Неразрешимое бремя - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна - Страница 71

— Сынок, не надо. Накажи того дядю, это он сделал мне больно, слышишь? Это он заставил тебя плакать. Он, слышишь, он убил твою сестричку, твою бедную Агнесс…

Демон взвыл от ярости, нестройно охнули присутствующие, заметившие наконец его призрачный образ, что ринулся к помчику. Тот как раз выскочил из-за свидетельской стойки, чтобы увидеть происходящее. Я не видела, не в силах пошевелиться и оторвать взгляда от полных безумия глаз Николаса, в которых меня неумолимо затягивала бездна. Не видела, я только слышала, слышала, как ножницы впились в плоть помчика с противным хлюпающим звуком, как он страшно закричал, когда они стали кроить ему живот, женские вскрики в зале, глухой стук чьего-то обморока, потом острый терпкий запах свежей крови, густо приправленный вонью дерьма и мочи от рассеченных внутренних органов. Я силилась улыбнуться клятому торжеству справедливости, но ничего не выходило. Пропали все ощущения, время замедлилось настолько, что я слышала, как ужасающе медленно, с невообразимым грохотом осыпаются песчинки в старинных песчаных часах. Начала шептать молитву, но демон уже обратился ко мне, заставляя вместо нее напевать проклятую колыбельную, что вязла на зубах и отдавала горечью во рту. Видела, как тягуче плавно начал подниматься с места инквизитор, как медленно расширились его зрачки от осознания присутствия демона, как словно в густом сиропе он огибает стол защиты, как неторопливо тянется его рука к эфесу клинка, как воет обнажаемая сталь… Но он все равно не успеет, демон испил крови и не остановится, подгоняемый уже моим безумием. Он начнет убивать, ведомый ненавистью и злобой, которые не сдерживает затуманенный алкоголем разум, соскользнувший в бездну. Демон зарычал и обернулся к инквизитору… Мне надо остановить его. Любой ценой. Изуродованный моим восприятием, донесся растянутый во времени крик-стон Матильды, причудливо меняющий тембр и тон.

Я вцепилась в прутья высокого кованного ограждения монастыря, отделяющего меня от привычной вольной жизни. Ненавижу всех! Пустым взглядом проводила ни разу не оглянувшуюся бабку и ненавистную мачеху. Чтоб они сдохли! Медленно и мучительно! Я стояла так, пока не окоченели на осеннем холоде пальцы, намертво примерзшие к прутьям. И тут напротив меня возникла Хенрика. Еще одна мерзкая предательница, что бросила меня! Ненавижу ее! Она застыла, потом всхлипнула:

— Девочка моя! Ты же меня помнишь? Я так рада, что ты здесь. Я смогу тебя видеть, хотя бы изредка…

— Пошла прочь, холопка! Ненавижу!

В ее глазах стояли слезы, она улыбнулась мне ненавистной жалкой улыбкой.

— Ты прости меня. Отослали меня сразу после твоего дня рождения. Даже проститься с тобой не смогла тогда… Прости меня, дочечка…

Ненавижу, когда меня жалеют. Я сцепила зубы, сдерживаясь от желания вцепиться ей в лицо. Она вдруг протянула руку через прутья и робко погладила меня по встрепанным волосам, потом коснулась теплой ладонью ледяных пальцев, согрела их дыханием.

— Ты прости, слышишь? Прости, что крохой так мало тебя обнимала, больно мне было тебя видеть, ведь мой… Прости меня, что ты уже такая взрослая…

Ее неловкая ласка вдруг расколола каменный панцирь моей души, он пошел трещинами, из которых стало сочиться кровью и болью. Глаза защипало, соленая дорожка обожгла щеку, странно защипало в носу, облик Хенрики поплыл…

Демон-мальчишка застыл с занесенными ножницами перед инквизитором, заскулил от боли, не в силах справиться с брошенным в него болезненным воспоминанием, потом захныкал тонким детским голоском, размазывая кровавые слезы по щекам. Я вздохнула так глубоко, что закружилась голова, кровь из носа закапала на безобразное белое платье, оставляя на нем причудливый узор алых лепестков. Сознание погасло.

