Я ее любил, Я его любила - Гавальда Анна - Страница 17
- Предыдущая
- 17/21
- Следующая
И все же, увидев ее, я испытал шок. Франсуаза больше не была моей прекрасной леди - она превратилась в маленького желтого цыпленка. Шея, щеки, руки - все исчезло, растаяло. Кожа была желтоватой и уплотненной, глаза стали вдвое больше, но больше всего меня поразил парик. Она, должно быть, торопилась, надевая его, и пробор оказался не на месте. Я пытался рассказывать ей о работе, о малыше Каролины, о новых контрактах, но все время думал о парике, боялся, что он сползет с головы.
В этот момент в дверь постучали, и вошел мужчина. «Ой!» - воскликнул он, увидев меня, и тут же собрался выйти. Франсуаза окликнула его. «Пьер, познакомьтесь с моим другом Симоном, - сказала она. - По-моему, вы никогда раньше не встречались…» Я встал. Нет, никогда. Я даже не подозревал о его существовании. Мы с Франсуазой были так стыдливы… Он очень крепко пожал мне руку, глаза его были сама доброта. Два маленьких серых умных глаза, живых и нежных. Пока я снова усаживался, он подошел к Франсуазе, чтобы поцеловать ее, и… Знаешь, что он сделал?
- Нет.
- Взял в руки ее маленькое личико, личико сломанной куколки, словно хотел страстно поцеловать его, и воспользовался этим, чтобы поправить ей парик. Она чергыхнулась, сказала, что он мог бы вести себя поделикатнее перед ее патроном, а он засмеялся в ответ и ушел, сказав, что хочет купить газету.
Когда он закрыл дверь, Франсуаза медленно повернулась ко мне. Глаза ее были полны слез. Она прошептала: «Знаете, Пьер, без него я бы давно умерла… Я сражаюсь, потому что у нас с ним еще очень много дел. Очень много…»
Улыбка у нее была устрашающая. Рот казался до неприличия огромным. Мне все время казалось, что ее зубы обнажаются до самых корней. Что кожа на щеках вот-вот треснет. Меня подташнивало. И еще этот запах… Запах лекарств, смерти и духов «Герлен». Я еле терпел, и с трудом сдерживался, чтобы не зажать нос. Я чувствовал, что вот-вот сорвусь. В глазах все плыло. Я как бы невзначай, словно туда попала соринка, потер глаза и ущипнул себя за нос, но когда я снова взглянул на Франсуазу, через силу улыбаясь ей в ответ, она спросила: «Что-то не так?» «Нет-нет, все в порядке, - ответил я, чувствуя, что уголки губ опускаются вниз, как у обиженного ребенка. - Все хорошо, Франсуаза… Просто… Мне кажется, вы не слишком хорошо выглядите сегодня…» Она закрыла глаза и положила голову на подушку. «Не беспокойтесь. Я выкарабкаюсь… Он слишком во мне нуждается».
Я ушел совершенно раздавленный. Держался за стены. Уйму времени вспоминал, где поставил машину, потерялся на проклятой стоянке. Да что со мной такое? Что со мной такое, черт побери? Все дело в том, что она так ужасно выглядит? Или это трупно-жавелевый запах так на меня подействовал? Или просто само это место? Атмосфера беды? Страдания? И моя маленькая Франсуаза с ручками-спичками, мой ангел, потерявшийся среди всех этих зомби. На узкой больничной койке. Что они сделали с моей принцессой? Почему так плохо с ней обращались?
Да, так вот, я потратил уйму времени, чтобы найти свою машину, еще столько же, чтобы ее завести, потом долго не мог тронуться с места. Знаешь, почему? Что меня так подкосило? Не Франсуаза, нет, не ее катетеры и не ее боль, конечно, нет. Это было…
Он поднял голову.
- Отчаяние. Оно, как бумеранг, ударило меня прямо в лицо…
Молчание.
- Пьер… - сказала я, в конце концов. - Да?
- Вы, конечно, решите, что я совсем обнаглела, но я бы все-таки выпила ромашки…
Он встал, пряча благодарность за недовольным бурчанием.
- Ну вот, так всегда: никогда-то вы не знаете, чего сами хотите, все капризничаете…
Я поплелась за ним на кухню и села по другую сторону стола, глядя, как он ставит кастрюльку с водой на огонь. Свет раздражал мне глаза. Я потянула лампу вниз. Он шарил по шкафчикам.
- Могу я задать вам вопрос?
- Если скажешь, где найти то, что я ищу.
- Там, прямо перед вами, в красной коробке.
- Здесь? Раньше мы это сюда не клали, мне кажется, что… прости, я слушаю.
- Сколько все это продолжалось?
- С Матильдой? - Да.
- Считая от Гонконга и до нашей последней размолвки - пять лет и семь месяцев.
- Вы проводили вместе много времени?
- Нет, я ведь уже говорил. Несколько часов, несколько дней…
- И вам этого хватало?
