегся хоть и без живительного тепла костра и свежего, желанного чая, но зато в превосходнейшем настроении.

Ранним утром, только проковыряв глаза, полез с биноклем на свой импровизированный наблюдательный пункт. Над легким туманом, стелющимся лоскутным одеялом, скрывающим бурление струй воды на перекате, и под отчетливо впечатанными в небо, темными от росы бревнами мостовой фермы, курился дымок костра, рядом с которым мирно клевала носами пара вохровцев. Сельская идиллия, хоть пиши с натуры полотно «привал у реки». Казалось, так есть, так было, и так будет, а вчерашняя жестокая схватка — всего лишь дурацкий сон, кошмар, навеянный злой, но совершенно бессильной что-то поменять всерьез силой из иного мира.

Будто услышав мои мысли, один из чекистов заворочался, подошел вплотную к реке, неспешно развязал тесемки штанов и помочился в белесые клубы. Потянулся, сбивая комаров, оправился, и вдруг, враз ломая пастораль, поднял бинокль к глазам. Я с трудом успел нырнуть головой за ветви, пряча отблески лучей восхода в своих линзах от внимательных глаз врага. Кто ж знал, что местный наряд караулит не только железную дорогу, но и реку по обе стороны от нее?

Как хорошо, что я не начал день с маленького костерка для горячего завтрака. А ведь была такая светлая идея в надежде на ветерок и защиту стены деревьев. Нет уж, тут не казино, лишний риск не нужен. А настоящий белый хлеб с колбасой без преувеличения хорош даже в холодном виде. Причем как по вкусу, так и для стимуляции мыслительного процесса, в компетенции которого нынче классический «чернышевский» вопрос: «что делать?».

Первоначальный промфинплан лопнул как экран упавшего на бетон смартфона. Если перейти к цифрам, то за четыре дня по трассе Ленинград-Мурманск мне удалось продвинуться всего лишь километров на пятьдесят, иначе говоря, я делал десять-пятнадцать километров за день. Причем степень риска превысила все разумные лимиты, два раза только везение спасло меня от гибели. Не оправдалась и надежда на спокойную ночь — еще неизвестно, какие засады опаснее. Тем более небо после заката становится светлее день ото дня.

Но к «железке» я сумел более-менее приспособиться, все-таки треть запланированного пути позади, да и есть шансы, что дальше от Соловков патрулей поубавится. Будет ли лучше рывок на запад по тайге? Без карты, с кустарным компасом, ограниченным запасом пищи? Хотя, после изобретения каши из сосновой коры проблема потеряла остроту, да и река, по поверхности которой то и дело расходились круги кормящейся рыбы, обещала не дать помереть с голоду. Но какова насыщенность лесных тропок патрулями? Водятся ли тут голодные медведи или волки? Живут ли вообще люди? Не упрусь ли я в непроходимые болота, скалы или огромные озера?

Может, бросить монетку? Уже полез, было, рукой в карман, но вместо этого хлопнул ладонью по лбу:

— Судьба уже сделала выбор за меня!

Действительно, надо быть слепым, чтобы не видеть очевидного. Реки в этих краях — настоящие транспортные артерии для перевозки грузов: летом на лодках, зимой на санях. Но насколько я вижу — Поньгома… плохая, даже отвратительная дорога! Промеж каменюк тут можно проскочить разве что на пластиковом каяке 21-го века,[56] и то, вниз по течению. Зимой на санях не проехать, бурлящая лесенка порогов, что виднеется у поворота, не замерзнет даже в лютые морозы. Значит, меня никто не застигнет врасплох на ночевке или рыбалке, более того, тут неоткуда взяться крупной деревне. При всем этом, река явно ведет на запад и способна помочь мне миновать болота и скалы.

Не случись битва с Вохром, я бы наверняка прошел мимо. Глупо «рвать» по выложенному булыжниками руслу на виду любого прохожего. Зато теперь, когда сложный и отчаянно опасный участок позади, отступать не просто глупо — преступно!

