Черная свеча - Мончинский Леонид - Страница 27
- Предыдущая
- 27/107
- Следующая
«Этот может тебя опередить», — пронеслась жалящая мысль. Упоров большим пальцем взвёл курок пистолета.
Неловкая пауза длилась достаточно долго. Все это время он не сводил глаз с Тиши, вернее, с его костлявой руки, сжимающей берестяную рукоятку ножа.
— …Дело моё кончилось в сентябре 1919 года атакой на батальоны красных, — Ферапонт Степаныч говорил с явной неохотой. Возвращение в прошлое причиняло ему боль. — Потом пошли тюрьмы, ссылки и, естественно, должки, о чём Никанор не преминул напомнить человеку, имеющему представление о чести. Частный случай. Личный расчёт за оказанную услугу…
Малина потянулся с улыбкой:
— Знал Дьяк, кто доброе не забывает. В Бармс были сомнения…
— Значит, он разговорился? — Камышин не удивлён, скорее — озадачен.
— Сходка просила объяснений. Сами понимаете…
— Не понимаю! И понимать вас не хочу. Но расчёт есть расчёт. Кстати, — Ферапонт Степаныч указал пальцем на Упорова, — вы какой масти будете?
— Надёжной, — ответил за него Малина.
— Хотите призвать меня остепениться? — спросил Упоров.
— Поздно. В такой войне победителей не бывает. Вы будете уничтожены…
Упоров решил: белогвардеец рассчитывается с ним за тот неудачный вопрос, но не стал возражать.
— …Смерть придёт к вам из-за угла или войдёт, чеканя шаг, в вашу камеру. Вопрос не в методе. Она непременно придёт.
— Ну уж нет! — взвизгнул Колос. — Товарищи разберутся! Они знают — я не виновен! Меня принудили!
— Товарищи излишне заботливы о собственной карьере — и жизни. Вы — носители тайны. А такие ценности… — Ферапонт Степаныч кивнул в сторону мешков с грузом: — Приговор!
— Нет! — заорал Колос. — Отпустите меня. Зачем я вам? Товарищи, дорогие мои!
Прикорнувший Пельмень очнулся от завываний бывшего чекиста и, приставив к виску Колоса пистолет, потребовал:
— Сколько же мне терпеть можно, насильник? Скидывай штаны!
Дальнейшее произошло, как по нотам: Камышин коротким хватом поймал вора за руку. Раздался выстрел.
Пуля ушла в потолок, а пистолет упал на стол, и его тут же накрыл костлявой ладонью Тиша.
— Все! — Ферапонт Степаныч оттолкнул вора на полати, где уже храпел пьяный Чалдон. — Будете демонстрировать своё бесстыдство в камере смертников.
— Изменщица, — погрозил кулаком Колосу обалдевший Пельмень. Обнял Чалдона, и через пару минут они храпели вместе.
— Ложитесь спать, ребята, — предложил Камышин, — я пойду посмотрю оленей.
— Сколько у вас голов, Ферапонт Степаныч?
— Не мылься. Тебе даже за хвост подержаться не придётся. Каждый уйдёт в свою сторону.
— А я?! — опять в отчаяньи начал Колос.
— Ты спи, Михаил, — Денис обнял Колоса за плечи. — У тебя впереди светлое будущее…
Упоров проснулся от холода. Двери зимовья были открыты настежь, и в первом проблеске надвигающегося утра он увидел оленей. Светлый Тиша неторопливо пристраивал на покрытые войлоком спины животных мешки с грузом.
— Прокоцанные мужики, — зевнул Денис. — Таких изловить не просто.
И тогда Вадим подумал, что все происходящее здесь проникнуто какой-то необыкновенной тайной, разрушающей его собственный замысел уничтожения этих людей.
Ему помешал не Тихон — другой, посторонний, почти невидимый пришелец из ниоткуда. Он здесь был… Ну, как же! Как же! Такая необыкновенно плотная тень за спиной Тихона. Ничья…
Чтобы прервать свои нечаянные мысли, он сказал:
— Думаешь, прорвутся?
— Гадать не хочу. Раз Камыш в деле — дело верное.
Ферапонт Степаныч вошёл розоватый с морозца. Увеличил огонь коптилки и внимательно осмотрел зимовье.
— Ничего вроде не забыли, — произнёс он и, словно подыскивая нужные слова, осторожно посоветовал: — Ты, Денис, уходи с Вадимом к Оратукаиу. Шалить не будете, глядишь, и проскочите. Господь да благословит вас в пути.
— Прощайте, Ферапонт Степаныч!