- Хватало? - Нет, конечно. А может, да - я ведь ничего не сделал, чтобы что-то изменить. Я уже потом об этом подумал. Возможно, меня это устраивало. «Устраивало»… До чего же уродливое слово. Возможно, так мне было удобно - иметь и надежный тыл, и африканскую страсть. Домашний ужин по вечерам и острые ощущения время от времени… Как хорошо - и сыт, и в форме себя держишь. Практично, удобно…
- Вы звонили, когда она была вам нужна?
- Ну да, примерно так…
Он поставил передо мной чашку.
- Вообще-то нет… Все происходило не так… Однажды, еще в самом начале, она написала мне письмо. Единственное в нашей жизни. Она писала:
Я все обдумала, я не питаю иллюзий - я люблю тебя, но не доверяю. Раз то, что мы переживаем, нереально, значит, это игра. А раз это игра, необходимы правила. Я больше не хочу встречаться с тобой в Париже. Ни в Париже, ни в каком другом месте, где ты будешь бояться. Когда мы вместе, я хочу брать тебя за руку на улице и целовать тебя в ресторанах - иначе вообще ничего не нужно. Я не в том возрасте, чтобы играть в кошки-мышки. Итак, мы будем видеться в других странах, как можно дальше отсюда. Узнав, куда ты поедешь в следующий раз, пиши мне в Лондон, на адрес моей сестры, она будет пересылать почту мне. Не надо нежных слов, не трудись, просто предупреждай. Какая гостиница, где, когда. Смогу - приеду, нет - что поделаешь… Не надо мне звонить, не пытайся узнать ни где я, ни как живу, полагаю, это уже не имеет значения. Я все обдумала и поняла, что это лучший выход из положения - я буду делать как ты, жить своей жизнью и любить тебя - но издалека. Я не хочу ждать твоих звонков, не хочу запрещать себе влюбляться, а хочу спать с кем захочу и когда захочу, без угрызений совести. Я признаю твою правоту: жизнь без угрызений совести - это… it'sconvenient*(Это удобно (англ.)). Я смотрела на жизнь иначе, но почему бы и нет? Хочу попробовать. В конце концов, что я теряю? Трусливого мужчину? А что выигрываю? Удовольствие засыпать иногда в твоих объятиях… Я все обдумала - и хочу попробовать. Решай.
- Ты что, Хлоя?
- Ничего. Забавно, что вы нашли достойного противника.
- К несчастью, нет. Она выработала тактику, строила из себя роковую женщину, а была нежнейшим существом. Я этого не знал, принимая ее условия, понял много позже… Через пять лет и семь месяцев…
Да нет, вру. Я догадывался, читал между строчками, чего ей стоило написать мне такие слова, но не собирался придавать этому значение, меня ведь эти правила вполне устраивали. Более чем устраивали. Всего и делов-то - усилить импортно-экспортное направление и привыкнуть к бесконечным перелетам. Подобное письмо - воистину нечаянная радость для мужчины, который хочет без помех обманывать жену. Конечно же, то, что она собиралась влюбляться и спать с кем попало, не очень мне понравилось, но ведь пока это были только слова. Он сел на привычное место у края стола.
- Ну и хитер я был тогда. Что и говорить, хитер. Главное - я еще и здорово заработал благодаря этой истории… Укрепил международное направление и обогатился…
- Откуда такой цинизм?
- А ты еще не поняла, что я законченный циник?
Я потянулась, чтобы достать ситечко.
- Кроме того, это было очень романтично… Я с бьющимся сердцем спускался по трапу самолета и ехал в гостиницу, надеясь, что моего ключа на месте не окажется, ставил сумки в незнакомых номерах и обыскивал их, пытаясь обнаружить следы ее присутствия, отправлялся работать и возвращался вечером, молясь, чтобы она оказалась в постели. Иногда так и происходило, иногда - нет. Она могла, например, приехать среди ночи, и тогда мы без единого слова растворялись друг в друге. Смеялись, укрывшись с головой, радуясь новой встрече. Наконец-то. Так далеко ото всех. Так близко друг к другу. Иногда она приезжала только на следующий день, и тогда я всю ночь сидел в баре, прислушиваясь к тому, что происходит в холле. Иногда она брала отдельный номер и просила меня прийти к ней рано утром. Иногда она не приезжала вообще, и я ее ненавидел. Возвращался в Париж мрачнее тучи. Вначале у меня действительно было много работы, но потом все меньше и меньше… Чего только я не изобретал, чтобы уехать! Иногда я успевал осмотреть местные достопримечательности, а иногда не видел ничего, кроме своего номера в гостинице. Однажды нам вообще не удалось выбраться за пределы аэропорта… Это выглядело нелепо. Было лишено всякого смысла. Иногда мы никак не могли наговориться, а в другой раз и сказать-то было нечего. Верная своему обещанию, Матильда почти никогда не говорила со мной о своей интимной жизни, разве что в постели. Лежа рядом со мной, она вдруг вспоминала каких-то мужчин или ситуации, отчего я начинал сходить с ума… Я был в полной власти этой женщины-плутовки, и когда она вдруг среди ночи якобы случайно называла меня другим именем, я делал вид, что обижен, но на самом деле просто умирал. Тогда я грубо овладевал ею, мечтая нежно ее обнять.
- Предыдущая
- 17/21
- Следующая
