Заговоренные клады и кладоискатели - Цыбин Владимир Дмитриевич - Страница 2

Славянские земли, и более всего Русь, — земля многочисленных кладов, которые, как правило, состояли из золотых монет и украшений: золото в земле только матереет.

«Каждый теоретически может сделать вывод, что кладов, зарытых в древнее время, должно быть громадное количество. Действительно, несмотря на всю случайность находок, кладов разрыто до настоящей поры очень мало и преимущественно с древними монетами и вещами, спрятанными по крайней мере до XV в.», — замечает тот же Н. Аристов.

Но обилие кладов дают и последующие века, особенно годы «смуты» XVII века, наполеоновское нашествие, годы октябрьской смуты вплоть до смуты наших дней. Многочисленный «подпольный капитал» вплоть до недавнего времени предпочитал переводить деньги в золото и драгоценности и зарывать в землю, прятать в потаенные места. Отсидев в тюрьме сроки, подпольные миллионеры питались и питаются от этих кладов. В местных газетах и доныне пишут о находках уже современных кладов (в Сызрани, Калуге и других местах).

Н. Аристов, на мой взгляд, неверно связывает предания о кладах в курганах с татарским нашествием. Это было гораздо ранее (скифские курганы или предание о кладе Игоря, которое приводится далее).

Но одно несомненно, что татарские клады повсеместно — курганные. И в течение многих веков привлекали к себе кладоискателей. Можно сказать, что история кладов в известном смысле — история России. Курганы — это вещественные даты событий.

Вообще после каждого нашествия на русскую землю оставались многочисленные всяческие клады «урочные» и «неурочные».

От шведов — клады в реках и озерах.

После Наполеона — клады из русского награбленного добра вдоль всей Смоленской дороги и далее.

Остались клады и после Второй Отечественной войны почти в каждом городе и селе, оказавшихся под немцами.

«Со времен первых печенежских и половецких набегов вплоть до татарских погромов… русские люди неутомимо придумывали всевозможные меры самозащиты личной и охраны имущественной», — пишет С. Максимов и приводит предание о «Кладах смутного времени», о «панах».

«Выбрали себе паны притон в одном месте и стали из него наезжать и грабить всего чаще по праздникам, когда народ расходится по церквам и на базары. Заберут паны что получше, а деревню зажгут. Этим они вывели народ из всякого терпения. И вот согласились против них три волости и окружили притон так, что разбойникам некуда было деться. Стали они награбленное добро зарывать в землю в большой кадке. И неспроста, а с приговором, чтобы то добро никому не досталось. Атаман ударился о землю, сделался черным вороном и улетел. Товарищей же его всех захватили и «покоренили»…» (Приподнимали дерево и закладывали под него человека — казнь для разбойников.)

Самый дорогой и самый труднодоступный клад, по народным поверьям, — золотой. Золото в кладах утяжеляется, набирает вес из осадков от адского огня. Всего тяжелее слитки такие, ибо в них заточена грешная погибельная душа хозяина клада. Там она старится в веках, хотя отошедшие в вечность души человеческие не стареют.

Золото на этот свет выходит огненным петухом с червонным гребнем. А если клад перемешан с серебром, то сам петух — белый, а гребень и голова красные. И свеча на голове тоже красная и зажжена жгучим, потусветным адским огнем. Если ударить не наотмашь — свеча погаснет, сам петух «утухнет» в никуда, истает в воздухе.

Только золотой клад, по некоторым поверьям, охраняется духом хозяина, чаще всего ссохшимся до желтизны старичком. Этот старичок иногда появляется людям с золотой тросточкой, борода у него, по обыкновению, — красная, и старичок этот настоятельно просит отрезать ее серпом или ножом. А кто при этом не перекрестится, старичок сильно серчает и плюется. Там, где он плюнет — находят золотой песок.

Иногда такой старичок или петух наводят людей на золотое место, но уже по какому-то таинственному расположению к кладонаходцу.

Если вспомнить все кладовые заветы в точности, душа хозяина освобождается из тяжести клада и уходит на суд Божий.

