Экзамен по социализации (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 82

Родители мои пришли в некое замешательство, однажды застукав нас целующимися возле подъезда. Но атмосферу сгладил папа:

— Маша, а доченька-то у тебя — профурсетка! Пошли быстрей отсюда, жахнем чего-нибудь, чтобы успокоиться!

И на этот раз мне отчего-то совсем не было перед ними стыдно. Наверное, все дело в какой-то внутренней уверенности. А я все делала правильно.

Конечно, я понимала, что он спит с другими женщинами, хотя на моих глазах ничего подобного теперь не происходило. К ревности нельзя привыкнуть, но я переживала только в первое время. А потом будто отпустило. Ни одна из них не имеет ни малейшего шанса забраться под его носорожью шкуру. Его маленького, изуродованного детством сердца просто не хватало на то, чтобы вместить кого-то еще. Ревность возникает от неуверенности в себе, а мое место с каждым днем становилось все прочнее. Он никогда не говорил «люблю», он говорил «мое спасение», а это гораздо больше, чем любовь.

Я бы солгала, если бы сказала, что и Белов смог так же легко, как я, отпустить свою ревность. Еще до нашего отъезда в Москву они с Мирой пару раз снова сходились, а потом разбегались с громкими скандалами. Я понимала его — если претит что-то, то и не нужно это терпеть. К тому же, Мира, в отличие от Макса, испытывала настоящие эмоции к другим, а это уже сложнее пережить. Терпеть что-то бесконечно невозможно, поэтому и хорошо, что Белов не стал пытаться.

После выпуска мы с Костей поступили в МГИМО, а Мира, удивив всех, пошла в театральное, пару раз мелькнула и на модельном подиуме. Оказывается, именно это ей и нужно было — купаться во всеобщем внимании. Она пыталась завести серьезные отношения, но ни одни из них не продлились больше месяца. А потом она наконец-то честно себе призналась, что ей это не нужно. Правда, доступ к телу получали только избранные. Она чуть ли не показательные турниры устраивала, сталкивая конкурентов лбами. Отвязавшись от мысли, что она непременно должна любить одного человека, она наконец-то позволила себе быть счастливой.

Белов бросил институт после первого курса, чем окончательно испортил отношения с родителями. Но, наверное, ему это было необходимо для того, чтобы перестать чувствовать себя инвестицией. Игорь Михайлович даже приехал, чтобы закатить такой скандал, от которого содрогнулась вся столица. И после этого Белов ощутил себя полностью свободным. Вначале он помогал Максу, а потом ушел в самостоятельный гостиничный бизнес. Женился через три года. Когда он впервые привел к нам свою Леночку с целью знакомства, мы закономерно отнеслись к ней с недоумением: такая тихая девушка, которую рядом с феерическим Беловым просто невозможно представить. Но когда он добавил, что Леночка его — ветеринар, я тут же безропотно согласилась, что это судьба. Родители Белова не приехали даже на свадьбу, но его это давно перестало волновать. Уверена, что они еще передумают, когда Леночка произведет на свет очередного шумного блондинчика. А если не передумают — это только их беда. Белов же, насколько я могла судить, превращался в обалдевшего от счастья подкаблучника, что в нас всех вызывало только радость и понимание. Он мог противостоять всему миру, но не мог противостоять одной маленькой скромной девчушке, лечившей ежиков.

Макс не стал поступать в институт, занявшись делами. После выплат юристу и продажи части имущества он получил некоторые свободные средства, чтобы раскачать два ночных клуба. Они и стали его ареалом охоты. Я об этом знала и тихонько ликовала каждый раз, когда мои одногруппницы пытались строить глазки моему чрезвычайно привлекательному парню. Им было проще разбиться головой об стену, чем вынудить хотя бы посмотреть в их сторону, потому что тут он не охотился. Иногда ему требовалось и уехать, чтобы побыть в одиночестве. Но я всегда знала, что он вернется, как и он знал, что я дождусь.

Я никак не могла объяснить себе, почему он продолжает испытывать ко мне и сексуальное влечение. Даже поинтересовалась мнением специалистов. Мира Танаева сказала: «Так он же любит тебя. Для него секс — форма общения. С чего бы ему не хотеть общаться с тобой?». Константин Белов сказал: «Да ему уже давно надоело! Просто этот отморозок так любит дрыхнуть рядом с тобой, что готов на любые уловки!».

Через пару лет после нашего переезда в Москву обнаружились какие-то старые враги — то ли Сан Саныча, то ли самого Макса. Я не боялась ни за себя, ни за него, тем более, когда по их с Мирой призыву в полном составе явился Первый Поток. Они за короткое время «вычистили» все неприятности. Все вместе они были равны армии. Но и Мира с Максом всегда отзывались на их просьбы, заставляя в такие поездки за них немного тревожиться.

За последующие пять лет срывы случались дважды, причем без видимых на то причин. Не такие тяжелые, как первый. Из второго нам с Мирой и Беловым удалось его вытащить практически без труда, из третьего он вышел сам, потому что уже успел узнать путь наружу. Возможно, эта была его плата за меня. Или его психика просто нуждается в перезагрузке, когда накапливает слишком много эмоций.

Я не имею понятия, что с нами будет через десять или двадцать лет. Сама для себя я уже решила, что другие мужчины мне попросту не нужны — наверное, мое сердце тоже слишком маленькое. А просто секс с кем-то, менее предназначенным для этих целей, чем мой Макс, — абсурден. После института я впервые заговорила с ним о детях, и он наотрез отказался от такой идеи. Но я абсолютно уверена, что когда сама буду готова, то и он согласится. Этот непроницаемый для всех остальных человек так и не научился мне в чем-то отказывать.

Конечно, никто за пределами нашего круга не знает об этих странностях, а я и не спешу делиться. Потому что мне незачем видеть непонимание в их глазах и слышать мнения о том, насколько это неправильно. Ничего я не смогла бы доказать тем, кто живет в других коробках. Да и незачем.

Многие люди неправильно понимают свою социализацию. Они думают, что каждый человек должен усвоить определенный набор общепризнанных правил, одинаковых для всех. Но оказывается, что счастье можно обнаружить, только если хватит смелости выглянуть из своей коробки наружу. Мы смогли создать собственные правила. Каждый из нас нашел себя, нарушив хотя бы одну общественную норму и не оправдав чужих ожиданий, и каждого из нас мир бы осудил.

Да и черт с ним, с миром.