Дублинцы. Улисс (сборник) - Джойс Джеймс - Страница 17

– Да, сэр.

– Понятно – так вот вам еще одно! Говорить с вами – это как со стеной. Усвойте раз навсегда, что вам на завтрак положено полчаса, а не полтора часа. Сколько это вы блюд заказываете, хотел бы я знать… До вас дошло?

– Да, сэр.

Мистер Оллейн вновь склонил голову над кипой бумаг. Мужчина мутным медленным взглядом глянул на отполированный череп, ведущий дела фирмы «Кросби и Оллейн», оценивая его хрупкость. Спазм бешенства сдавил ему горло на мгновение и, отхлынув, оставил за собой острое чувство жажды. Распознав это чувство, мужчина понял, что нынче вечером ему требуется хорошо выпить. Пошла уже вторая половина месяца, и, если он представит копию вовремя, мистер Оллейн мог бы, пожалуй, выписать аванс. Он стоял, неподвижно глядя на череп, нависший над кипой бумаг. Внезапно и резко мистер Оллейн принялся ворошить бумаги, что-то разыскивая. Затем, как если бы он до этого не знал о присутствии мужчины, он вновь вздернул голову и сказал:

– Ну? Вы что, весь день будете так стоять? Знаете, Фаррингтон, вы плохо себе представляете положение!

– Я ждал, не будет ли…

– Вам нечего ждать, не будет ли. Ступайте вниз и выполняйте вашу работу.

Мужчина тяжело прошагал к дверям и услышал, выходя, как мистер Оллейн прокричал вдогонку ему, что если контракт к вечеру не будет готов, об этом услышит мистер Кросби.

Вернувшись к своему столу в нижней конторе, он пересчитал, сколько листов еще оставалось переписать. Потом взял перо, обмакнул в чернила, но продолжал при этом тупо смотреть на последние написанные слова: В данном случае означенный Бернард Бодли будет… Уже темнеет, через несколько минут зажгут газ – тогда и можно будет писать. Он ощутил отчаянную потребность промочить горло. Встав из-за стола, он снова поднял крышку барьера и направился к выходу. Увидев это, старший клерк вопросительно посмотрел на него.

– Не беспокойтесь, мистер Шелли, – сказал мужчина, жестом показывая цель своей отлучки.

Старший клерк кинул взгляд на вешалку, но, увидев батарею шляп в целости, промолчал. Оказавшись на площадке, мужчина тут же извлек из кармана клетчатую кепку, натянул на голову и сбежал вниз по расшатанным ступенькам. На улице он крадучись, держась у стенки домов, продвинулся до ближайшего угла, где сразу нырнул в темный проем двери. Тут он был вне опасности, у О’Нила в сумрачной задней комнатке, и, заполнив все окошечко в бар распаленным лицом, принявшим цвет темного вина или темного сырого мяса, хрипло крикнул:

– Эй, Пэт, выдай-ка простого, будь другом!

Служка принес ему стакан портера. Он залпом осушил его и попросил тминного семени. Выложив на стойку пенни и предоставив служке нащупывать в темноте монету, он покинул убежище так же крадучись, как пришел.

Темнота в союзе с густым туманом уже победила февральский день, и на Юстейс-стрит зажглись фонари. Пробравшись мимо домов, мужчина достиг подъезда своей конторы. Он думал о том, успеет ли он переписать контракт. На лестнице ноздри его приветствовал пряный и влажный запах: очевидно, пока он выходил к О’Нилу, явилась мисс Делакур. Он сунул кепку обратно в карман и, сделав непринужденный вид, вошел в комнату.

– Вас спрашивал мистер Оллейн, – сказал недовольно старший клерк. – Вы где были?

Мужчина бросил взгляд на двух посетителей, стоявших у барьера, как бы намекая, что он затрудняется ответить в их присутствии. Оба посетителя были мужского пола, и старший клерк позволил себе смешок.

– Знаю я эти штучки, – сказал он. – Пять раз на день, это слегка чересчур… Ладно, вы лучше не мешкайте и приготовьте для мистера Оллейна копии нашей переписки по делу Делакур.

Выговор в присутствии публики, взбеганье по лестнице, проглоченный наспех портер сбили и перепутали все мысли мужчины, и, когда он уселся за стол, начав собирать нужные бумаги, он понял, что закончить копию контракта к половине шестого – безнадежное дело. Спускалась ночь, темная и сырая, и ему не терпелось размыкать ее по барам в компании друзей, в звоне стаканов, под ярким светом газовых ламп. Он собрал корреспонденцию по делу Делакур и вышел. Он надеялся, что мистер Оллейн не обнаружит отсутствия двух последних писем.

