Мимоза - Кармайкл Эмили - Страница 4

Её второй сынишка был таким прелестным, что она назвала его Майилом, Маленьким Павлином. Индийцы, обожающие пёстрые, многоцветные наряды, совсем не связывают образ этой великолепной птицы с человеческим чванством и тщеславием, так что, глядя на Маленького Павлина, Мимоза лишь любовалась его красотой и радовалась ей. Ещё она называла его своим золотым мальчиком и почти ничуть не преувеличивала, потому что кожу такого младенца вряд ли можно назвать просто смуглой. Она вся пронизана тёплым светом, как лучом солнца, высвечивающим коричневые камни под водой. А глаза с длинными загнутыми ресницами, а крошечный алый ротик! — так много радостей сразу, и каждая приводила счастливую мать в неописуемый восторг.

Что ей теперь до всеобщего презрения? Всё это сущие пустяки! Шесть блаженных месяцев она вскармливала своё маленькое сокровище, унося его с собой в поле, подвешивая к ветке дерева, время от времени отрываясь от работы и снова подходя к нему. Свежий воздух шёл малышу на пользу, и с каждым днём он становился всё прелестнее.

Потом начался сезон дождей, и она больше не могла брать сынишку с собой. Её первенцу, Царевичу, было уже два с половиной года. Утром она наскоро хлопотала по дому, а затем подвешивала люльку Майила к потолку, привязывала к ней верёвку, на пол бросала подушку, ставила перед ней плошку с рисом и говорила Царевичу: «Садись, сынок, сюда. Вот тебе рис, кушай, когда проголодаешься. А если твой братишка заплачет, вот тебе верёвка: потяни её туда-сюда, покачай его, пока он не угомонится. Будь хорошим послушным мальчиком, покуда я не вернусь».

С тяжёлым сердцем (но что ещё ей было делать?) она уходила на поле и трудилась там с девяти утра до шести вечера, оставив дома двоих детей и наказав старшему сынишке, которому не было ещё и трёх лет, заботиться о полугодовалом малыше.

Уставшая, вымокшая насквозь, она возвращалась домой на закате и шла прямо к своему несчастному грудничку. За восемь долгих часов без еды и питья он совсем изнемогал от плача и голода, и Мимоза нежно прижимала его к груди, роняя горькие слёзы на его личико, стараясь успокоить его и дать ему всё, чего он был лишён с самого утра. Так продолжалось каждый день, пока не кончились дожди. Ни один из родственников, ни одна соседка не предложила ей посидеть с детьми, пока её нет.

Но это не казалось Мимозе странным. «А чего вы хотите? Я же не была настоящей индусской женщиной и не следовала Великому пути!» Этого объяснения было вполне достаточно. Почему кто-то должен был ей помогать? Она была не такая, как они. И терпение на её лице было похоже на вечернее спокойствие гор, когда нависающие над ними облака делают красоту долины и ущелий ещё более пронзительной и глубокой.

Маленький Майил так никогда и не оправился от этих долгих дней без материнской ласки и заботы. Он оставался хрупким и болезненным, как цветок, родившийся во время засухи. Каким-то чудом этот цветочек пробивается на свет сквозь раскалённую корку красной земли, но вид у него совсем не такой, как у крепкого, сильного ростка, напоенного дождевой влагой. Майил был высоким, худеньким, а его большие глаза сверкали, как звёзды. Он ни на минуту не отходил от матери, а когда ей надо было уходить, с жалобным плачем цеплялся за её одежду, да и она сама боялась расстаться с ним даже на час. Когда он подрос, то усаживался возле неё, пока она готовила, и часами спокойно играл, крепко зажав в ладошке край её сари.

Но он был весёлым, как птенчик, и без устали распевал песенки, которые сочинял на ходу.

— Мама, какой у нас сегодня рис, — спрашивал он. Мимо; отвечала, и он тут же принимался мурлыкать себе под нос очередную песенку на придуманную им самим мелодию.

— О чём ты поёшь, Маленький Павлин? — спрашивала она

— Пою песенку про рис, — отвечал он.

Потом он подбирал три камушка, похожих на три огромных булыжника в очаге, и деловито укладывал на них какой-нибудь черепок.

