Черная свеча - Мончинский Леонид - Страница 29
- Предыдущая
- 29/107
- Следующая
— Это была не драка, товарищ Левин. Это был честный бой.
— Что?! Какой я тебе товарищ?!
Опять полетела слюна с матом. А когда следователь успокоился, то поднял трубку и сказал:
— Пусть войдёт.
Вошёл Семёнов, кругленький, с аккуратной бородкой и тоненьким пробритым пробором на лысеющей голове. Он озабоченно, будто врач, посмотрел на подследственного. Слова были дружескими, произнесёнными от чистого сердца:
— Вадим, твои товарищи все рассказали. Так положено комсомольцам. Вина твоя велика, но попробуй и ты поступить, как твои товарищи…
В голове подследственного пронеслось восторженное:
«Бей, Вадик! Бей!» — Семёнов сидел почти у самого ринга, и его было слышно даже во время обмена ударами с залитым потом негром.
«Вадим, прочитай что-нибудь этакое, для души!»
— Семёнов, ты же… ну, ты же сам просил. Зачем же так, Семёнов?!
Подследственный путался в словах и мыслях. Он ничего не мог понять. Он нервничал под пристальным взглядом вновь превратившегося в смеющуюся старуху Левина.
Семёнов, по едва заметному жесту следователя, подошёл к нему и положил на плечи пахнущие кремом «Люкс» руки:
— Взвесь все, Вадим. Дай правдивые показания, как подсказывает тебе твоя комсомольская совесть. Я знаю — ты не потерян для общества. Советский суд — не бездушная машина.
Упоров поднялся вместе с ударом. Форменные ботинки начальника спецчасти корабля «Парижская Коммуна» промелькнули перед глазами и… исчезли в колышущейся темноте.
Зэк освободил кулак из колючего сена, сразу забыв о следователе Левине и сломанной челюсти Семёнова. Мысли вернулись к побегу.
Денис спал спокойным сном человека, уверенного в том, что его непременно поймают. Ему хотелось подольше побегать, как можно дольше. Упоров хотел убежать…
«Судьба может выбрать одного — единственного из всех бегущих. Сделать его счастливым. Одного — единственного».
Мысли о дарованном ему чуде избавления жили как-то в стороне, за границей сосредоточенного сознания беглеца. Денис похлопал во сне ресницами и улыбнулся.
«Наверное, уже убежал. Снова ворует, кутит, разъезжает на такси с портовыми шлюхами. Сейчас проснётся, каково ему будет?»
Малина проснулся минут через двадцать. Повернулся к Упорову со счастливым лицом и спросил:
— Хочешь, я почитаю тебе любимые строки из Шекспира?
— Ты что… ты серьёзно или гонишь?
— Почему нет? Думаешь — я никогда не сидел с приличными людьми. Алтузов Пётр Григорьевич! Иванов Сергей Никанорыч! Кремизной! Педераст, но удивительно тонкая натура…
— Лучше пожрём, — Упоров посмотрел на Малину с некоторым разочарованием: вор знает Шекспира. Какой-то ненастоящий попался…
Он растолкал руками сено и достал из-под головы мешок.
— Гадость, — отхлебнув из фляги глоток медвежьего жира, поморщился Вадим. — Этот Камыш сказал — «полезная».
— Ферапонт Степаныч в практической жизни — гений! Если бы он повёл побег, мы бы точно убежали. С ним к любому делу безопасно приступать. Порой даже не верится — такую породу выкосили товарищи большевики. Чем взяли? Сами — мелкие, ленивые, какой грех ни возьми — всяк ихний, а одолели. По судьбе, видать, вышло. От неё никуда не денешься…
Стог они покинули в сумерках и пошли под высоким берегом Оратукана. Мускулистое тело реки игралопод надёжным льдом. После ночной беготни мышцы болели, но идти было куда легче. Однажды на противоположном берегу реки вспыхнули огоньки волчьих глаз.
Постояли, будто догорающие свечи в глубине спящего храма, и так же незаметно исчезли.
Денис вздохнул:
— Если жить ночью, как волки, можно долго не изловиться. Ты бы смог — ночью?
— Нет. Та же смерть, только в движении. Волку достаточно лунного света, а я без солнца не могу. Особенно после сейфа…
— Но там обходился?
— Куда денешься?! Я там такое видел… говорить не хочется. Ты понять не сможешь.
— Ну, в рот меня каляпатя! — обиделся Малина. — Такой умный фраер! Такой умный, что только в сене сидеть может.
