Как прое*** всё - Иванов Дмитрий - Страница 15

Моего самого старого друга звали Киса. Мы дружили всю жизнь. Мы ходили в один детский садик, хотя он в него почти не ходил, он был из интеллигентной семьи, а дети из таких семей всегда часто болеют, и, если бы не антибиотики, они бы вообще давно все вымерли. Потом мы ходили с ним в одну школу. В десятом классе Киса стал расти, как лиана. Вырос под два метра.

Однажды он пришел к родителям и сказал:

– Папа и мама. Я хочу летать.

Родители Кисы были ученые, они честно ответили сыну:

– К сожалению, левитация человека невозможна.

Но Киса уже решил стать летчиком. Правда, на медосмотре председатель медицинской комиссии сказал, указав на рост кандидата:

– В какой же самолет… это влезет?

Киса тут же заверил председателя, что сможет влезть в любую кабину крылатой машины, потому что обладает охуенной пластичностью. И показал вариант складывания своего тела в кабине самолета, сев на красный ковер и с силой прижав к себе ноги. Сделал это он с такой силой и верой, что на хуй заклинил себе тазобедренный отдел и от адской боли стал орать. Все врачи медкомиссии сбежались в ужасе и пытались расклинить таз кандидата. По предложению хирурга Кису поставили на ноги, точнее на ступни, и пытались за голову выломать тело в сторону, противоположную заклину. Киса при этом стал кричать так, что председатель, полковник медицинской службы, бывалый человек, закрыл лицо фуражкой. Потом Кисе вкололи сильный седативный, вроде тех, что используют для оказания помощи диким животным, Киса выключился, суставы размякли, и только тогда удалось расклинить тазобедренный отдел. Ясно, что в тот день в летчики Кису не взяли.

Но Киса был упрям. Герои упрямы. Киса решил стать летчиком-испытателем. Не просто летчиком, а именно испытателем. Эта специальность в летной профессии считается самой престижной. Испытатель потому так называется, что он постоянно испытывает терпение Бога. Я тоже всегда был испытателем, только не летчиком, а мыслителем-испытателем.

Испытатель первым пробует на себе такие вещи, которые никто до него пробовать не решался на себе – потому что лучше эти вещи пробовать на ком-то другом. Но герои – вот, еще один базовый отличительный признак – всегда стремятся испытать на себе что-нибудь непроверенное или проверенное, но хуёво, кое-как, наспех. И ведь герою, главное, все говорят – может, завтра испытаем, проверим еще раз все? на земле, спокойно, как люди? Ответ героя всегда звучит: а на хуя? На хуя проверять на мышах и на кроликах? Я лучше кролика, потому что я могу говорить. Давайте сегодня все испытаем, ну его на хуй, ждать до завтра.

Конечно, бывает так, что иногда испытателю трудно рассказать об испытанных им ощущениях, например, если он не успел выйти из штопора или гондола въебалась в голубую планету. Но в этом случае люди могут обратиться к черному ящику. В нем сохраняются свидетельства мужества, которое проявлял пилот до последних секунд. Люди услышат из черного ящика спокойный, уверенный голос героя:

– Товарищи! Приближаюсь к земле со скоростью звука. Ощущаю перегрузку. Лезут чичи на лоб. Плющит. Основной парашют не раскрылся. Пробую запасной. Запасной не раскрылся. Товарищи, передаю результаты уникального эксперимента: муха-дрозофила и я при перегрузках минус четырнадцать жэ ведем себя одинаково – погибаем, на хуй. Многовато это все-таки – четырнадцать жэ, товарищи. Ребята, передайте всем в ЦУПе, что я до последнего… Блять!

Тут в записи – глухой звук удара гондолы об землю. Дальше – тишина.

Потом из черного ящика слышны голоса пастухов:

– Товарищи, что это? Похоже, гондола! Давайте откроем ее, в ней, вероятно, герой!

– Давайте! Осторожно! Ай, горячо!

– Вот и он. Герой. Расстегните скафандр! Осторожно!

– Какой молодой! Какое лицо! Спокойное. Светлое.

– Смотрите, фотография девушки в кармане, у сердца! Невеста, наверное… Красивая… От Маши, написано, почерк такой аккуратный…

– Товарищи, снимите тюбетейки. Герою пизда. Сообщите невесте.

