Кровавая луна - Бэнис Виктор Дж. - Страница 27
- Предыдущая
- 27/39
- Следующая
Вчера под воздействием депрессии и плохого настроения, глядя в горящие глаза Пола, она так легко поверила в правдивость старых сплетен! Но сегодня, при свете нового дня, Джинни вдруг увидела, насколько все это было глупо. В самом деле, вампиры! Вот бы сейчас рассказать обо всем этом Лу Беннеру. То-то бы он посмеялся.
Но стоило ей спуститься чуть позже в большую темную кухню, где уже сидела и ждала начала уроков Варда, как старые страхи и сомнения снова возобладали над здравым смыслом. Все то, над чем Джинни смеялась полчаса назад, показалось теперь совсем не смешным.
Что-то однажды уже произошло в этом старинном доме. Что-то, над чем особенно не посмеешься. Сьюзан погибла, и причины ее гибели покрыты какой-то тайной. Да и сами Лэнгдоны были весьма необычными людьми.
Варда росла в неестественных для ребенка условиях, а ее отец прозрачно намекнул Джинни, что в девочке была какая-то странность, что-то жуткое, связанное со старыми преданиями той страны, откуда происходили Лэнгдоны.
Конечно, ему это только казалось. И все же, увидев Варду, Джинни почувствовала легкий укол страха, и немедленно вслед за этим ей стало стыдно. Стыдно, что она могла хотя бы подумать об этом, глядя на невинную и чистую маленькую девочку.
Варда играла с куклой, которую Джинни купила для нее в городе. Кукла была сделана очень тщательно и остроумно. Девочка держала в руках блондинку с шикарной завивкой, и блондинка эта могла произносить слова, ходить, пить и мочить пеленки. Джинни с трудом сдержала улыбку, подумав, что кукла, вероятно, могла еще распускать сплетни о прошлом семейства Лэнгдонов.
Варда поздоровалась с гувернанткой и помахала ей рукой куколки, и Джинни, отбросив все свои мрачные подозрения, с радостью поприветствовала их обеих.
Ей очень нравились эти утренние занятия с Вардой. Девочка была просто изумительной. Несмотря на странный образ жизни, в ней бил неиссякаемый фонтан радости и оптимизма, и эти благословенные чувства щедро изливались из души ребенка на благодарную Джинни.
Несмотря на угнетенность духа и мрачное настроение, с которым Джинни каждый раз спускалась на кухню, увидев Варду, она чувствовала себя лучше и спокойнее.
Пока они занимались, Мария тихонько работала в другом конце помещения и, казалось, не замечала их присутствия. Один или два раза на кухню приходил Франц и приносил Марии продукты.
Джинни поймала себя на том, что совершенно по-новому смотрит на этого человека. Ее одолевало любопытство. Конечно, он был самый нелюдимый, угрюмый и необщительный из всех, кого Джинни видела на острове. Она в первую очередь была готова бояться именно его.
Неужели ее предостерегали от встреч с Францем? Но это совершенно невозможно, ведь Лэнгдоны хозяева в собственном доме!
Один раз Франц неожиданно повернулся и поймал Джинни на том, что она разглядывает его. Холодок ужаса пробежал у Джинни по спине, когда она встретилась с ним взглядом. На нее будто дохнуло смертью. Взгляд Франца казался колючим и жестоким. И все же она не раз замечала, как этот взгляд смягчается, наполняясь нормальным человеческим чувством, даже преданностью, когда Франц смотрел, — нет, не на жену, — на Лэнгдонов, а особенно на Беатрис. Значит, этому человеку тоже были не чужды человеческие чувства, несмотря на то, что жизнь сделала его жестоким и беспощадным.
Быть может, он страдал от унижений, которым подвергалось имя Лэнгдонов, и будучи их посыльным, часто бывая на материке, был вынужден принимать больше насмешек, и пренебрежения, чем сами Лэнгдоны.
В одном Джинни была уверена. Франц не любил никого и ничего, кроме Лэнгдонов и их острова. В этом была вся его жизнь.
У Джинни вошло в привычку каждый день водить Варду погулять на внутренний дворик, чтобы ребенок мог получить глоток свежего воздуха и побыть на солнышке. К тому же, здесь можно было не следить за каждым своим словом. Вряд ли кто-нибудь в доме мог услышать, о чем они говорят, а подойти незамеченным во дворе было просто невозможно.