— Ещё вот что, — белогвардеец стоял в проёме двери. Глаза смотрели с усталым безразличием. — Зимовье спалите. Есть надобность.
Дверь скрипнула. Немного погодя всхрапнули олени, и их цокающие шаги растаяли в тишине утра.
— Вставай! — Денис толкнул в бок Чалдона.
Тот сразу сел, будто и не спал, уставившись внимательным взглядом на пустые бутылки. Тягуче проглотил слюну и сказал:
— Сука буду — пить вредно…
Слова Чалдона вызвали в Пельмене протест. Он попытался подняться, но не смог и, хрюкнув, завалился на бок. Сесть удалось со второй попытки. Заговорщицки подмигнул Малине, прижав к губам палец, прошипел:
— Т-ш-ш!
После чего со всего размаху хлопнул по заду Колоса:
— Руки в гору, ментовская рожа!
Спящий не шелохнулся… На опухшем лице вора появилась почти испуганная растерянность.
— В рот меня ка-ля-по-тя! — произнёс он со сложным чувством страха и восхищения. — Не вякнул…
Рывком опрокинул Колоса на спину, обвёл зимовье внимательным взглядом. Михаил был мёртв. Он смотрел перед собой огромными голубыми глазами очарованного скитальца, внезапно встретившего неизречённую красоту будущего мира.
— Отслужил, Мишаня, — вздохнул Денис. — Хорошо, хоть не мучился.
Чалдон икнул и, погладив по голове Пельменя, прочувственно сказал:
— Что, падла, овдовел?
— Тиша-то — мастер! Всех ведь мог, змей тихий!
— Будет вам понтоваться, Шура. Вашу работу сделали другие: всё равно зарезать пришлось бы. Уходите с Чалдоном. О всем другом не говорю, потому как знаю: каждый из вас умрёт вором…
— Я тя понял, Денис. Как поступим с фраером? Это ведь не твоё личное дело. Сообща бы и решить…
Пельмень говорил подчёркнуто небрежно, будто того, о ком шла речь, здесь не было, и Упоров целил в живот вора сквозь карман телогрейки, не сомневаясь — выстрелит.
— Твои заботы кончились, — сухо произнёс Денис. — За свои отвечу.
— Перед прокурором?
— Нас живыми брать не будут.
— Вот и ошибаешься, — Чалдон с трудом оторвался от носика медного чайника, перевёл дыхание и продолжил: — Имя узнать интересно, куда рыжье уплыло.
— Сам-то знаешь?! Нет! Никто не знает. Камыш — могила. И вам советую.
— Это — лишнее, Денис.
…У поросшего мхом скальника, где речка на изгибе пробилась сквозь податливый мартовский лёд, Пельмень и Чалдон ушли с тропы. Прощание было вялым. Все знали, что их ждёт впереди…
— Ты, фраерок, помни, — не утерпел напоследок Пельмень. Потный, не похмелившийся толком, был он похож на обыкновенного доходягу с рынка. — Везде достанем…
Упоров смерил его равнодушным взглядом, кивнул Чалдону, повернулся и пошёл по тропе, уже не думая о злобном воре, словно того тоже зарезал услужливый Тиша. Малина ждал, когда пойдёт Вадим, пристроился за ним, загородил бывшего штурмана своей спиной. Он тоже не верил Пельменю…
— Высоко о себе думает Шура.
Вадим промолчал. О чем говорить? Прошлое ушло в другую сторону, будущее обещало быть покруче.
Тропа свернула в стройный медовый соснячок, островком притулившийся на солнечном взлобке. Они шли в пахнущем смолой зеленом коридоре, погруженные в приятное очищение души целебным прикосновением заботливой природы,
Денис вернулся все же к разговору, когда позади остался весёлый взлобок и безжизненная гарь прошлогоднего пожара:
— Шура — дурковатый. Особливо во хмелю: как вол во льду. Не свернёшь. Удивляюсь Ферапонту, Стёпа.
Денис легко перескочил валежину, но поскользнулся и упал набок. Сидя отряхнулся, продолжил, будто ничего не произошло:
— Думал — замочит Шурика. Не сам, конечно, есть кому…
_ Давно знаешь Камышина?
— С Широкого освобождался. С ним даже администрация вежливо обращалась. А этот Тиша-тёмная личность. Говорят, в Питере консерваторию кончал. При Камышине который год живёт…
— Он не только консерваторию кончил, но и Колоса.
Малина шутку не принял, ответил серьёзно, желая прекратить пустой базар:
— Колос, сказано было, лишний…
- Предыдущая
- 27/107
- Следующая
