На край света (трилогия) - Голдинг Уильям - Страница 82

– Эй, там!

Это был лейтенант Бене.

– Что за мерзкая погода!

– Я сейчас к вам приду.

Из недр корабля возник Камбершам. Он что-то буркнул, и я проворчал что-то в ответ. С него и это довольно. Камбершам поднялся на шканцы. Пробило восемь склянок. Церемония приветствия не затянулась. Джентльмены собрались приподнять шляпы, но на них были зюйдвестки, завязанные у подбородка специальными ленточками, а потому приветствие ограничилось символическим поднятием правой руки на уровень глаз.

Рулевые передали вахту своей смене. По трапу спустился Бене. Держась двумя руками за поручни, он перегнулся вниз:

– Поднимайтесь, сэр.

– Вы сегодня в хорошем настроении, мистер Бене.

– Это, наверное, вам показалось.

– Разлука, как я начинаю понимать…

– Ах, вон что. Вильсон, следить за шкаториной! Мистер Тальбот, целую вахту я занимался теми двумя строками, которые вам цитировал, – и существенно их улучшил. О, дивное созданье, несомненно: для смертной женщины ты слишком совершенна! Разве не стало лучше?

– Я ведь не поэт.

– Откуда вы знаете? Говорят, вы плакали, когда пела миссис Ист.

– Боже ты мой! То были пустые слезы, и кто их послал – Господь или дьявол… И что… Кроме того, я перед этим расшиб голову.

– Дорогой мистер Тальбот, как только перед нами встает необходимость общения с самыми чувствительными, самыми утонченными созданиями, единственно поэзия может осуществить эту связь. Поэзия, сэр, их язык. И язык будущего. Эпоха женщин… Как только дамы осознают, что с их губ должны слетать лишь такие звуки, а не проза, они взойдут во всем своем блеске, словно солнце.

– Вы меня поражаете, мистер Бене.

– А проза? Это речь лавочников, язык войны, торговли, земледелия.

– Но поэзия…

– Проза, сэр, годна убеждать мужчин. Вот, к примеру, не далее чем вчера мне удалось убедить капитана, что небольшое изменение курса пойдет нам на пользу. А попробуй я изложить ему это в стихах…

– Удивительно, что вы вообще живы.

– Вы разве не заметили, что качка уменьшилась?

– Я счел, что моя способность сохранять равновесие и хорошее расположение духа – результат выздоровления.

– Мы встали на фордевинд, и увеличение скорости, хоть и небольшое, компенсирует увеличение расстояния. Однако отсутствие Предмета Любви…

– Вы о леди Сомерсет?

Лейтенант Бене снял зюйдвестку и тряхнул золотистой шевелюрой.

– О ком же еще?

– Я предположил, – смеясь, сказал я, – что вы имели в виду кое-кого другого.

– Других не существует!

– Для вас не существует, а для меня…

Лейтенант Бене покачал головой и добродушно улыбнулся:

– Нет.

– Мне пришло в голову, что у вас, вероятно, был случай составить мнение о характере мисс Чамли.

– У нее его нет.

– Простите?

– Какой у нее может быть характер? Она еще школьница, мистер Тальбот.

– Мисс Чамли…

– О школьницах у меня нет никакого мнения. От них нечего ждать понимания, сочувствия или еще чего-то. Они как флюгер на ветру. Да вот хотя бы мои сестры – если бы не матушка, они бы сбежали с первым же встречным в мундире.

– Мисс Чамли уже не школьница.

– Она хорошенькая, признаю, веселая, с зачатками ума…

– С зачатками?!

– Послушная…

– Мистер Бене!

– А что такое?

– Лейтенант Деверель теперь на «Алкионе», а он отъявленный…

– Задира, мистер Тальбот? Мне он не понравился, хоть я его почти не знаю.

– Мистер Аскью сказал мне… Мистер Аскью сказал, что Джек-красавчик…

– Во всяком случае, это ему я обязан своим прискорбным изгнанием.

– Но, мистер Бене, простите – «изгнание»? Вы, похоже, счастливы. Ваше непринужденное обращение, само выражение лица – столь радостное, сэр…

Лейтенант Бене был, казалось, удивлен и недоволен. Он надел зюйдвестку.

– Неужели вы серьезно, мистер Тальбот! Я – и счастлив?

– Прошу прощения!