До самого последнего времени Джинни старалась не заговаривать с Вардой о матери, чтобы не тревожить ребенка неприятными воспоминаниями об утрате, которые наверняка были еще очень свежи. Но вчерашний разговор с Полом вновь поставил мучительные вопросы, и Джинни теперь понимала, что на них необходимо в конце концов получить ответ, если она действительно хочет помочь племяннице.
— Варда, — начала Джинни самым безразличным тоном, на который была способна. — А ведь ты никогда не рассказывала о своей маме. Ты ведь не забыла ее, правда?
Варда настороженно посмотрела на Джинни, и fa подумала, уж не предупреждали ли Лэнгдоны малышку, чтобы она не смела говорить на эту тему. Но в этот момент девочка сказала:
— Я ее помню. Она была очень красивая.
— И очень добрая? — спросила Джинни.
— Да, — Варда сказала это как-то неуверенно и вдруг быстро добавила:
— Она была очень нервная.
Джинни вспомнила душевное состояние сестры, как его описывал Доктор Моррис, и то, что рассказывал о Сьюзан Рэй. Нужно смотреть правде в глаза: Сьюзан, как мать, не состоялась, это было очевидно.
— Ты, наверно, очень жалеешь, что ее теперь нет? — спросила Джинни. Варда, полностью поглощенная книжкой-раскраской, неопределенно кивнула. Так и не получив ответа, Джинни снова осторожно спросила:
— А ты помнишь, как мамы не стало? Варда отрицательно покачала головой.
— Я тогда уже спала.
— Но, все равно, ты же должна что-то помнить, — настаивала Джинни. Она склонилась над девочкой и посмотрела на нее испытующим взглядом.
Варда подняла глаза, и в них читалось удивление, смешанное с мольбой поверить ей. Словно ей уже не в первый раз задают этот вопрос.
— Я не помню. Правда... Я тогда спала, а ко мне приходили и что-то смотрели и бабушка, и папа, и Мария. Бабушка меня все целовала, а я не могла проснуться. А когда я потом проснулась, они мне рассказали, что мамы больше нет...
Девочка с трудом договорила последние слова и разразилась слезами.
— Моя бедняжка! — воскликнула Джинни, порывисто обнимая плачущую девочку. — Зайка, прости меня, пожалуйста... Я вовсе не хотела тебя так расстроить. Прошу тебя, прости меня. Мы больше никогда-никогда не будем об этом вспоминать.
Джинни с облегчением увидела, как природный оптимизм и жизнерадостность детской натуры быстро берет верх над печалью. Через минуту Варда совсем по-взрослому подмигнула Джинни и, ударив ладошкой по плечу, сказала:
— Мама всегда говорила, что я еще совсем дитя.
— Я вовсе не считаю, что ты дитя, — сказала Джинни. — Я бы сказала, что ты прекрасная молодая дама.
— Я так рада, что ты к нам приехала, — сказала Варда, прижимаясь к плечу Джинни. — Я молилась даже, чтобы ты приехала и мне не было так одиноко.
Теперь настала очередь Джинни сдерживать слезы.
Первое, что резануло по глазам, когда Джинни вошла в свою комнату часом позже, было зеркало, разбитое вдребезги. Его повесил Рэй, и каждый день, приготовившись защищать свое право на кусочек уюта, Джинни ожидала, что кто-нибудь из членов семьи поднимет этот вопрос, но никто не говорил ни слова. И вот теперь зеркало было разбито на множество осколков, которые разбрасывали тысячи искр, преломляя солнечные лучи, падающие из окна на пол. Слишком рассерженная, чтобы чего-нибудь бояться, Джинни резко дернула за шнур, вызывая Марию.
Когда минутой позже служанка вошла в комнату, Джинни спросила суровым тоном:
— Что вы мне на это скажете?
Мария смотрела то на осколки зеркала, то на хозяйку комнаты.
— Ничего не понимаю... Похоже, вы разбили собственное зеркало, — вымолвила наконец женщина.
— Я ничего не разбивала! — Джинни с трудом сдержалась, чтобы не закричать.
На лице Марии было напитано явное удивление.
— Но ведь оно разб... Осколки по всему полу.
— Его разбил кто-то другой, кто заходил, в мою комнату, — отрезала Джинни. — Понимаете? Кто-то зашел в мою комнату, пока я была внизу во дворике, и намерений... — Джинни осеклась на полуслове, поймав себя на мысли, что без всякого на то права кричит на служанку. Одно из двух: или Мария действительно ничего не знает об этом, или, если что-то и знает, говорить не имеет права.
- Предыдущая
- 27/39
- Следующая