Пряный и влажный запах духов отмечал весь путь до кабинета мистера Оллейна. Мисс Делакур была дамою средних лет и еврейской наружности. Говорили, что мистер Оллейн неравнодушен к ней или же к ее деньгам. Она часто приходила в фирму, и когда приходила, оставалась подолгу. Сейчас она, в облаке духов, сидела подле его стола, поглаживая ручку зонтика и покачивая большим черным пером на шляпе. Мистер Оллейн развернул свое кресло, чтобы быть к ней лицом, и резво покачивал правой ногой, переброшенною через левое колено. Мужчина положил корреспонденцию на стол с почтительным поклоном, которого ни мистер Оллейн, ни мисс Делакур не удостоили внимания. Мистер Оллейн постукал пальцем по принесенным бумагам, а потом махнул пальцем в его сторону, как бы говоря: Порядок, можете идти.

Мужчина вернулся в нижнюю контору и снова уселся за свой стол. Он напряженно уставился в незаконченную фразу: В данном случае означенный Бернард Бодли будет… и подумал, как странно, что все три последних слова начинаются с одной буквы. Старший клерк начал торопить мисс Паркер, говоря, что она не успеет напечатать все письма к отправке почты. Некоторое время мужчина прислушивался к стрекоту машинки, а потом принялся за окончание контракта. Но в голове у него было мутно, и мысли уносились в яркий свет и гомон трактира. Вечер – пора для пуншей. Он продирался сквозь контракт, но когда пробило пять, ему еще оставалось четырнадцать страниц. К дьяволу! Никак не выйдет вовремя кончить. Его раздирало желание громко выругаться, грохнуть со всей силой по чему-нибудь кулаком. Он был так распален, что написал Бернард Бернард вместо Бернард Бодли, и пришлось страницу начать сначала.

Он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы начисто разнести всю контору. Его тело изнывало что-нибудь сделать, вырваться и разрядиться в насилии. Все издевательства его жизни распаляли его… Может, подойти самому к кассиру насчет аванса? Да нет, кассир – дрянь, паршивая дрянь, не даст он аванса… Он знал, где найдет своих парней, Леонарда, и О’Халлорана, и Флинна. Барометр его эмоций показывал бурю.

Воображение так унесло его из реальности, что его дважды окликнули по имени, прежде чем он отозвался. Мистер Оллейн и мисс Делакур стояли по ту сторону барьера, а все служащие повернулись и смотрели, ожидая, что сейчас нечто произойдет. Мужчина встал из-за стола. Мистер Оллейн разразился бранной тирадой, заявляя, что двух писем не хватает. Мужчина отвечал, что ему ничего не известно об этих письмах, он сделал точную копию всей корреспонденции. Но мистер Оллейн продолжал свою тираду, и она была такой злобно-агрессивной, что мужчина еле удерживался, чтобы не опустить свой кулак на череп коротышки перед собой.

– Я ничего не знаю об этих двух письмах, – тупо повторил он.

– Вы – ничего – не знаете. Да-да, вы ничего, конечно, не знаете, – произнес мистер Оллейн. – Только скажите мне, – тут он на миг обернулся к даме, ища ее одобрения, – вы что, меня принимаете за идиота? Вы считаете, что я полный идиот, да?

Мужчина перевел взгляд с лица дамы на маленькую яйцевидную головку, потом обратно; и прежде чем он сам это осознал, его язык нашел гениальный ход.

– Мне кажется, сэр, – сказал он, – лучше не задавать мне такой вопрос.

Настала такая пауза, что служащие буквально перестали дышать. Все были в изумлении (и автор остроты не менее окружавших его), а мисс Делакур, дама плотной комплекции и склонная к шутке, широко ухмыльнулась. Мистер Оллейн принял окраску шиповника, и рот его перекосила гримаса карличьей взбешенности. Он начал тыкать своим кулачком в направлении лица мужчины, пока кулачок не стал походить на рычаг какой-то электрической машины:

– Вы наглый грубиян! Вы наглый грубиян! С вами будет разговор короткий! Увидите! Вы передо мной извинитесь за свою наглость, или вы мигом вылетите из конторы! Вы вылетите, это я вам говорю, или же вы извинитесь!