Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады - Рубашкин Александр - Страница 17

Политическое и художественное вещание в годы войны выполняло общие задачи. Поэтому важно не столько подчеркнуть различие между ними, сколько указать на то, что их объединяло. Характер всей нашей пропаганды в дни войны изменился. Раньше трудно было представить себе, что буквально в каждом номере «Красной звезды» станут появляться писательские статьи, а «Правда» предоставит газетные полосы для пьес К. Симонова и А. Корнейчука. Деятельность писателя не могла тогда ограничиться какой-либо одной формой литературной работы. Когда летом 1944 года при освобождении Эстонии погиб писатель и журналист Юрий Севрук, видные советские литераторы написали о нем в некрологе: «Он делал все, что должен делать настоящий писатель-фронтовик: писал рассказы, очерки, корреспонденции, стихи, фельетоны, военные статьи и заметки». Обратим внимание: «рассказы и заметки», «стихи и военные статьи». Таков был диапазон работы фронтового писателя. Он отразил особенность времени, и эта особенность сказалась на всей деятельности редакций ленинградского радио. Теперь политвещание не могло обойтись без жанров, которые обычно шли «по другому ведомству», – без очерка или писательского выступления; с другой же стороны, «Радиохронике» потребовался повседневный информационный материал, который, казалось, естественней было слышать в очередном выпуске «Последних известий».

В рамках «Радиохроники» возник раздел «Ленинградский блокнот». Его материалы готовили совместно журналисты и писатели. Авторы информаций, корреспонденций, интервью каждым своим словом поддерживали ленинградцев, вместе с тем они понимали ценность этих материалов и для будущего. Действительно, на страницах «Ленинградского блокнота» отразилась картина жизни и борьбы жителей города. В «Блокнот» попадали самые разнообразные материалы. И заметка, и стихотворный отклик на какое-нибудь событие, и письма. Писатели и журналисты организовывали выступления свежие, оригинальные.

В декабре 1941 года профессор Б. М. Эйхенбаум говорил о работе над инсценировкой «Войны и мира» в Театре имени Ленинского комсомола. Казалось, можно ли думать о литературе, музыке, искусстве, когда хлебная норма была «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам». Но профессор, один из крупнейших знатоков Толстого, развивал мысль о драматургической природе творчества великого писателя. Б. Эйхенбаум сказал: «Это не инсценировка, а работа совсем иного и нового типа, иного масштаба, иного идейного, общественного и художественного значения. Созданный театром сценический вариант, помимо всего другого, обнаруживает драматургическую сущность или основу в композиции „Войны и мира“, которой до сих пор не замечали и не учитывали, воспринимая роман Толстого произведением исключительно эпическим, повествовательным…» Профессор утверждал, что работа над спектаклем «заставляет заново поставить или пересмотреть вопрос о драматургии Толстого вообще – не только о его пьесах, но и его драматургических принципах и возможностях, частично осуществленных в романах». Запомним дату: 14 декабря 1941 года. Сам факт выступления знаменателен. Сущность его, как и самой работы над спектаклем, выразил режиссер М. Чежегов: «Пусть знают враги – Ленинград живет, ленинградский театр ставит „Войну и мир“…» Спектакль поставлен не был. В конце зимы театр эвакуировали. Но репетиции шли, люди работали. И если не все, то многое удавалось осуществить людям искусства в блокадном городе.

В одном из выпусков появилось «Радиописьмо к другу ленинградцу», с которым в январе 1942 года обратился инженер-химик Николай Дмитриевич Залевский: «Здравствуй, дорогой товарищ! Я не знаю тебя в лицо, не знаю твоего имени… Нам с тобой сейчас нелегко. Это письмо я пишу при свете коптилки. И не только это письмо. При свете коптилки я, старый инженер-химик, пишу свой научный труд. Вдобавок у меня мерзнут руки, и мне хочется есть. Мне нисколько не стыдно говорить об этом, ибо не один я живу в таких условиях. Так живешь и ты, мой друг ленинградец». Письмо было написано в том же ключе, что и другие передачи радио, обращенные к согражданам. Ведь сам Залевский был одним из сотен тысяч радиослушателей.

