Час Пик - Иванов Всеволод - Страница 12

— Значит, сам все прекрасано понимаешь, — покачал головой Главный, — и, надеюсь, у тебя хватит ума не писать об этом…

Обозреватель отмахнулся.

— Это ведь и ребенку понятно. А насчет рекламных агенств, которые якобы «обиделись», «решили скинуться на киллера» — это для идиотов… Рекламщики ведь — не самоубийцы… Их, все эти рекламно–посреднические конторы после всего на порог никто не пустит…

— Так ведь для идиотов и работаем! — возразил Главный. — Кто читает массовые издания вроде нашего? Кто смотрит все эти идиотские телешоу? Ясно кто… Среднестатистические идиоты, имею в виду — обычные россияне, страшно не любят рекламы, не выносят её на дух, особенно — когда она так навязчиво прерывает любимый сериал или футбольный матч. А сколько идиотов разорилось благодаря рекламе, которая навязывали им все эти три «м», все эти селенги, тибеты и техинвесты? Они ведь теперь её люто ненавидят! Надо ведь на кого–то свалить вину, не скажет ведь идиот: «я — идиот», ясно кто виноват — тот, кто заставил его покупать все эти билеты, все эти «мавродики», все эти акции!.. К тому же, идиоты очень не любят, когда им предлагают купить вещи, на которые у них все равно никогда не будет денег. — Главный снял свои бифокальные очки, протер большим клетчатым платком, водрузил на место — бедный Фантоцци, поставил бы себе контактные линзы! — Понравится версия, понравится и примут, для них — очень убедительно. Да, тебе сегодня вечером видеокассетки привезут, с Останкино. Ну, старые записи всех этих «Тем», «Часов Пик» и так далее… Посмотришь, может быть — пригодится. — Он закурил и, впервые улыбнувшись на протяжении всего этого разговора, добавил: — Так что лучше раскрутить версию о злых и кровожадных рекламщиках. Все гениальное просто. Не просто, а очень просто…

Выйдя из кабинета Главного, Обозреватель прошел к себе, отключил телефон и задумался.

Итак, в одном Главный прав: «козлами отпущения» надо сделать рекламные агентства. Просто, как 2x2=4: хотел выбросить рекламу — получи, фашист, гранату, распишись за пулемет.

Да, то что надо.

Убедительно.

Поверят.

Листьева сейчас на Ваганьковском хоронят, а эти обезьяны, носороги, слоны, шавки и шакалы рекламные, отстояв положенные минуты у гроба погибшего героя, танцуют у горы Килимонджаро в ночь большого полнолунья… «Почему танцуют?» — удивляются идиоты; «Почему удивляются? — удивляются шакалы — сейчас все танцуют… Ночь большого полнолунья, и вообще: завалим вас щас сэлдомами и инкомбанками…»

Убедительно?

Еще бы!

Все гениальное просто…

Поверят и примут — кому нравится предложение купить корм для собак, если самим жрать нечего?

Но — отвеченные рассуждения побоку. потому что — теперь непременно надо встретиться с людьми, «близко знавшими покойного»…

Чем значительней человек умирает, тем больше потом находится людей, которые «ходили с ним в одну школу» «одалживали у него деньги», «учились на одном курсе», «вместе выпивали»…

Особенно — последнее.

Сколько теперь по Москве и окрестностям разговоров: «а вот мои подруга, когда на журфак не поступила, вместе, в одном потоке с ним на подготовительный шла…»; «а вот мой друг один раз в «Поле чудес» участвовал, ничего, правда, не выиграл, но ему, Листьеву, то есть, кроссворд очень понравился. Он, Листьев то есть, еще тогда пошутил, что… — Да ты что!.. — Нет, нет, честное слово, у друга даже кассета есть…»; «а вот моя соседка снизу — парикмахерша, так его вторая жена у нее несколько раз стриглась и завивку делала… — ой, а какая она из себя?..»

А было, не было — кто теперь проверит?

Ведь в таких разговорах главное — не покойник, главное — сопричастность к нему, потому что о нем теперь все говорят…

Да и кто будет проверять?

У мертвых есть одно классное качество — умеют молчать. Как рыбы. Мертвые.

Сейчас Обозреватель как раз и ехал к одному из таких, известному в Москве и ближнем зарубежье Актеру. Правда, в отличие от «близко знавших покойного» этот действительно знал Листьева.

