Мимоза - Кармайкл Эмили - Страница 23

— Когда Царевич был ещё совсем маленьким, моя невестка позвала меня с собой на великий праздник в храме возле моря. Туда пошли все наши соседи и родственники. Да, туда пошли все и я вместе со всеми. Там всё было очень ярко и празднично, но по вечерам я слышала стук барабанов и какие-то странные звуки, от которых мне становилось не по себе. Больше я на этот праздник не ходила.

А как же семейные праздники и общепринятые обряды?

— Я всегда ходила со всеми вместе и во всём участвовала, если могла. Но всякий раз, когда была Церемония Угла, пока все остальные женщины окуривали приношения (и она плавно покачала рукой туда-сюда, показывая, как качается курильница), я стояла снаружи и ждала, пока они помажут себе лоб священным пеплом Шивы. А потом уже заходила и садилась вместе с ними. Я же их люблю!

И так во всём. Мимоза не могла объяснить, почему она не могла делать кое-какие вещи. Просто ей становилось не по себе; звуки казались враждебными, а люди — незнакомыми.

Солнце уже село, и небо было похоже на огромную бархатную розу, в глубине которой сияла одна-единственная звезда. Я вспомнила Дженни Линд** и ту историю, которую она рассказывает в своей

* 2Кор. 6:9.

** Линд (Lind) Енни (Женни) (1820-87), знаменитая шведская певица (лирико-колоратурное сопрано). Выступала как оперная и камерная певица во многих странах. Дебютировала на сцене Королевского театра (Стокгольм) в 1838 г., а уже в 1850 г. пела свой последний концерт в Castle Garden. Голос Линд — огромного диапазона (от си бемоль малой до соль 3-й октавы) — отличался красивым тембром и кристальной чистотой, за что певица была прозвана «шведским соловьем». Покоренный ее талантами и красотой, в неё влюбился Ганс Христиан Андерсен. Именно о ней он сложил сказку «Соловей».

книге. Однажды на закате кто-то застал её сидящей на берегу моря с открытой Библией на коленях и спросил, почему она оставила сцену в самом зените своей славы.

— Я увидела, что с каждым днём всё меньше и меньше думаю об этом, — Дженни Линд положила руку на Библию, — и вообще не вспоминаю об этом, — и она показала на тихое небо. — Так что же мне оставалось делать?

А у Мимозы не было Библии. И потому упусти она верный путь, в этом не было бы ничего странного.

Она держала в руке конец золотой нити:

Возьми конец сей нити золотой

И за него держись, и терпеливо

Мотай в клубок. Дорогой непрямой

Он приведёт тебя к вратам Иерусалима.

Чего же мы боимся? Ведь даже самой тоненькой ниточки из этого золотого клубка достаточно для того, чтобы привести домой того, кто крепко держится за её конец.

Прошло лишь несколько дней благословенного отдыха, но Мимоза почувствовала, что должна вернуться. Она не могла блаженствовать с нами, зная, что её маленький Проказник широко открытыми глазами смотрит на такие вещи, которые потом уже не сможет позабыть, и каждый день слышит такое, что вся материнская любовь будет не в силах стереть из его памяти. Её младшего сынишку, несмотря на его бурный и возмущённый протест, забрали в нашу маленькую больницу, и сестра Вадиву бережно выхаживала его, потому что тяготы матери уже сильно сказались на его крошечной жизни. Конечно, было бы лучше оставить его там, пока он не поправится окончательно, но даже за эти несколько дней из беспокойного, крикливого и слабенького худышки он успел превратиться в некое подобие жизнерадостного и спокойного бутуза. Даже тревожные глаза его матери загорались ласковым светом и нежностью, когда она слушала заливистый смех своего бедного, несчастливого, но такого родного пятого сынишки и смотрела, как он забавно кивает забинтованной головкой в ответ на наши вопросы: «Ну что, малыш, приедешь к нам ещё раз на Рождество?»

Мы думали о расставании со страхом и тревогой. Когда Мимозе настало время отправляться в путь, её старшие сыновья и их двоюродный брат (который твёрдо решил остаться с нами, не спрашивая ничьего разрешения) играли с другими ребятишками в соседней комнате. Ей и раньше приходилось оставлять их одних. Сейчас же она лишь заглянула в комнату, и в глазах её появилось выражение вечно жаждущей и страстной материнской любви. Но мальчики этого не заметили.

