Опер Екатерины Великой. «Дело государственной важности» - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 9

Купец распахнул дверь шире, и Андрей вошёл. Повернуться и уйти, когда перед тобой дверь гостеприимно распахнули, совсем уж неприлично.

Купец проводил его в знакомую гостиную.

– Садись, рассказывай. Василиса, к нам гость пришёл! Знаешь, как говорят татары? Гость с утра в дом – счастье в дом.

Вдруг Андрей вспомнил, что суд был – сам же Нифонта приглашал. Он кашлянул, скрывая смущение.

– Я ведь заглянуть хотел, чтобы узнать – как там суд? Чем закончился?

– А что суд? Федьку к каторжным работам приговорили, а Шкета – к штрафу и битью батогами.

– Это хорошо.

– Конечно, зло должно быть наказано. Василиса! Ты чего так долго? – И потише: – Прихорашивается небось.

Василиса и в самом деле принарядилась, вышла вместе со служанкой, живо накрыла стол.

Чай пили не спеша, с пряниками тульскими, мёдом башкирским, бубликами. Выпив один самовар, передохнули и принялись за второй. Купец оказался прямо водохлёб, в Андрея уже просто не лезло.

Андрей поделился радостью, что его перевели в розыскную экспедицию.

– А чин-то есть у тебя, парень? – не утерпел с вопросом купец.

– Есть. Коллежский регистратор, – солидно сказал Андрей.

– А чьих будешь?

– Из боярских детей.

– Дворянин, стало быть. По-старому – из бояр.

– Выходит так.

Нифонт как-то по-особенному посмотрел на дочь.

Пора и честь знать, тем более что чай уже просился наружу. Андрей откланялся. Проводить гостя до двери пошёл сам купец, тем самым оказывая уважение. У двери остановился.

– Нравится моя дочка-то?

– Нравится, – сознался Андрей.

– Так ты захаживай запросто. Василиса меня ведь несколько раз спрашивала – чего да чего Андрей не заходит? А я что? Служба, говорю, у него такая.

– Зайду непременно – вот в следующее воскресенье и зайду, – пообещал Андрей.

Вот только в следующее воскресенье исполнить обещанное не получилось, потому как в понедельник утром в экспедицию заявился посыльный.

– Лязгину и Путилову велено срочно явиться к его превосходительству генералу Чичерину.

– Что случилось?

– Я человек маленький, послан с сообщением, не могу знать.

Лязгин и Путилов уселись в служебную пролётку, прихватив с собой посыльного.

Домчались быстро. Тут и пешком-то было идти десять минут, однако из юстиц-коллегии их могли отправить на другой конец города, что уже случалось, и потому сразу поехали на пролётке.

Приехав, они поднялись на второй этаж – в приёмную генерал-полицмейстера. Адъютант, увидев уже известного ему Лязгина, сразу пропустил их в кабинет Чичерина. Сидевшие в приёмной купцы, офицеры с полковничьими погонами, другие важные господа взроптали.

Чичерин хмуро поприветствовал розыскников.

– Садитесь. Времени мало, потому говорить буду кратко. У князя Куракина из древнего и уважаемого всеми рода Гедиминовичей кража. Убийства, слава богу, нет. Он сам ко мне приезжал поутру. Зол очень – ну это понятно. Требует найти украденное и виновника. И обязательно чтобы за дело взялся Путилов. Прославился ты, Андрей. Поопытнее тебя люди есть – вон, хоть твой начальник, а поди ж ты – подавай Путилова, и всё! В России сорок семь княжеских фамилий, триста десять графов, да ещё и бароны. Ежели каждый себе Путилова требовать станет, то это что же получится?

Чувствовалось, что Чичерин раздражён.

– Расследовать оба будете – всё-таки князь. Знаете, где он живёт?

Розыскники переглянулись.

– Никак нет, ваше превосходительство.

– В Апраксином переулке, недалеко от церкви Вознесения Господня. Всё, ступайте. О результатах расследования доносить лично!

– Слушаемся, ваше превосходительство!

Они вышли на улицу. Лязгин вытер пот.

– Не люблю я по начальству ходить. И вроде невиновен ни в чём, а ощущение, как будто бы розгами высечь хотят. Ты внимательно слушал?

– Конечно.

– Чего-то я не услышал, чего украли?

– Не сказал генерал.

– Ладно, на месте узнаем. Едем!