Золото клада любит лежать в земле, потому что оно терпеливо. Не зря кто-то в древности сказал, что вечность можно отлить из золота. В расплавленном золоте кипят уродцы — души самых великих грешников-скопидомов. Вот почему души иных, заточенные в золото, не любят покидать его, а стараются остаться в металле, чтобы уцелеть. Вспомним — золотые маски на мумиях египетских фараонов: душа как бы законсервирована в золоте, там она не истощится, а сохранится для воскресения в вечной своей целокупности.

Охраняются золотые клады трехрукими стражами, в каждой руке — по сабле. И сидит этот страж на зачумленном трупе, который положен на бочку с золотом. Кому из кладоходцев отсекает голову — та душа мгновенно превращается в нового стража.

История кладов, начиная с XVI–XVII веков, постепенно переходит в предания, в которых кладовство переходит в колдовство, а сами клады приобретают причудливые, магические, весьма разнообразные формы.

Эта любопытная история приключилась в 1703 году в России, где еще верили во всякие причуды.

26 июня сего года в Киев приехал житель города Караваншибеша Михайло Попов-Волшанин с двумя сыновьями Иваном и Моисеем, венгр или «венгрин», как он себя выдавал. Конечно же, судя по фамилии, из российских подданных и, может быть, серб, а не как он себя выдавал, конечно, авантюрист.

В расспросе он указал, что едет в Москву для нужных дел, тайным обычаем, а для каких, того сказать ему невозможно, а скажет о том в Москве.

В Москве же в расспросе в посольском приказе объявил, что он из Седмиградской земли, родился в городе Караваншибеше, которым ныне турки владеют, и объявил, что пришел на Москву для того же дела, что и шесть лет назад, что никому того дела не велено объявлять, кроме великого государя Петра Алексеевича. Шесть лет назад он и был отпущен по указу Петра Алексеевича с Москвы к гетману, и велено было это дело досмотреть (значит, поверили, вняли!). Гетман послал для досмотру клада двух своих людей, но они оказались вздорными людьми, передрались, и поэтому «то дело в то время и совершения своего не восприяло». А Михайло Волшанин вернулся в дом свой в Деву, по-прежнему промышляя по прежнему делу: чтобы отыскать тот клад, он ископал в той горе «по откровению Божью, — как пишет в своем донесении к великому государю из Киева генерал-майор Андрей Гулиц (1703 г.), — камень белой, в полторы сажени длиною, а шириною — сажень с пять, и на той лещади вырезаны слова, и тех слов никто не мог прочесть, кроме одного старца сербянина, сыскал он знакомца, и он прочел и сказал: что слова те суть эллинским языком писаныя и тот старец, прочитав, списав их те речи все, что на камне написаны, сказал, что при сем камне в сей горе лежат сокровища Александра-царя и Дария, и тот камень он, Михаил, разбил, а подпись, списав, отдал тому чернецу».

Далее из слов кладоискателя следует, что был арестован седмиградским генералом графом Работиным, отослан в Вену и подвергнут пыткам и что он ничего не сказал им, хотя «мучили разными муками и забивали за ногти железные гвозди». Однако цесарь австрийский послал своих людей — немцев и венгерцев искать клад, и они были на той горе, то только они пришли на то место, поднялся такой ветер, что разнес и их самих, и лошадей их неведомо куда. А сам Михайло в то время ушел из-под караула, взял с собой обоих своих сыновей и через мултянскую (молдавскую) землю ушел в- Москву, так как дом его в Деве разграбили и разорили люди цесаря.

Почему же именно в Москву?

Оказывается, явился во сне Михайле Попову ангел и объявил, что «клад, кроме нынешнего московского великого государя, никому не дает, и чтоб он, великий государь, изволил послать свой государев указ к мултянскому нынешнему господарю… и для подлинного изверения с Москвы (послал людей. — В. Ц.) двух или трех и тот клад обрести и вынять и для подлинного уверения привез он с собою двух сынов своих». То есть в качестве заложников, пока будут искать клад. А его, Михайло Попова, надо отпустить, чтобы найти того старца, который с покровен-ной доски клада списал надпись.