– Будь я человеком ограниченным, мистер Тальбот, я бы завидовал вашему положению. Вы влюблены в мисс Чамли, не правда ли?

– Конечно.

Лицо у лейтенанта Бене было мокрое, но не от слез, а от дождя или от брызг. Золотые кудри метались по лбу. Подзорная труба у него под мышкой казалась настолько неотъемлемой частью всей фигуры – как моряка, так и человека, – что, когда он вдруг выхватил ее и взбежал обратно на шканцы, это выглядело как если бы он вытянул еще одну конечность, которая прежде была сложена, словно у насекомого.

Лейтенант направил трубу на горизонт. Затем обратился к Камбершаму, и некоторое время оба джентльмена держали подзорные трубы, параллельно их направив и ухитряясь при этом все время стоять прямо, чем вызвали мое восхищение. Мистер Бене сложил трубу и бегом возвратился ко мне.

– Китобойное судно, мистер Тальбот. Они не подойдут, даже если дать сигнал бедствия.

– Мистер Бене, вы сказали – «завидовать вашему положению»?

– Я о письме, сэр. Мне следовало передать его вам в руки, но вы хворали. Я отдал вашему слуге.

– Виллеру?

– Нет, не ему, другому. Эй, вы там! Не сводить глаз с горизонта, не то шкуру спущу! Даже не сообщил о судне!

Этот рев, весьма напоминающий рык капитана Андерсона, исходил, однако, от лейтенанта Бене. Откинув голову, он обратился к верхушке того, что осталось от грот-мачты, а затем повернулся ко мне и продолжил обычным своим голосом:

– Вот полоумный! Думаю, мы еще с вами увидимся.

Лейтенант поднял руку, отдавая салют, и прежде чем я успел ответить, поспешил вниз по трапу. Я так же проворно вбежал в коридор в поисках Филлипса. Он явился и, когда я потребовал письмо, шлепнул себя ладонью по голове, укоряя ее в том, что она дырявая, ровно решето. Но я-то болел, а ему, мол, нужно успевать и туда и сюда… Я нетерпеливо его слушал и наконец отослал прочь, искать письмо, на что ему потребовалось немалое время. Это дало мне возможность предвкушать, какие бесценные сокровища содержатся в послании. Длинное письмо от мисс Чамли, написанное бессонной ночью после бала! Или быть может, признаваясь в своем чувстве еще более откровенно, чем я, она передает мне свой дневник – куда более искренний, чем мой, ибо выражение моих чувств ограничивает обычная мужская сдержанность. Тут и трогательный рассказ о смерти любимой матушки, и засушенный цветок из садов Уилтон-хауса[80], и подкупающе непохожий портрет ее старенького учителя музыки! Ох уж этот оптимизм и фантазия молодого влюбленного! Сие состояние души подогревает все чувства, подобно тому, как греется вода в котелке над огнем. Но Филлипс, хоть и искал долго, вернулся с письмом слишком рано; оно оказалось маленькое, тоненькое, на дорогой бумаге, и так сильно надушено, что я сразу все понял, и у меня упало сердце. Как глупо – я ждал чего-то большего, а это оказалась всего-навсего записка от «самой восхитительной из женщин» (по мнению лейтенанта Бене)!

Я поспешил к себе в каморку.

– Убирайся отсюда, Виллер! Убирайся!

Я развернул послание. Накатила удушливая волна аромата – пришлось утереть слезы.

«Леди Сомерсет с наилучшими пожеланиями мистеру Эдмунду Фицгенри Тальботу. Леди Сомерсет дает дозволение на переписку между ним и мисс Чамли, под наблюдением леди Сомерсет. Предполагается, что мистер Тальбот не будет иметь притязаний на большее, чем обмен дружескими письмами, и что переписка заканчивается или прерывается по желанию любой из сторон».

Неужели эта женщина думает, что я не стану писать – будь у меня на то дозволение или нет? Но здесь еще… Вот оно! Передо мной на койке лежал другой, меньший листок. Он, конечно, выпал из первого письма. Листок не был надушен – только пропитался запахом своего дорогого конверта. С безумным нетерпением и пылом, коих никогда в себе не подозревал, я прижал его к губам и развернул дрожащими пальцами. Только те, чье сердце когда-либо столь же сильно трепетало при виде письма, поймут мою радость!

«Молодая особа никогда не забудет встречу двух кораблей и надеется, что когда-нибудь они бросят якоря в одной и той же гавани».