Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства - Гуревич Арон Яковлевич - Страница 77

Материальное благополучие человека в огромной степени зависело от сохранности и размножения домашнего скота. Мор и падеж животных представляли собой наряду с неурожаем одно из главных бедствий, подстерегавших средневековых крестьян. Обычным средством охраны животных и исцеления их от болезней было начертание на их лбу знака креста. В буколической песне галльского ритора Севера Санкта Энделехия «О падеже скота» рассказывается, как знак Христа спас стадо религиозного человека, тогда как у его соседей скот погиб: от осенившего животных креста «прочь бежала моровая язва». Паулин из Нолы сообщает, что крестьяне молили святого Феликса об исцелении, не только принося к его гробнице больных детей, но и приводя скот (21, II, с. 128). Целительным средством служило и масло, взятое из лампады святого Мартина, — им смазывали лбы и спины больных животных.

Однако особенно эффективным лекарством считали святую воду и соль, получившую благословение священника. Эти вода и соль добавлялись в фураж. Такие же средства использовались и для «страховки» скота от всех других опасностей, включая кражу, нападения диких зверей, отравление, сглаз и злое слово, а также козни бесов. Быка или коня приводили к священнику, и он, наложив руку на голову животного, обрызгивал его святой водой. Целый ряд святых почитали прежде всего как покровителей домашнего скота: Власия, Стефана, Антония (его «специальностью» был патронат над свиньями); святой Элигий слыл во Франции покровителем коней, в Баварии эту функцию выполнял святой Леонард. Образованная часть духовенства Баварии осуждала народные ритуалы: «Грешат те, кто верят, будто скачки в день святого Стефана либо на Пасху и Пятидесятницу по ходу солнца делают лошадей лучшими скакунами или помогают им от глистов» (Thesaurus pauperum, IV, superstitio: 21, II, с. 132–133).

Для исцеления больных животных разрезали хлеб крестообразно на четыре части, произнося при этом церковную формулу, благословляющую соль и воду, и одну из четвертушек смешивали с другим хлебом, который подавали нищим в честь двенадцати апостолов, а оставшиеся три четвертушки скармливали скоту. Сочетание церковных благословений с практикой весьма далекой от христианства — заурядное явление средневековой жизни. Вновь существенно подчеркнуть, что этими обрядами, по сути своей профанировавшими христианскую религию, руководили священники.

Если использование для благополучия домашнего скота освященных воды и соли, хлеба и растений не встречало противодействия церкви, то иначе обстояло дело с попытками применения в этих же целях тела Христова. И тем не менее еще Фридриху II Прусскому в 1781 г. пришлось писать бреславльскому епископу об этой «скандальной практике»: «католики… дают своему скоту вкусить собственного Бога!» (21, II, с. 134). Подобные же богохульные обряды применялись к пчелам, чтобы рой не улетел, а в формулах благословений пчелиных ульев наряду с упоминаниями ветхозаветных патриархов, святой Марии и Иосифа фигурируют каббалистические знаки.

Что касается диких зверей, птиц, рыб, насекомых, то к ним применяли заклинания. Согласно житиям, отлучения, провозглашенные святыми над этими существами, наверняка их губили или прогоняли прочь, избавляя людей и храмы божьи от их нечистого присутствия. Однако ученые богословы считали применение отлучения к неразумным существам «старушечьим вздором» и суеверием. Заклятие зверей и иных тварей имеет лишь тот смысл, что оно направлено против бесов, использующих животных в собственных злокозненных целях.