— Прощайте, мои милые братишки! — сказала она, помахав рукой всей этой пёстрой детской компании, и намеренно выбранные ею слова ясно дали нам понять, что всё, принадлежащее ей, было теперь нашим, а всё наше принадлежало и ей. Она попрощалась сразу со всеми — и со своими, и с нашими:

— Прощайте, мои милые братишки. Да пребудет с вами мир и покой!

С этими словами она и ушла, эта удивительно смелая женщина, полная любви и простоты.

Но сейчас она снова с нами.

Потому что в один прекрасный день от неё пришло письмо: «Прошу вас, пошлите кого-нибудь за мной. Теперь я могу приехать к вам». Возможно ли такое чудо? Что произошло? Едва осмеливаясь поверить этой удивительной новости, мы послали к Мимозе нашу верную Жемчужину, которая не покладая рук трудится рядом с нами вот уже тридцать лет*.

И Жемчужина вернулась — вместе с Мимозой, её четырёхлетним крепышом Проказником, десятимесячным малышом и хрупкой, задумчивой девочкой, маленькой дочкой старшего брата Мимозы. Дома на эту крошку никто не обращал ни малейшего внимания, пока Мимоза с ней не подружилась. «Я не могла оставить её там. Я даже щенка не оставила бы в доме, где его бросают в одиночестве и почти что морят голодом», — объяснила она. Сама Мимоза выглядела почти испуганной: так велико было её * Историю Жемчужины можно прочесть в книге Лоис Ходли Дик «Пустите детей приходить ко Мне» («Центр Агапе», 2003), рассказывающей о жизни Эми Кармайкл и о создании Сообщества Донавур.

изумление и радость! Ей казалось, что в любую минуту какое-нибудь неожиданное происшествие может разом оборвать её счастье. Понадобился целый месяц, чтобы это выражение исчезло с её лица.

Однажды у нас на пороге вдруг появился её муж. Когда она снова пришла домой, побывав у нас, он и близко к ней не подходил, и она с внезапной смелостью наконец-то поняла, что он попросту не хочет иметь ничего общего с женой, чьи странные наклонности выставили её (а вместе с ней и его) на всеобщее посмешище и презрение. Поэтому-то она и почувствовала, что может безбоязненно сняться с места и отправиться к нам.

Мужу она сказала, что со временем готова вернуться, если он того пожелает, но не сейчас. Сейчас ей нужно учиться. Она должна научиться читать, потому что не может больше жить, не читая Библию. Все эти годы она вслепую нащупывала себе путь, то и дело спотыкаясь и падая. Теперь глаза её открылись, она должна научиться ясно всё различать, должна узнать истину. «Когда я укреплюсь, я вернусь».

Но мужу этого было вовсе не надо, и он отправился восвояси. Мимоза продолжает надеяться, что он вернётся, чтобы тоже научиться истинному Пути. Потому что он не смог скрыть своего крайнего изумления при виде того ослепительного, радостного счастья, которое увидел здесь во всём, что его окружало. Когда он появился на пороге того дома, где живут мальчики, был уже вечер. Царевич играл в футбол с другими ребятами постарше, Музыка с приятелями гоняли взад-вперёд на стареньком трёхколёсном велосипеде, а Проказник со смехом носился вокруг них, как возничий вокруг повозки, запряжённой четвёркой лошадей со звенящими уздечками. Отец позвал их к себе для разговора:

— Разве вы не хотите поехать со мной домой? Мальчики смущённо молчали. Они не хотели обижать отца, но и назад им ехать не хотелось. И тут Музыке в голову пришла счастливая мысль. Зачем что-то выбирать, что-то решать? — Лучше стань Божьим человеком и оставайся здесь с нами! — сказал он.

Он глядел на отца прекрасными серьёзными глазами, похожими на глаза Мимозы, когда она стояла под манговым деревом, изо всех сил стараясь не заплакать. Видя перед собой этот взгляд, отец ничего не мог ответить. Может быть, когда-нибудь эти глаза ещё приведут его сюда?