Будущее в три счета. Гадание по Книге перемен - Бондаровский Павел - Страница 2

После того как небо и земля оказались на своих местах, из различных комбинаций тех же частиц ян и инь, из взаимодействия темного и светлого, женского и мужского начал возникло все живое и неживое, возникли природа и ее явления, движение и покой, тепло и холод, добро и зло. Все было естественно, необходимо, разбросанно и едино, как та изначальная туманность. Одно вытекало из другого, сливалось с другим, свет мог быть тьмой, а добро злом и наоборот – в зависимости от времени и ситуации. Причем все это происходило как в окружавшей человека Природе, так и в природе самого человека, как во внешней, так и во внутренней его жизни.

Однако найти объяснение чему-либо еще не значит познать его. Стихийность, непредсказуемость явлений, поступков, соотношений различных сил вызывали у человека естественное стремление уловить хоть какую-то закономерность, которую можно было бы уложить в стройную и понятную систему. Это было для него поистине жизненно важно. И, как нам сегодня известно, такие системы в разное время появлялись и становились «официальными», признанными во всех без исключения древних цивилизациях – шумерской, египетской, индийской, греческой… Возникла подобная система и в древнем Китае. Роль ее сыграла «Книга перемен».

Хроники свидетельствуют, что первый, фундаментальный слой ее текста существовал в законченном виде и был достаточно широко распространен уже в VIII–VII веках до н. э., создание же его началось значительно раньше. Впоследствии к первому слою добавились второй и третий, в целом составившие так называемый основной текст «И-Цзин». Кроме того, в книгу входят «десять крыльев» – десять комментариев к основному тексту, написанных разными авторами в течение V–III веков до н. э.

«„Книга перемен“, – писал один из самых авторитетных советских исследователей-и-цзинистов Юлиан Константинович Щуцкий (1897–1938), – имеет все права на первое место в китайской классической литературе – так велико ее значение в развитии духовной культуры Китая. Она оказывала свое влияние в самых разных областях: и в философии, и в математике, и в политике, и в стратегии, и в теории живописи и музыки, и в самом искусстве…» Эта характеристика «И-Цзин» написана ученым в 1937 году. Сегодня у него были бы все основания дополнить список областей, где сыграла свою роль «Книга перемен», множеством других. Но заметил бы он и то, как мало продвинулись мы за минувшие десятилетия в понимании этого удивительно необычного памятника.

Так или иначе, вполне современно и в наши дни звучит точка зрения на «И-Цзин» и проблемы его изучения, высказанная выдающимся китайским философом Чэн Ичуанем (1033–1107): «Книга эта столь широка и всеобъемлюща, что через нее мы надеемся встать в правильное отношение к законам нашей сущности и судьбы, проникнуть во все причины явного и сокровенного, исчерпать до конца всю действительность предметов и событий и тем самым указать путь открытий и свершений. Да, можно сказать, что совершенномудрые авторы ее достигли наивысшего в своих заботах о последующих поколениях. Хотя мы уже далеки от тех древних времен, но до нас еще сохранились завещанные ими основные тексты. Однако толкователи прежних времен утратили их смысл и передали лишь слова, а их последователи только произносят эти слова и забывают об их сути… Я, живущий на тысячелетие позже, боюсь, что такое писание померкнет и исчезнет, и я хотел бы, чтобы люди будущих времен по этому течению взошли к его истокам…»

Обращение Чэн Ичуаня было услышано. «И-Цзин» продолжали исследовать не только в Китае; с течением веков он привлекал все большее внимание и в других странах как памятник культуры и мысли поистине мирового, общечеловеческого значения.

«Я в свою очередь изучил эту книгу, – писал один из крупнейших философов старой Японии Ито Тогай (1670–1736), – и вижу, что она совмещает в себе оба принципа – как мантику, так и философию. Но главное в ней – это понятия чувства и любви».

Ито Тогай не успел издать свой труд об «И-Цзин», это сделал его сын Ито Дзэнсё, тоже ставший ученым. В предисловии к книге отца он так выразил собственное отношение к «И-Цзин»: «По этой теории, избегая переразвития, живя в самоограничении и бдительно наблюдая за правильностью своих отношений с людьми и своего положения среди них, при напряженной работе над собой в этих направлениях, можно достичь совершенства. Работая во благо, действовать по мере сил, но не различать возможности и невозможности данной временной ситуации; а желая осуществить благое вопреки создавшимся условиям, не только нельзя подчиняться им, но даже надо разрушить эти условия. Вот чему учит „Книга перемен“. Если же говорить, что она поучает стремиться к выгодному и избегать вредного, то это поверхностное суждение».

Оставим без комментария мнение Ито Дзэнсё о том, чему учит «И-Цзин». Кое-какие сравнения у читателя все равно возникли сами собой. А обратим внимание на употребленное Ито Тогаем слово «мантика», означающее в переводе с греческого «искусство прорицания», или же проще – гадание. Но прежде чем перейти к рассказу о собственно гадании по «Книге перемен» и чтобы лучше понять его современную технику, вернемся к самым истокам «И-Цзин» – ко временам, когда прорицатели в древнем Китае предсказывали людям судьбу по трещинам на панцире черепахи и по узорам на листьях тысячелистника.

В древнекитайской мифологии, как, впрочем, и в любой другой, немало загадочных персонажей, чье реальное существование трудно, если не невозможно, подтвердить достоверными историческими документами. Причем проблема эта стала значительно сложнее, «благодаря» целенаправленным усилиям выдающегося мыслителя древнего Китая Кунцзы, известного в европейской литературе под именем Конфуций (551–479 гг. до н. э.), а также его учеников.

Стремясь привести мифологические предания в соответствие с догматами своего учения, конфуцианцы отбрасывали в них все сверхъестественное, «божественное» и находили – или изобретали – рациональное объяснение для каждого легендарного события или явления. Таким образом мифы становились частью традиционной истории. Их уже не передавали из уст в уста, а полностью доверяли лишь вариантам, которые были записаны конфуцианцами на бамбуковых дощечках, варианты же эти значительно искажали первоначальный смысл мифов.

Не избежал конфуцианской историзации и легендарный правитель Фу Си, пребывавший у власти, как принято считать, с 2852 по 2737 год до н. э. К тому, сколь много невероятного и полезного сумел он сделать за 115 (!) лет своего правления, мы еще вернемся, пока же самое главное для нас – что именно Фу Си все известные источники приписывают изобретение так называемых ба гуа – восьми гадательных триграмм, впоследствии развитых в гексаграммы, которые и явились основой текста «Книги перемен».

По преданию, Фу Си однажды увидел, как из реки Хуанхэ выплыла на берег огромная черепаха (в некоторых источниках говорится о драконе-лошади), на спине которой были начертаны таинственные знаки, состоявшие из сплошных и прерванных посередине черт. В их сочетаниях Фу Си увидел систему символов, соответствовавших его представлениям о мироздании, где главенствовали небо и земля, из взаимодействия которых рождались все вещи и явления, живое и неживое. Символы эти Фу Си изобразил таким образом:

Каждый из символов (триграмм) имел свое название, указывал на определенное свойство и выражал конкретный образ:

1) триграмма цянь (творчество); свойство – крепость, образ – небо;

2) дуй (разрешение); свойство – радостность, образ – водоем (озеро);