Дублинцы. Улисс (сборник) - Джойс Джеймс - Страница 42

– Но как бы там ни было, я прошу вас учесть мои благие намерения и уделить мне немного минут, в которые я попробую передать вам владеющие мной чувства.

Леди и джентльмены, мы далеко уж не в первый раз собираемся под этим гостеприимным кровом, вокруг этого гостеприимного стола. Не в первый раз мы пользуемся плодами – или не лучше ли сказать, становимся жертвами – радушия неких добрых дам.

Он кругообразно повел рукой в воздухе и сделал паузу. Все рассмеялись или улыбнулись, глянув на тетушку Кейт, тетушку Джулию и Мэри-Джейн, у которых выступил довольный румянец. Уже уверенней Габриэл продолжал:

– Сменяются годы, и я убеждаюсь все сильней, что в стране нашей нет другого обычая, который делал бы ей такую честь и который стоило бы охранять так ревниво, как обычай гостеприимства. Это уникальный обычай среди современных народов, насколько мне говорит мой опыт (а мне довелось повидать немало стран). Иные скажут, пожалуй, что здесь скорей наша слабость, нежели нечто, чем можно было бы хвастать. Но пусть даже так – на мой взгляд, это благородная слабость, и такая, которая останется с нами еще надолго. И я уверен по меньшей мере в одном. Пока под этой крышею обитают помянутые добрые дамы – а я всем сердцем желаю, чтобы так было еще множество и множество лет, – обычай подлинного ирландского гостеприимства, учтивого и добросердечного, который передали нам наши предки и который мы, в свой черед, должны передать потомкам, – этот обычай еще жив среди нас.

Шепот прочувствованного одобрения пробежал среди слушателей. В уме у Габриэла мелькнуло, что мисс Айворз ушла отсюда, и ушла неучтиво, и с полной убежденностью он продолжал так:

– Леди и джентльмены, среди нас вырастает новое поколение, поколение, которым движут новые идеи, новые принципы. Эти новые идеи вызывают его энтузиазм, и я полагаю, что это искренний энтузиазм, даже когда он принимает неверное направление. Но мы живем в скептический век, в век, мучимый мыслью, если использовать одно выражение, и я опасаюсь порой, что это новое поколение, будучи образованным и даже сверхобразованным, не будет иметь, однако, тех драгоценных качеств гостеприимства, приветливости, человечности, какие мы знавали в старые дни. Когда я слушал сегодня имена всех этих великих певцов прошлого, я должен сознаться, мне казалось, что мы жили в менее обширное время. То время, без всякого преувеличения, было поистине обширно; и если оно ушло без возврата, то будем надеяться, по крайней мере, что, собираясь, как мы собрались сегодня, мы будем по-прежнему говорить о нем с гордостью и любовью, будем лелеять в наших сердцах память о тех великих ушедших, чьей славе мир не позволит с легкостью умереть.

– Слушайте, слушайте! – громко произнес мистер Браун.

– Однако же, – продолжал Габриэл, придавая голосу более мягкие интонации, – в собраниях, подобных нашему, ум всегда посещают грустные мысли: думы о прошлом, о молодости, о переменах, о тех, чьи лица уж больше не появятся среди нас. Наш путь по жизни усеян печальными воспоминаниями – и если бы мы погружались в них, у нас бы недостало духа и храбрости для наших трудов и дел в мире живых. У всех нас есть жизненные обязанности, жизненные связи, которые требуют, и притом по праву, нашего внимания и усилий.

Не станем поэтому задерживаться на прошлом. Дух мрачных назиданий да не будет с нами сегодня. Мы собрались здесь, вырвавшись ненадолго из торопливой суеты наших повседневных забот. Мы встретились как друзья, в духе веселого и непринужденного товарищества, истинной camaraderie, встретились в некой мере и как коллеги, но прежде всего мы встретились как гости тех, кого я бы назвал – как же лучше назвать их? – назвал бы Тремя Грациями музыкального мира Дублина.