Неясное ощущение беды поселилось еще с момента появления Лидии в зале суда. Наверняка, Антон постарался. Она вела себя совершенно невыносимо, цинично и пошло, впрочем, как обычно, но что меня пугало больше всего, я никак не мог понять, чего она добивается. После того, как она бесстыдно задрала платье и подложила фальшивый живот, чтобы вызвать воспоминания Николаса о матери, я было решил, что смогу добиться от него признания, но он застыл в прострации, никак не реагируя на происходящее. А после помчика Прошицкого, которого Лидия, вопреки всякой логике и лояльности к воягу, обвинила в убийстве, я не отводил от нее взгляда, пытаясь предугадать и предупредить несчастье. Но все равно не успел. Когда ее взгляд, обращенный к Николасу, стал таким же пустым и безжизненным, каким я его уже видел в подвале колдуньи, уже тогда мне стоило потребовать прекращения процесса, стоило силой увести ее из зала суда, или убрать Николаса подальше от нее. Но я медлил и опоздал, слова застряли в горле, когда я увидел бледную тень маленького мальчика с перекошенным лицом, быстро отделившуюся от Николаса и всаживающую ножницы в живот Лидии. Вскочил со своего места, но все равно не успел, беспомощно наблюдая, как демон уже несется к помчику и единым взмахом рассекает ему живот. Я бросился к нему, на ходу вытаскивая клинок, но быстрым смазанным движением мальчишка меня опередил и возник напротив, сверкнули ножницы, больно обжигая щеку. А в следующее мгновение демон застыл, видимый настолько четко, что я мог различить на детской рубашке прилипший кусочек зеленого леденца. Я толкнул его клинком, но моя рука с мечом прошла насквозь, не встретив сопротивления и мгновенно онемев от холода. Бросился к Николасу и ударил его в челюсть со всей силы, его голова лишь дернулась, глаза же продолжали неотвратимо пожирать бледную как смерть Лидию, упавшую на колени в облаке перьев из разодранной подушки. Тогда я эфесом клинка стукнул его по шее наотмашь, и безумие в его глазах наконец погасло. Он медленно завалился набок. Я оглянулся назад, на Лидию, чтобы увидеть, как закатываются ее глаза, как из носа капает густая темная кровь, как она падает на каменный пол. Я бросился к ней, успев подхватить прежде, чем ее голова коснулась холодного камня.

Шум происходящего в зале, паника, в которой люди пытались выбраться наружу, подальше от призрачного колдуна, кромсающего живую плоть ножницами, возгласы стражников и бряцание оружия, дикий крик старой Матильды, что немедленно бросилась к Николасу — все это на какое-то мгновение оглушило меня настолько, что я замер с Лидией на руках. Встряхнул головой, глубоко вздохнул и направился к скамье, где оставил ее. Повернулся с дурным предчувствием к помчику и не ошибся. Он умирал, с отчаянием хватая воздух и придерживая руками рваную рану на животе, из которой… Меня затошнило, и я малодушно отвел взгляд. Если бы только был грибной эликсир, ему смогли бы спасти жизнь. Вдруг больно заныл бок, и я с ошеломительной ясностью понял, что не ошибся тогда. Эти грязные намеки кардинала… Мое ранение было смертельным, только Лидия… Вот зараза! Сколько еще пузырьков для нее тогда вынес стражник из хранилища? Отец Валуа с застывшим лицом смотрел на то место, где валялись окровавленные ножницы, и я обреченно осознал, что он видел демона в первый раз. Кардинал Блейк свалился в обморок, прямо под стол, на него никто даже не посмотрел. Лицо вояга Хмельницкого было бледным, но уже покрывалось красными пятнами гнева, он бросился к своему вельможе и заорал:

— Лекаря! Скорей, найдите лекаря!

Поднялась обычная после трагедии суета, когда никто не знает, что делать в первую очередь и куда бежать. А еще я увидел, как вояг сжал кулаки и двинулся на отца Валуа. Тот наконец оторвал взгляд от страшных кровавых потеков на полу и тоже уставился на неумолимо приближающегося вояга. Сейчас произойдет то, чего так отчаянно добивалась Лидия. Словно кусочки мозаики, передо мной сложилась вся картина, все хитросплетения ее интриг. Это ведь она подложила вышивку помчику, испачкав ее в крови. Я даже догадываюсь, где Лидия ее взяла. Наверняка, у Матильды, больше негде. Намеренно устроила это представление, чтобы очернить Святой Престол, который обвинил невиновного. По крайней мере, невиновного в колдовстве. Спровоцировала кровавую драму, намеренно или случайно? В любом случае, вояг Хмельницкий теперь просто в ярости и имеет полное право выставить претензии Святому Престолу. И он не упустит своего, попросту выжив из города церковников. Эти мысли пронеслись в моей голове в одну секунду, а в следующую я громко и очень четко скомандовал: