Великолепная Софи - Хейер Джорджетт - Страница 27

— Я обезоружена. Какой ты противный! Почему бы тебе было не разозлиться? Ты такой нелюбезный! Что, было так нехорошо проехать по улице Святого Джеймса?

— Ты это знаешь, ведь мисс Рекстон говорила тебе. Ты очень расстроила ее, Софи.

— О Боже! Я делаю такие ужасные вещи, когда выхожу из себя! Ну ладно, это было плохо с моей стороны — очень плохо! Надо ли мне извиняться перед ней?

— Ты должна понимать, что тебе надо извиниться. Если то, что она сказала тебе, разозлило тебя, по крайней мере, она этого не хотела. Она сделала это по доброте и очень расстроена результатом. А моя вина в том, что я позволил ей понять, будто я прошу ее преподать тебе урок.

Она улыбнулась.

— Ты поступаешь порядочно, Чарльз. Я сожалею о случившемся. Я создала неудобное положение. Где сейчас мисс Рекстон? В гостиной? Проводи меня к ней, и я сделаю все возможное, чтобы исправить промах.

— Спасибо, — сказал он, открывая дверь.

Мисс Рекстон, казалось, уже оправилась от волнения и листала «Журнал для джентльменов». Она холодно взглянула на Софи и вновь вернулась к журналу. Софи прошла через комнату, говоря в своей прямой манере:

— Могу ли я рассчитывать на ваше прощение? О, я очень сожалею и прошу простить меня! Мое поведение было ужасно!

— Так ужасно, мисс Стэнтон-Лейси, что я бы предпочла не говорить об этом.

— Если это значит, что вы постараетесь все забыть, я буду вам благодарна.

— Конечно, я все забуду.

— Благодарю вас! — сказала Софи. — Вы так добры!

Она развернулась и быстро прошла к двери. Мистер Ривенхол открыл ее и задержал Софи на минуту, сказав значительно теплее, чем раньше:

— Если кто-нибудь упомянет мне об этом, я скажу, что ты была наказана за то, что купила гнедых без моего совета, потому что они понесли тебя!

Она улыбнулась, но ответила:

— Поступай, как знаешь, чтобы исправить тот вред, который я причинила.

— Моя дорогая девочка, не стоит больше вспоминать об этом! Уверяю тебя, в этом нет необходимости.

Она благодарно посмотрела на него и быстро вышла из комнаты.

— Ты поступила не очень великодушно, не так ли, Эжени? — сказал мистер Ривенхол.

— Я считаю ее поведение непростительным.

— Не стоит этого мне говорить! Ты достаточно ясно дала понять, что так считаешь!

Ее грудь вздымалась.

— Я не ожидала услышать, что ты встанешь на ее сторону против меня, Чарльз!

— Это не так, но здесь не только ее вина. У тебя не было права читать ей нотацию, Эжени, а тем более говорить все те запальчивые слова, которые я сказал! Я не удивлен, что она так рассердилась! У меня самого горячий нрав!

— Ты не принимаешь в расчет то болезненное унижение, которому я подверглась! Что бы сказала мама, если бы узнала…

— О, хватит, хватит! — нетерпеливо сказал он. — Ты обращаешь на это слишком много внимания. Ради Бога, давай забудем обо всем!

Она была очень обижена, но понимала, что упорство уронит ее в его глазах. Ей стало неприятно, что в разыгравшейся сцене Софи повела себя достойнее. Она заставила себя улыбнуться и сказать:

— Ты абсолютно прав. Я позволила этому происшествию слишком задеть себя. Пожалуйста, передай своей кузине, что я больше не вспомню об этом!

Она была достаточно вознаграждена, так как он тут же сжал ей руки, сказав:

— Вот это больше похоже на тебя! Я знал, что не ошибаюсь в тебе!

До поездки в Мертон леди больше не виделись. Мисс Рекстон, убежденная в том, что к ее имени приковано излишнее внимание, решила нанести давно откладываемый визит своей старшей сестре в Кент. Сестра славилась тем, что в ее доме всегда было много гостей. Эжени совсем не хотелось заниматься поручениями леди Луизы или возиться с ее многочисленными отпрысками, но она была уверена, что ей лучше покинуть Лондон до тех пор, пока нежелательные разговоры вокруг ее имени не утихнут. Таким образом, Ривенхолы смогли отдохнуть от ее ежедневных карательных десантов, и почти вся семья готова была благодарить Софи за ее безрассудство, разговоры об этом не достигли ушей леди Омберсли, но младшие члены семьи обсудили ситуацию. Некоторые из них были сильно возмущены, зато другие, особенно Хьюберт и Селина, считали, что их кузина сыграла превосходную шутку. Ее подвиг не вызвал никаких заметных последствий, и хотя ей пришлось выслушать немало насмешек от младших родственников, причина, их вызвавшая, вскоре изменилась. Побилась значительно более интересная тема для шуток в образе молодого лорда Бромфорда, которого Ривенхолы считали просто манной небесной.

Лорд Бромфорд, практически неизвестный в изысканном обществе, совсем недавно — после смерти отца — унаследовал скромное баронство. Он был единственным выжившим ребенком у своих родителей, все его братья и сестры (никто не знал, сколько их было — не то семь, не то семнадцать) умерли во младенчестве. Вероятно поэтому мать с самого рождения считала его не способным прожить без ее опеки. Других разумных причин не было, хотя, как правильно указала своим кузенам и кузинам Софи, румяное лицо и полное телосложение неоднозначно свидетельствуют о крепком здоровье. Он получил домашнее образование, были даже проекты отправить его в Оксфорд, но посланная Провидением простуда уберегла его от опасностей университетской жизни. Лорд Бромфорд хорошо знал о слабых легких своего наследника, и стоило леди Бромфорд ежедневно в течение нескольких недель повторять ему о том зле, которое принесет сыну пребывание в суровом климате Оксфорда, как он согласился на альтернативный проект.

Генри в сопровождении духовного отца, которому леди Бромфорд полностью доверяла, был послан к своему дяде-губернатору — на Ямайку. Говорили, что тамошний климат был благоприятен для людей со слабыми легкими, но не прошло и четырех дней после отплытия Генри, как его мама узнала о частых ураганах, налетавших на остров. Однако было уже слишком поздно возвращать Генри, и он продолжал свое путешествие, ужасно страдая от морской болезни; когда же он, наконец, добрался до Порт-Рояля, то совсем избавился от кашля, что вселило надежду в его мать. За время его пребывания на острове не налетел ни один ураган; а когда, за несколько месяцев до своего совершеннолетия, он вернулся в Англию, его мама нашла его настолько окрепшим и пополневшим, что поздравила себя с успешным осуществлением своего плана. Она не сразу осознала, что восемнадцатимесячное пребывание сына вдали от нее привело к тому, что он стал тяготиться ее доброжелательным управлением. По ее совету он менял носки, наматывал шарфы на шею, закутывал ноги в теплые пледы и воздерживался от вредной пищи; но когда она порекомендовал ему избегать лондонской суеты, он — с должным почтением — заметил, что все же предпочитает жить в Лондон, а когда она предложила ему очень приличный брак, он ответил, что очень ей благодарен, но пока не выбрал женщину, на которой бы хотел жениться. Он не спорил. Он просто отвернулся от приличного брака и поселился в Лондоне. После этого его мама часто говорила своим подругам, что Генри можно руководить, но не управлять; а его лакей, очень откровенный человек, сказал, что его светлость упрямы как осел.

Он пробыл в городе уже некоторое время, прежде чем Ривенхолы более чем смутно узнали о его существовании. Его близкие друзья (которых Хьюберт заклеймил как унылых пескарей) не входили в число их хороших знакомых, и все великолепие его личности свалилось на Ривенхолов не раньше, чем он встретил Софи у Ольмака и пригласил ее на танец. Ибо лорд Бромфорд, нечувствительный к красоте Сесилии и к выбранной его матерью завидной невесты, решил, что именно Софи станет ему подходящей женой. Он нанес визит на Беркли-Сквер. В это время Хьюберт и Селина сидели с леди Омберсли в гостиной. Он пробыл около получаса, затронув в разговоре такие темы, как, например, растительность Ямайки или искусственный отбор особей в человеческом обществе; Ривенхолы ошеломленно-недоумевающе слушали его рассказы до тех пор, пока в комнату не вошла Софи. И только тогда им стало ясно, почему его светлость удостоил их своим утренним посещением, и их скука сменилась неудержным весельем. Поклонник Софи мгновенно стал для молодого и веселого поколения Ривенхолов объектом для самых нелепейших выдумок. Стоило какому-нибудь уличному певцу появиться на Беркли-Сквер, как Хьюберт и Сесилия объявили, что эго лорд Бромфорд поет серенады для Софи; когда недомогание заставляло его оставаться три-четыре дня дома, говорили что он дрался на дуэли за ее прекрасные глаза; а серийный рассказ о его приключениях в Вест-Индии, задуманный, написанный и отредактированный тремя изобретательными умами, оказался столь возмутительным, что вызвал протест со стороны леди Омберсли и мисс Эддербери. Но леди Омберсли, хоть и возражала против подобных крайностей, не могла не оценить настойчивого преследования лордом Бромфордом его племянницы. Он использовал всякий предлог, чтобы заехать на Беркли-Сквер; он ежедневно прогуливался в парке, чтобы «случайно» встретить Софи и принять приглашение прокатиться в ее фаэтоне; он даже приобрел верховую клячу и каждое утро ездил вверх-вниз по Роу в надежде, что Софи появится там на Саламанке. И что самое замечательное, ему удалось убедить свою мать упрочить знакомство с леди Омберсли и пригласить Софи на концерт старинной музыки. Он был глух к уговорам, а когда мама намекнула ему, что Софи вряд ли будет подходящей женой серьезному мужчине, не склонному к легкомыслию, он ответил, что уверен, что сможет сделать ее более рассудительной. Соль шутки, как считали молодые Ривенхолы, состояла в том, что Чарльз, обычно столь нетерпимый к претендентам, в силу непонятных причин благоволил к его светлости. Он сказал, что разговор лорда Бромфорда выдает в нем разумного человека и что его рассказы о Ямайке чрезвычайно интересны. Однако Селина (слишком бойкая, по мнению Чарльза) рискнула заметить, что приход лорда Бромфорда в дом является сигналом для Чарльза уезжать в клуб.