При этих словах раздался дружный взрыв аплодисментов и смеха. Тетушка Джулия, оборачиваясь ко всем соседям, начала спрашивать их, что сказал Габриэл.

– Он говорит, что мы – это Три Грации, тетя Джулия, – объяснила Мэри-Джейн.

Тетушка Джулия не поняла, однако с улыбкой подняла взор на Габриэла, который продолжал развивать мотив:

– Леди и джентльмены, сейчас я не собираюсь играть роль Париса. Я не буду пытаться сделать выбор меж ними. Подобный выбор отвращает меня и превосходит скромные мои силы. Ибо, когда я поочередно гляжу на них, гляжу на старшую хозяйку, чье доброе, слишком доброе сердце давно стало притчей во языцех для всех знакомых, или на ее сестру, которая как будто одарена вечной молодостью и сегодня повергла нас своим пением в изумление и восторг, или на младшую хозяйку, на эту лучшую из племянниц, с ее талантом, бодростью и великим трудолюбием, – я сознаюсь вам, леди и джентльмены, что мне неведомо, какой из них следовало бы вручить награду.

Габриэл бросил взгляд на своих тетушек и, увидев широкую улыбку на лице тетушки Джулии, заметив слезы, выступившие на глазах тетушки Кейт, заторопился к окончанию речи. Галантным жестом он поднял бокал портвейна, меж тем как все остальные взялись выжидательно за свои бокалы, и громко провозгласил:

– Итак, поднимем в их честь единый тост. Выпьем за их здоровье и благополучие, их долголетие и счастье, и пожелаем им еще долго-долго сохранять завоеванное их заслугами почетное положение в их профессии и собирать дань высшего уважения и любви в наших сердцах.

Все гости поднялись, держа бокалы, и, обернувшись к трем сидящим дамам, пропели в унисон под водительством мистера Брауна:

Тетушка Кейт, не таясь, утирала глаза платком, и даже тетушка Джулия выглядела растроганной. Фредди Малинз отбивал такт десертною вилкою, и, повернувшись друг к другу, как бы мелодически совещаясь, певцы с подъемом допели:

Потом, снова повернувшись к хозяйкам, они снова спели:

Дальнейшая заключительная строка была подхвачена многими гостями, что находились за дверями столовой, и была повторена еще не раз под управлением Фредди Малинза, высоко вздымавшего свою вилку.

В прихожую, где они стояли, проникал резкий утренний воздух, и тетушка Кейт сказала:

– Закройте кто-нибудь дверь, миссис Малинз насмерть простудится.

– Там на улице Браун, тетя Кейт, – сказала Мэри-Джейн.

– Браун повсюду, – произнесла тетушка Кейт, понизив голос.

Тон ее реплики заставил Мэри-Джейн рассмеяться.

– Да, он такой внимательный, – с иронией сказала она.

– Он как газ тут везде просачивался, – добавила тетушка Кейт тем же тоном, – всю эту ночь.

Она сама рассмеялась на этот раз и добродушно промолвила:

– Только скажи ему, Мэри-Джейн, пусть заходит, и закрывайте двери. Надеюсь, упаси Бог, он меня не слыхал.

В эту минуту дверь прихожей открылась, и из тамбура вошел мистер Браун, захлебываясь от неудержимого смеха. На нем было зеленое длинное пальто с манжетами и воротником искусственного каракуля, на голове круглая меховая шапка. Он ткнул пальцем в сторону заснеженной набережной, откуда доносился резкий продолжительный свист.

– Тедди заставит прискакать все кебы в Дублине, – сказал он.

Из каморки рядом с конторой вышел Габриэл, натягивая пальто. Оглядев прихожую, он спросил:

– А Грета не спускалась еще?

– Она собирается, Габриэл, – сказала тетушка Кейт.

– А кто там играет наверху? – опять спросил он.

– Никто, все уже разошлись.

– Нет-нет, тетя Кейт, – поправила Мэри-Джейн. – Бартелл Д’Арси и мисс О’Каллахан еще не ушли.