Пройдя с километр вдоль берега до поворота, я обернулся, чтобы взглянуть в последний раз на уже далекую трассу Ленинград-Мурманск. Через мост катились зеленые коробочки вагонов, и ни один из пассажиров не мог даже в дурном сне себе представить, как мало ленинградцев переживут ужасы блокады, как много русских, украинцев, белорусов, всех советских людей погибнет в дьявольской мясорубке безумной войны. Заодно, какой девятый вал репрессий захлестнет страну менее чем через десяток лет. Причем предотвратить происходящее могу только я — разумеется, если свершу задуманное. Но для начала я должен, нет, просто обязан, не только ради себя, но и как ни пафосно это звучит, ради них, этих самых людей, любой ценой добраться до Финляндии.

— Ву-у-у!!! — уже в спину мне подтвердил задачу протяжный гудок далекого паровоза.

К вечеру я окончательно уверился в Судьбу. Река устойчиво вела на запад и не думала превращаться ни в заболоченный ручей, ни, наоборот, в проходимую на деревянной лодке водную дорогу. Сперва я опасался засад, несколько раз влезал на деревья, пытаясь рассмотреть дальнейший путь, избегал оставлять следы и без особой нужды не выходил на прогалины. Однако за весь день мне не удалось заметить ни малейших признаков присутствия людей. Наоборот, несколько раз я натыкался на целые поля, буквально высланные ковром нетронутой прошлогодней брусники, перезимовавшей под снегом и очень вкусной.

В то же время передвижение нельзя назвать простым, но все же худшие опасения не подтвердились: непроходимых болот не встретилось, скал не попалось. Обычное, поросшее сосной косогорье, местами бурелом и кусты, и много, слишком много мелкого и крупного скальника. Часто выручали звериные тропы, но иногда приходилось торить свой путь, все же ботиночная логика заметно отличается от лапо-копытной. Самым же неприятным сюрпризом оказались заливаемые в половодье долинки, заросшие березняком и кустами. Вроде не особенно глубоко и не топко, но провалиться выше, чем по колено, легко даже с шестом-посохом. Пришлось приспособить для форсирования подобных преград калоши и «всегда мокрые» обмотки.

Неприятно, но жить можно, и расстояние, насколько я считал шаги, удалось покрыть приличное, не менее двадцати километров. Хотя надо учитывать, что со всеми извивами русла к желанной границе я приблизился гораздо меньше, в лучшем случае километров на пятнадцать, в худшем на десять.

На рыбалку я не останавливался, к чему терять время, когда плечи оттягивают традиционные продукты короткого срока хранения. Однако даже на ходу удалось неплохо разнообразить меню — полдюжины крупных лягушек в перевязанном тряпкой котелке сулили неплохую добавку к ужину. Причем это только то, что само шло в руки.

Единственное, что мне не нравилось, так это погода. Баловавшее все прошлые дни солнце ушло за тучи, температура заметно упала, время от времени накрапывал мелкий противный дождик. Впрочем, непромокаемая одежда, большой вечерний костер, экраны из трофейного брезента и традиционного лапника, горячий чай да сосновая каша с хлебом и колбасой позволили смотреть на происходящее с немалым оптимизмом. А отдельно приготовленный шашлычок из ошпаренных и лишенных кожи лягушачьих лапок так вообще вызывал ностальгию по иным, куда более благоприятным для жизни временам.

«Даже пройденных десять километров», — лениво рассуждал я, засыпая, — «всего каких-то двадцать дней в пути. Пустяк, сущий пустяк!»

Утро «второго дня мира великой реки» принесло сюрприз. Для начала, моя путеводная артерия раздвоилась,[57] но кустарный компас и солнце позволили не мучаться с выбором пути более пары минут. А потом… Я неожиданно вышел к мосту. Инстинкт сработал на отлично: только спустя пяток минут, издалека и в бинокль разобрал, что сооружение разрушено до полной непроходимости. То есть пересекающая мой путь дорога оказалась заброшенной — ни одного человеческого следа как минимум с осени, и, вообще, едва ли ее использовали прошлые пять, а то и десять лет. Можно было предположить, что тут немало ходили и ездили до строительства «железки», однако после ее запуска переключились на более удобный путь.

• Предыдущая
• 17/64
• Следующая