До церкви Вознесения Господня добрались быстро. Вот и Апраксин переулок. Поспрашивав у прохожих, они нашли дом князя. С улицы его почти не было видно – прятался за деревьями.

Привратник долго выспрашивал о цели визита, кто такие?

– Князь Куракин сам звал к себе – злодейство у него, а ты нас в воротах держишь. Мы можем и уехать, объясняйся с хозяином сам! – вскипел Лязгин.

Привратник струхнул, отворил кованую калитку. А со стороны дома уже спускался, судя по одежде, дворецкий.

Лязгин доложил о прибытии, представился. Как только он назвал фамилию «Путилов», дворецкий переменился в лице и ухватил Андрея за рукав:

– Пойдёмте, давно ждём.

Дворецкий провёл их в дом; по широкой мраморной лестнице сопроводил на второй этаж и провёл в зал. Остановился перед пустой стеной.

– Вот.

Розыскники переглянулись. Стена голая – чего там смотреть? Лязгин обратился к дворецкому:

– Мил-человек, ты зачем нас сюда привёл? Окромя пустой стены мы ничего не видим.

– Так и я тоже, а ещё вчера здесь картина висела.

– Тьфу ты, так бы сразу и говорил.

Лязгин вздохнул облегчённо. Совсем князья сдурели – из-за картинок вызывают, отвлекая от важных дел.

– Картина-то дорогая. Князь её из-за моря привёз, огроменных деньжищ она стоит! Говорит, тысячу рублей золотом отдал.

Розыскники снова переглянулись. Тысяча рублей золотом – сумма огромная. За такие деньги улицу с домами в городе купить можно.

После Петра Великого, часто бывавшего в иноземных странах, на Руси многое переменилось. Мужи лица брить стали, парики носить и платья немецкого да голландского покроя. И мода у богатых появилась – картины известных живописцев заморских в домах иметь. Однако ни Андрей, ни Иван и предположить не могли, что картины стоят так дорого.

– Что на картине было?

– Тьфу, срамота одна. И чего только князь в ней нашёл? Бабы голые там, да не одни – с чертями рогатыми. Порядочному человеку смотреть срамно.

– Ежели срамота такая, чего же князь тысячу рублей золотом не пожалел?

Дворецкий пожал плечами и развёл руками.

– Как она называлась?

Дворецкий полез в карман, достал смятую бумажку и протянул Лязгину.

– Вот.

– Ну и читал бы сам свои каракули.

– Неграмотный я, – вздохнул дворецкий.

Лязгин стал читать вслух:

– Рубенс Питер Пауль.

В комнате на короткое время воцарилась недоумённая тишина. Потом Лязгин продолжил:

– Питер – это понятно. Сам Пётр Великий называл себя Питером. А Рубенс – это что?

– Ей-богу, не знаю, – ответил дворецкий.

Андрей тоже не знал.

Лязгин продолжил:

– Вакханалии. Ага, это понятно – блуд. Можно сказать и проще – пьянка с бабами и разврат.

– Во-во, именно, – поддакнул дворецкий.

– И кому такая срамота нужна? – скептически спросил Иван Трофимович.

– Князь после приезда сию картину гостям показывал часто, хвастал. Охочие тут же нашлись – небось на цену кинулись.

– Может быть. А какого размера картина была? – поинтересовался Андрей.

Дворецкий развёл руки:

– Во! – и в высоту: – Такая! И в раме – красивой, резной, позолоченной. – Помолчал немного и добавил: – Тяжёлая. Пока вешали на гвоздь, намучались.

– Тебя как звать-то?

– Пафнутием.

– Тогда объясни мне, Пафнутий, как картину такого большого размера, тяжеленную к тому же, могли из дома вынести, да ещё незаметно?

Дворецкий побагровел. Он отвечал за порядок в доме и целость вещей, за работу прислуги.

– Не могу сказать, для самого загадка.

– Когда картина пропала?

– Вечером была на месте – сам видел. А утром… – он горестно развёл руками.

– Гости вчера были?

– Нет, только челядь – князь с княжной на бал ездили.

– Пафнутий, ты покуда побудь в коридоре.

Дворецкий вышел.

– Ну, Андрей, чего думаешь?

– Даже не знаю, что и сказать.

– И я тако же. Конечно, среди дворянства могут оказаться любители картин, но сильно сомневаюсь, что кто-то из них на кражу ночью пойдёт.