С этой точки зрения находили объяснение и процессы над животными, которые устраивались с благословения духовенства. Животное, причинившее ущерб человеку или его имуществу, могло быть подвергнуто судебному преследованию и осуждено с соблюдением всех юридических форм. Против животного вчиняли иск и выдвигали обвинение, для его защиты назначался адвокат, велся судебный протокол; завершался процесс вынесением приговора. Не лишне подчеркнуть: «темные» первые столетия Средневековья не знали подобных процессов, поражающих современный ум своею дикой странностью и чуждостью, — впервые они зафиксированы в XIII в., продолжались же они вплоть до XVII в„но окончательно прекратились лишь в минувшем столетии. Их родиной считают Бургундию, чаще всего они происходили в Швейцарии и Франции, хотя имели место и в Германии, Испании, Англии и Нидерландах. Основой для возбуждения иска против неразумной твари служил ветхозаветный принцип, согласно которому животное, умертвившее человека или явившееся объектом скотоложства, подлежит смерти. Светские власти проводили судебные дела против отдельных животных, приговаривая их за содеянные ими преступления к разным видам казней и в отдельных случаях к тюремному заключению (таков арест собаки в Австрии в XVII в.). Хотя видный французский феодальный юрист второй половины XIII в. Бомануар оспаривал правомерность этих процессов, поскольку их возбуждали против тварей, которые не в состоянии уразуметь смысл налагаемых на них наказаний, процессы продолжались. Верх взяла иная, не «ученая» логика.

В отличие от светских властей, вчинявших иски отдельным особям, церковь возбуждала процессы только в связи с бедствиями, которые были вызваны теми или иными сообществами вредителей — грызунов, насекомых, птиц, личинок, улиток. Потерпевшая ущерб от этих существ община назначала представителя, который, явившись в места их обитания, вызывал преступников в суд, угрожая им отлучением в случае неявки. После этого судья повелевал этим существам, опять-таки под угрозой божьего проклятия, в трехдневный срок покинуть данную местность. Это требование повторялось троекратно. Если звери подчинялись, возносилась благодарственная молитва, в противном случае процесс продолжался и следовал приговор — проклятие зверям или насекомым, — после чего торжественное шествие с крестом, знаменами и свечами отправлялось на виноградники и поля, опрыскивая их святой водой.

Существеннейшим компонентом всей процедуры были произносимые духовенством формулы церковного отлучения. Подобные анафемы известны начиная с XII в., но расцвет эта практика переживает в XV в. В текстах отлучения после признания того, что люди справедливо терпят от червей или мышей за свои грехи, содержался призыв к божьему милосердию: пусть эта нечисть оставит их поля, виноградники или воды. Именем Бога-Отца и Христа и Святого Духа червей и мышей заклинали удалиться в места, где они никому не смогут навредить (21, II, с. 151–152, 155–158). Приговоры и проклятия, естественно, не приводили к исчезновению вредителей, но вера в силу церковных анафем оставалась незыблемой, так как неповиновение зверей и насекомых судебному решению легко объяснялось желанием бога подвергнуть грешный народ испытаниям. Франц указывает на то, что с теологической точки зрения ни процессы против неразумных тварей, ни их отлучения не находили оправдания. Известную параллель этим процессам он видит в обрядах экзорцизма — изгнания беса из тела одержимого, — поскольку в этой операции можно найти элементы судебной тяжбы (21, II, с. 160–161). В судебных процессах над насекомыми и зверьми выявлялась борьба человека с дьяволом, орудием или вместилищем которого считались эти вредители. Исследовавший эти процессы К. фон Амира пишет о «языческом использовании христианского экзорцизма» (79, с. 56).

Здесь уместно припомнить многочисленные средневековые повествования (в житиях и «примерах») о животных и иных тварях, которые повинуются слову святого или проявляют поистине христианское благочестие, преклоняясь перед телом Христовым — гостией. С другой стороны, как уже было сказано, проклятия святых обладали силой уничтожать или изгонять насекомых, рыб или зверей, которые причиняли людям вред. Иными словами, предполагалось, что бессловесные и, казалось бы, неразумные твари тем не менее способны уразуметь волю Творца и святых — его представителей на земле. Следовательно, за ними признается определенная мера разумности и в силу этого ответственности за их деяния. Граница между разумом человека и неразумием прочих творений выступает в этих случаях размытой, нечеткой. То, что в высшей степени характерно для сказки, где звери и растения разговаривают и совершают осмысленные поступки, оказывается не вполне чуждым сознанию средневекового человека и тогда, когда он действует практически, заботясь о своем материальном благополучии. Судебные процессы над животными и анафемы, которым их подвергали, можно рассматривать как логическое следствие подобного подхода к тварному миру.