Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице] - Гацура Геннадий - Страница 70

— Хорошо, — Арнольд взял протянутое заявление, скомкал и бросил в стоящий возле дверей мусорный ящик. — Надеюсь, ты сделаешь мне одно одолжение?

— Смотря какое, — пожал плечами Владимир. — Сам понимаешь, в милиции, как и в армии, существует дисциплина и начальство.

— Мне нужно узнать, кому принадлежит эта парочка «Жигулей». — Реставратор достал визитную карточку и, написав на обратной стороне номера машин, протянул дежурному.

— Они местные? А то в последнее время понаехало сюда всякой дряни.

— Я их не знаю, но видел несколько раз в городе.

— Что ж, попробую, — милиционер сунул визитку в карман кителя. — Сам понимаешь, быстро не получится, нельзя привлекать внимания, у них могут быть свои люди и у нас. Как только узнаю, позвоню.

— Спасибо, я буду ждать.

— Оставил бы ты это дело, Арнольд.

— Не хочу, чтоб всякая мразь диктовала мне свои условия.

— Знаешь, ты нисколько не изменился за пять лет. Не зря тебя начальник погранзаставы называл неистовым.

Сергей встал из-за стола, потянулся и прошелся по номеру. Уже дважды он перечитал собранные Светой публикации Николая, но не нашел в них ничего такого, что могло бы послужить поводом для убийства. В основном они были посвящены ухудшающейся с каждым годом экологической обстановке в городе-курорте. Все эти статьи в местной газете для директоров предприятий союзного подчинения были не более чем комариные укусы. О каком сенсационном материале говорил по телефону Николай? Что он такое раскопал, если заинтересованные лица пошли даже на преступление, только бы это не просочилось в печать? А может, обычная авария? Нет, слишком много случайных совпадений. Сенсационный материал, авария, гибель Ирбе, исчезновение бумаг из редакции, пропажа дипломата и диктофона. Дипломата и диктофона… А если они остались в разбитой машине, например, в багажнике? Надо проверить этот вариант и еще раз просмотреть записную книжку Николая. Ведь он кому-то звонил, прежде чем выехать из дома, с кем-то встречался. Вполне возможно, что именно среди этих людей находится убийца и, вероятно, он не один. Расследование придется вести осторожно. Для всех я всего лишь журналист, приехавший написать статью о прелестях местной курортной жизни…

В дверь постучали, и в номер вошла женщина с ведром и пылесосом.

— Здравствуйте. Разрешите я у вас приберу?

— Я только вчера приехал, — улыбнулся журналист, — и не успел намусорить.

— У нас положено убирать каждый день.

— Ну, если положено, то конечно, — Сергей спрятал папку со статьями Николая в дипломат и набросил свой кожаный пиджак. — Вы не в курсе, бар на первом этаже уже работает.

— Он открывается в семь.

Николаев взглянул на часы. Половина десятого. Самое время выпить чашечку кофе.

Он спустился в бар. Музыка, полутьма, огромные круглые столы, вращающиеся мягкие кресла и три ниши с низенькими диванчиками, освещенные лишь проникающим сквозь цветные стекла витражей светом.

Сергей постучал ребром монеты по стойке.

— Есть здесь кто-нибудь?

Из подсобного помещения в белоснежной и полупрозрачной блузке с красной бабочкой на груди вышла барменша.

— Чашечку кофе, пожалуйста, кекс и стаканчик минеральной воды.

— Кекс у нас вчерашний.

— Ничего страшного, мне и не такие попадались.

Женщина приготовила кофе, положила на фирменную тарелочку кекс и полезла в холодильник за минеральной водой.

— Нет, нет, — замахал рукой журналист, — только не из холодильника, а то, не дай Бог, заболею.

— А что такого, подумаешь, заболеете. Все болеют. Это довольно распространенное явление. Потом выздоровеете и будете лучше прежнего.

— Как же, выздоровеешь. Начнут делать уколы нестерильным шприцем, занесут СПИД, и через несколько месяцев поминай, как звали. Кстати, вы знаете, какое единственное существует лекарство от СПИДа?

— Нет, — покрутила белокурой головкой барменша.

— Спи один. Правда, оно эффективно лишь тогда, когда тебе в этот момент не переливают кровь вирусоносителя.

— Как вы с такими мыслями живете? Тогда уж лучше и не выходить никуда.

— Правильно, я так и делаю. Закрываюсь в номере, дверь подпираю стульями, отключаю свет, телевизор, телефон, радио, всюду задергиваю занавески и сижу, дрожу от страха, как бы чего-нибудь такого не подхватить. Вот и сейчас я все это взял, а вы думаете пить и есть буду.