— Не залупайся. Сам врубиться не могу: тело — на нарах, а то, что внутри… душа, она смотрит на все это, как я на тебя.
— Подумаешь! Вольтанулся немного. Лева Лихой, что Вертилу замочил, два года отсидел в одиночке. Вышел, начал с валенком сожительствовать, Юлей его звать. У тебя ещё хорошо обошлось. Стой-ка! Никак опять волки?
Вдалеке появились едва различимые огоньки. Они светились призрачным, расплывчатым светом, как кусочки белого мрамора на дне омута в ясный день.
— Таёжный, — сказал Упоров.
— Побегали, пора работать, — голос Дениса потерял обычную шаловливость, даже ломался от волнения. — Если здесь не пофартит…
Вор спрятал под мышки замёрзшие ладони, спросил вроде бы без всякой связи:
— Ты в Бога веришь?
— Зачем тебе знать?! Да и сам по-разному думаю…
— Хочу, чтоб ты усёк: в посёлке Он — наш главный подельник. Больше надеяться не на кого. Если изловимся — пощады не жди: Пельмень концы отрубил. Грохнул! Будем вместе приводить в порядок Млечный Путь. Нравится мне это название.
Денис сунул наган во внутренний карман бушлата, перевёл дыхание, словно поднимался в гору.
— Давай малость похаваем, опосля — бомбанем кассу и рвём когти до стойбища якутов. За деньги Серафим увезёт нас куда надо.
— Кто такой?
— Тёмный бес. Всякое за него болтают, но выбирать не из чего. Тут уж кто кого сгребёт, тот того и любит. Деньги!…
— У нас есть деньги.
— Думаешь, мне хочется подставлять голову под пули из-за грязных бумажек?! Серафим знает настоящую цену нашим головам. Он её запросит.
Огни посёлка медленно надвигались на беглецов, и снова они, не сговариваясь, начали говорить шёпотом.
— Контора там, — указал Денис в сторону двухэтажного здания.
— Ты здесь бывал?
— Нет. Раз флаг и фонарь, значит, контора.
Зэки свернули в проулок, загаженный кучами смёрзшихся помоев, прокрались вдоль забора, не выпуская из рук пистолетов. Проулок оказался «глухим». Он упирался в пекарню. Пришлось одолевать забор, чтобы попасть на соседнюю улицу. По мёрзлой земле шли шумновато, но собаки взбрехнули только раз, да и то для порядка.
Часовой у конторы был виден издалека. Он сидел на завалинке, завернувшись в огромный тулуп, и курил.
— Поговори с ним, Вадик! — шепнул Малина. — Я брошу камень, а ты успевай. Стрелять ему никак нельзя.
Сомнения ушли. Он ощутил себя способным перехитрить человека с винтовкой. Пошёл, осторожно ступая по скользкой дороге, и смрад чёрной свечи на мгновение перебил устойчивые запахи помойки.
Стук камня о завалинку как-то не очень всполошил часового. Он лениво высунул голову из воротника, стал похож на хищную птицу, выглядывающую из гнёзда.
Часовой посмотрел туда, где родился звук, в тот момент под ногой зэка хрустнул ледок. Поднятый воротник помешал сторожу быстро оценить опасность. Упоров бил по испуганному лицу с нужной дистанции, как на тренировке:
— Тресь!
Часовой ударился затылком о мёрзлую землю, но зэк на всякий случай стукнул его ещё разок.
— Оттащи товарища от света, — на ходу приказал Малина и плечом высадил окно.
В конторе пахло сгоревшим углём, бумажным клеем, в общем, чем всегда пахнет во всех поселковых конторах. Дверь в кассу Денис открыл отмычкой, сорвал сургучную печать и вошёл, как в собственный кабинет.
Массивный сейф стоял в углу тесного помещения, поблёскивая серой краской. Он был похож на упавший с неба метеорит.
— Фирма Ландорф, — разочарованно произнёс вор. — Это, знаешь ли… Плохо это, Вадик. Поганый немец!
— Не одолеешь?
— Инструмент-то дачный.
Денис провёл ладошкой по холодной стальной двери. Раз, потом ещё раз.
— Перестань его гладить! Надо уходить.
— Обожди, обожди, Вадик! Немец, по-моему, обрусачился.
Малина оторвал кусок бумаги от какого-то отчёта и, лизнув языком, приклеил белый лоскуток к сейфу. Пригладил и приклеил ещё три лоскутка.
- Предыдущая
- 29/107
- Следующая