— Видишь, я тоже варю рис. Раздуваю огонь, наливаю в горшок воды, засыпаю рис. Смотри, я варю рис и пою ему песенку!

Так он играл и напевал, счастливый от того, что может слышать голос матери. «Без меня, — говорила Мимоза, — он вообще не находил себе места».

Ходить он научился не скоро. Кто-то предложил закопать его маленькие ножки в землю, как два деревца. «Закопайте их поглубже. Выройте две ямы по колено, поставьте его туда и потом хорошенько утрамбуйте землю. Тогда он вынужден будет стоять; глядишь, и ходить научится поскорее».

Но этот способ показался Мимозе жестоким. Из каких-то старых досок она соорудила сынишке маленькую тележку, и, держась за её ручку, Майил научился-таки ходить.

Майил ещё не научился стоять на ногах, а у Мимозы уже появился третий сын, которому суждено было вырасти и стать настоящей радостью для своей матери и для всех вокруг. Назвали его Музыкой. * См. Книгу Руфь. Вооз был дальним родственником Руфи (вернее, её свекрови Ноемини), состоятельным и добросердечным человеком, который вовремя пришёл на помощь бедным женщинам.

Посмотришь на него сейчас — такого чувствительного, такого чистого душою, — и на ум немедленно приходят слова о том, что у каждого ребёнка есть свой ангел-хранитель. Но с самого младенчества его жизнь, как и у обоих его братишек, была нелёгкой. После родов мать его страшно ослабла и лежала дома совсем одна. Единственными её помощниками и сиделками были тогда Царевич, которому не было ещё и пяти лет, и муж, хоть и бесполезный, но всё же добрый человек, как раз тогда проводивший всё своё время дома.

Когда новорожденному исполнилось десять дней, Мимоза подозвала к себе мужа. А тот даже не заметил, что день ото дня их скудные запасы становятся всё меньше и меньше. Он передвигался по дому, как в дрёме, погружённый в свои мечтания. Но Мимозе было не до мечтаний. Она точно знала, сколько риса у них осталось. К этому времени она рассчитывала оправиться и снова взяться за работу, но даже стойкая воля, поддержавшая её во многих трудных испытаниях, не могла противиться этой неодолимой слабости, обрушившейся на неё.

— Я не могу идти в поле, — сказала она. — Но, может быть, ты сходишь в большой город у моря, — она назвала город, — и расскажешь моему младшему брату, как нам сейчас тяжело? Скажи ему, что я пока больна, но со временем непременно верну всё, что он даст. Попроси его одолжить нам две рупии, двух нам хватит.

Она отослала мужа в город.

Этот младший брат был человеком образованным, как и старший (о котором мы услышим чуть позже). Однажды во время каникул, которые он проводил в Донавуре, он заболел, и мы выхаживали его, не отходя от постели больного ни днём, ни ночью. Оба брата приняли крещение, но и тот, и другой, хотя и продолжали называть себя христианами, давным-давно вернулись к бесплодной шелухе пустых набожных разговоров.

Мимоза всё это знала. «Конечно, он ни разу не заговаривал со мной о том, во что когда-то уверовал, но не мог же он всё позабыть! Он непременно смилуется и поможет нам», — думала она. Он получил образование за счёт христиан, и теперь благодаря этому у него прекрасная работа и много денег. Неужели он пожалеет для неё две рупии? Она обязательно их вернёт; он же знает, что она всё вернёт!

Муж ушёл, а Мимоза начала думать. Раньше она ни у кого ничего не просила. В душу её закралось сомнение. Может, она совершила ошибку?

В дальнем конце их дома была кладовка. В ней не было ни одного окна, только дверь, выходящая на внутреннюю веранду. Там Мимоза хранила зерно, когда у неё было что хранить. Туда она уходила, чтобы помолиться и побыть в тишине, вдалеке от уличного шума.

Я услышала эту историю уже тогда, когда прошедшие годы несколько смягчили её. Но когда я спросила у Мимозы, что ещё было в этой кладовке, глаза её засияли счастливой улыбкой.

— Ничего, — ответила она. — Ничего, кроме пустых глиняных горшков. В тот день там не было ничего.