— Конечно. Зачем же тогда брать? — Улыбнулась барменша и глубоко вздохнула. Красная бабочка на ее груди поднялась и опустилась сантиметров на двадцать.

— А вот и нет, — Сергей с трудом оторвал взгляд от бабочки, — я не буду ни пить, ни есть. Вдруг вы хорошо оплаченный агент иностранной разведки и вам приказано меня убрать? Я очень умный, меня не так-то просто обвести вокруг пальца, это только с виду я такой глупый и небритый. Воду и кофе я вылью в кадку с пальмой, а кекс скормлю чайкам. У них желудки крепкие, а у меня от цианистого калия изжога, особенно, если натощак.

— Но вы ведь могли и не брать ничего. Зачем зря деньги тратить? — удивилась женщина.

— Не так-то все просто. Когда я покупаю у вас кофе и кексы, в ЦРУ думают, что я все это, хоть изредка, но пью и ем, и, вполне возможно, когда-нибудь да покину сей бренный мир. А если бы я не покупал у вас ничего, им там, в «лэнгли» пришлось бы придумывать какой-нибудь другой способ убрать меня. Например, наполнить водопроводные трубы в тот момент, когда я принимаю душ, каким-нибудь ядовитым газом, допустим, чистым кислородом или еще хуже — неразбавленным коньяком высшего качества. Я бы сразу опьянел, потерял ориентировку в пространстве, выпал из окна и разбился.

— Ловко вы языком чешете. Любите, наверное, охмурять бедных женщин?

— Ой, грешным делом, люблю, но они меня боятся.

— Почему? — Впервые за все время разговора журналист почувствовал в голосе барменши нотки искреннего интереса.

— А, — махнул он рукой, — я дорого беру.

Женщина рассмеялась.

— Да, кстати, — Сергей перегнулся через стойку бара, — вы, случаем, не знаете, где можно приобрести по сходной цене маску и бронежилет?

— Зачем вам?

— Видите ли, я тут узнал в редакции, что в вашем городе не очень жалуют нашего брата журналиста. И даже более того…

— Это вы, наверное, говорите об Ирбе.

— Точно. А вы его знали?

— Кто ж его не знал. Он всем надоел со своими фельетонами. Ему уже давно говорили, что прищемят его длинный нос, если он не прекратит лезть не в свои дела.

— Надеюсь, местные мафиози, прежде чем захотят меня прихлопнуть, тоже сделают предупреждение, чтобы я успел собрать вещички и смыться из вашего гостеприимного городка. Как вы думаете?

— А вы не пишите ничего плохого и вам нечего будет бояться.

— Знаете, самое интересное, мой шеф именно для этого и послал меня, чтобы я расписал, какой здесь рай для отдыхающих. Похоже, он решил провести свой отпуск в нынешнем году на этом курорте за счет ваших городских боссов. Так что я собираюсь писать только хорошее и мне бояться нечего, но береженого Бог бережет. Так вы не подскажете, где мне купить бронежилет?

— Ну, ладно, — отмахнулась от него барменша, — идите пить кофе, а то он остынет.

— Я же вам сказал, что беру не для себя, а для кадки с пальмой он еще горячий.

Сергей поставил на поднос чашку с кофе, блюдечко с кексом, взял стакан с минеральной и направился к одной из уединенных ниш.

Итак, что удалось узнать? То, что в городе существует группа людей, которым не нравились статьи Ирбе. Ну, об этом можно было догадаться и без буфетчицы. Что ему угрожали? Это естественно вытекает из предыдущего. Вот только не верится, чтобы кто-то из-за этих нескольких публикаций пошел на убийство. А может, я что-то недопонимаю? Что же за сенсационный материал раскопал Николай?

Журналист отхлебнул глоток кофе и достал из кармана записную книжку Николая. Практически все записи в ней были сделаны одной ручкой и ровным почерком. Похоже, покойный просто переписал их из старого блокнота. Если смотреть по чистым, не успевшим помяться страничкам, этой книжкой Ирбе пользовался неделю, от силы две. Сергей судил по своему блокноту, уже через несколько дней у него начинали загибаться листы и появлялась целая куча разномастных, сделанных на ходу записей, а через месяц блокнот уже требовалось подклеивать, так как он начинал рассыпаться. Отсюда следовало, что все записи, отличающиеся от первоначальных по почерку или по цвету чернил, относятся к последним дням жизни Николая и, вполне возможно, могут иметь какое-либо отношение к его гибели.