А рядом с письмом ленинградского инженера шло выступление молодого рабочего, который две смены провел в цехе, делал снаряды. И еще – заметки, интервью, беседы. Например, заметка о детских новогодних праздниках: «С пятого по седьмое января (1942 года. – А. Р.) в лучших театрах нашего города проводились общегородские елки для школьников. Особенно хорошо провел это мероприятие Театр музыкальной комедии. В этом театре на елке были организованы соревнования учащихся на лучшую разборку винтовки, пулемета, проводились консультации по военным вопросам». Обычный, будничный тон. Но, кажется, само время писало заметку. Школьникам, к счастью, не знающим, что такое война, хорошо бы сейчас услышать о зимней елке первого военного года.

Естественно, без каких-то попыток «оживить материал» давалась едва ли не вся информация «Ленинградского блокнота», будь то беседа, документ, обращение. Например, интервью с руководителем фронтового театра миниатюр: «Ведущий: „И часто вы уезжаете на фронт?“ – Артист А. Д. Бениаминов: „Наоборот. Мы очень редко выезжаем в Ленинград. Находимся все время на фронте. Там же готовим новую программу“» (январь, 1942). Или телеграмма из приуральского села Монастырка: «Срочная, Ленинград, Фонтанка, 76, райком партии и отдел наробразования Фрунзенского района. Передайте родителям, что все дети 26-го интерната здоровы. Работайте спокойно, крепите оборону Ленинграда» (июнь, 1942).

Все это – и военизированная елка, и фронтовая работа театра, и забота о спасенных от голода детях – страницы истории блокады, документы, мимо которых не пройдут ее будущие летописцы. Уже в дни войны радиожурналисты отобрали лучшее и составили рукопись небольшой книги, которую так и назвали: «Ленинградский блокнот». На титульном листе они написали фамилии всех авторов, с тем чтобы представить труд как коллективный. Работа, которая так и осталась рукописью, была посвящена «памяти журналиста Леши Мартынова». Вот фамилии, стоявшие на обложке: В. Ардаматский, Я. Бабушкин, О. Берггольц, Д. Славентантор, М. Тевелев, Евг. Домбович, И. Кратт, Л. Мартынов21.

Из «Блокнота» (значительная часть вошедших в него материалов не печаталась) можно узнать, как жили ленинградцы, как они работали, защищали свои жилища от бомб, устраивали в блокадную зиму выставку дипломных работ в Академии художеств. В «Блокноте» были беседы и интервью, выступления, очерк о трамвае, идущем на фронт, и короткая эмоционально напряженная зарисовка «Хирург», имеющая свой законченный сюжет. Вот она (ее написал И. Кратт): «Известный хирург, ученый с европейским именем, сидит у большого стола с разбитой стеклянной доской. Оконная рама вырвана взрывом, и холодный октябрьский ветер врывается сквозь щель, заложенную книгами. Поджав ноги, кутаясь в плед, согревая дыханием зябнущие пальцы, ученый пишет учебник для студентов. Время от времени он встает, невысокий, плотный, быстро ходит по комнате. Затем снова садится за стол. Он только что сделал три ответственнейшие операции, через час предстоят новые. А между операциями он пишет, старается использовать каждую минуту свободного времени. Ему предложили эвакуироваться вглубь страны, и он ответил словами великого Пирогова: “Хирург едет на фронт, а не с фронта“».

Информационный раздел «Радиохроники», ее «Блокнот», не содержал художественных произведений. Но, казалось бы, разрозненные сообщения создавали целостную картину. Вот почему эти материалы одинаково интересны и историку, и художнику, автору повести или романа о блокаде. Ведь эти интервью – часть духовной жизни Ленинграда. Они волнуют и своим содержанием, и самим фактом: это было в ноябре, декабре, январе страшной блокадной зимы.