О визите было оговорено загодя, по телефону, но Актер, увидев в дверях Обозревателя, весьма показательно удивился:

— А разве мы…

— Да, я ведь вчера звонил вам…

Виноватая улыбка:

— Извините — я от вчерашних похорон никак отойти не могу. Знаете ли, так тягостно, когда видел его живым, а потом — в гробу… И глаза закрыты. И комья земли на крышку с таким стуком… Проходите…

Конечно, отказать неудобно: Обозреватель — достаточно известная в Москве фигура, откажешь — обидеться, испортишь отношения с изданием. Журналистов боятся. Кроме того — и повод такой, что не откажешь: заказное обозрение «на смерть героя»…

— Я понимаю…

Прошел, как и водится в Москве, не в комнату, а на кухню, уселся.

— Кофе?

— Да, не откажусь, — произнес Обозреватель, — я, видите ли, тоже… Всю ночь не спал, переживал, теперь вот надо бы допинг принять… Я ведь с ним в универе учился вместе… Помню его.

Актер понимающе покачал головой.

— Да, да… — сел рядом, пригорюнился: — ну, что вам сказать? Вы ведь хотите от меня услышать что– нибудь о Владе?

— К сожалению, я знал его не столь хорошо, как вы, — польстил хозяину Обозреватель. — Виделся с ним мельком, едва–едва здоровались. Знаете ли, у нас ведь массовое издание, людям интересно — что это был за человек, каким он был… Посмотрите, чтобы кофе не убежало.

— Ах, ах, да, да, спасибо… — Актер поднялся, разлил из закопченного жезвея кофе и, кивнув на выщербленную чашечку, поставленну перед гостем, понизил голос: — он любил пить из этой чашечки, когда бывал у меня в гостях… Когда еще пил…

— Что?

— Кофе… — сделав микроскопический глоток, Актер произнес: — ну, что я могу сказать… Так некстати всплыло в памяти: как–то раз приехал он ко мне на дачу, на машине — тогда у него еще «вольво» была, смотрю — и глазам своим не верю, вытаскивает из багажника целую коробку «марса», и пока мы с ним сидели, он всю коробку и съел… Полтора–то килограмма!

Обозреватель пожал плечами — к чему тут какой–то «Марс»?

— Как, спрашиваю, Влад — нравится тебе «Марс»? а он мне — райское наслаждение.

— Это «Баунти», — сдержанно–печально поправил Обозреватель.

— Так вот я к чему: он во всем был такой: если любил что–нибудь, то делал это до конца, во всем объеме… Вот таким он и запомнился мне… — Актер допил кофе, отодвинул чашечку и добавил: — Боже, до сих пор не верится, кажется, вот–вот, вот совсем недавно это случилось… Наверное, это какой–то знак свыше, предупреждение всем нам…

Да, с театральных деятелей много не возьмешь: им только частности запоминаются.

Лицедеи.

Есть, правда, один театральный деятель, бывший режиссер, ставший Банкиром, теперь — в Лондоне сидит, крутой человек на него наехал, Банкир, между прочим, тоже может быть причастен к убийству, но…

Лучше об этом и не думать: как говорил Главный — «попадешь пальцем в глаз».

Частности.

Нужны частности, много частностей. С одной стороны, конечно же, куда лучше делать материал одним большим блоком, не утопая в подробностях, а с другой…

И из частностей можно сложить мозаику, расположить камешки в нужной тебе последовательности.

Так сказать: Влад Листьев в целом и в частности. Да, прав–таки Главный: чтобы не попасть «пальцем в глаз», лучше всего заниматься частностями — любимые кулинарные, кондитерские и вино–водочные изделия, кофе, сигареты, милые всем подробности…

Камешки сортируются, тщательно выбраковываются раскладываются, моются с мылом и содой, шлифуются, чтобы ни заиграли на солнышке, вновь раскладываются…

То ли игра в бисер, то ли мозаика.

Но в любом случае — для зрителей. Читателей, то есть, «среднестатистических идиотов», как выражается Главный…

Следующим на очереди был Соратник покойного, весьма скандальный журналист, с которым они вместе на телевидении начинали. Когда–то был популярен не менее Листьева, чтобы не сказать — более: фирменная клетчатая кепочка на страх врагам, сенсационные разоблачения, «на острие ножа», «золото партии», «коррупция», «политбюро» и так далее. Репортер–одиночка, полуночный ковбой голубого эфира.