Потом гроб с телом героя везут на пушечном лафете три белых коня. Гривы в косы заплетены, в косах черные ленты. Тысячи людей нескончаемым потоком идут, чтоб проститься с героем, тут и дети, и старики, и друзья-пилоты, и женщины. Женщины плачут. Пилоты молчат. На алых подушечках – награды героя.

Так думал Киса. Если гондола об землю – ничего, есть черный ящик и есть награды на алых подушечках.

Так думают многие, когда решают стать испытателями. Но может случиться, что не будет потом ничего. Ни черного ящика, ни алых подушечек. Так думать страшно. Так могут думать не все. Так могут думать только герои.

Когда Киса понял, что стать пилотом ему мешает рост, он стал искать решение. Можно было, например, отсечь ноги. Туловище Кисы без ног точно соответствовало стандарту роста летчиков. Но у медицинской комиссии могли возникнуть, и скорее всего возникли бы, вопросы к безногому кандидату в испытатели. У Кисы был заготовлен встречный вопрос: а как же Маресьев, как же «Повесть о настоящем человеке»? Конечно, медицинская комиссия могла возразить: позвольте, Маресьев сначала стал летчиком-асом с ногами, потом стал безногим асом, а вы просто молодой наглец, который сам себе цинично отрезал ноги и теперь хочет стать асом.

На другом конце туловища тоже были трудности, потому что, во-первых, усекновение головы мало что давало по части уменьшения роста, а во-вторых, безголовый кандидат мог вызвать еще большие вопросы у медицинской комиссии, такие вопросы, на которые Маресьев в качестве ответа уже никак не годился, да и Генри Пойндекстер не подходил, так как не был летчиком.

В итоге Киса нашел решение, хоть оно и потребовало немалых усилий. Он научился ходить на полусогнутых ногах, как танцор фламенко. Когда через год он снова пришел на медкомиссию, все прошло гладко.

Впереди у пилота были еще годы учебы и занятий на тренажерах, имитирующих свободу полета. Такие тренажеры называются симуляторы, они позволяют летать, не летая. У героя, тут нужно заметить, такого полезного тренажера обычно нет. Герою обычно приходится сразу летать, минуя симулятор. Это очень опасно.

Спустя годы Киса получил то, о чем мечтал, – фуражку, ботинки и возможность скромно отвечать девушкам на вопрос «Кто ты?»:

– Я? Да я, в общем-то… Летчик.

Но фуражка и ботинки не спасли потом Кису от вопросов, ответы на которые ищет любой испытатель. И главный вопрос: а еще выше можно?

Когда прозвенел последний звонок, я пришел к своему дедушке по линии мамы, он был виноделом, и взял у него трехлитровую банку каберне.

В школе был выпускной вечер. Мы с Кисой пошли за здание школы на стройку. Я открыл банку вина. До того как сделать первый глоток, я вдруг почувствовал, как за моей спиной собрались мои иерофанты. Они тихо сели вокруг меня, заняв площадь в несколько квадратных километров. Они ждали.

Они живут со мной с детства, мои иерофанты. Они сопровождают меня повсюду, они советуют, шепчут, кричат, они мешают, они утешают, они толкают в спину, толкают к краю. Я мог бы рассказать о них потом или совсем о них умолчать, но это нехорошо. Я расскажу.

Иерофанты – это гигантские духи. Их у меня семнадцать. Я не помню, когда я начал их видеть и когда они у меня появились. Давно, примерно в то время, когда я понял, что я – это вот это недоразумение в зеркале.

Иерофанты огромны. Просто пиздец. Некоторые размером с шестнадцатиэтажный дом. Некоторые еще больше и шире, размером с пароход. Большая часть из них летают, некоторые хорошо плавают, и все без исключения отлично передвигаются по суше. Иерофанты очень умны. Они могут говорить, некоторые из них болтают на разных языках, довольно бегло, по-русски, по-молдавски, по-японски. Некоторые иерофанты хорошо поют. Они всегда или рядом со мной, или где-то поблизости. Раньше я пытался дать им имена, чтобы обозначить сущность каждого иерофанта: Гнев, Лень, Полное Скотство. Но позже выяснилось, что у иерофантов нет четкой специализации. На самом деле каждый из них отвечает за самые разные области порока и, кроме того, в качестве добровольной нагрузки занимается делами добра. То есть все это одной кашей существует как-то. Поэтому я стал называть своих иерофантов домашними именами, как питомцев. В тот день я сначала увидел Винтокрылого и Этого-за-Спиной.