Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана - Страница 55

– Изяслава, – с нежной грустью пропуская меж пальцев золотисто-русые прядки, вздохнула она. – Я – не твоя судьба. Твоя любовь – впереди. А я уже свою нашла. Забудь, это пройдёт. Это просто твоя молодость.

Княжна обжигала поцелуями и трепетом дыхания её пальцы.

– Моё сердце не желает слышать доводов. Оно просто любит.

Её объятия были слишком крепкими. Сосны осуждающе качали кудрявыми кронами, закат расплескался расплавленным червонным золотом по излучине реки – как клинок, нагретый в кузнечной печи. Всю землю пропитывала волшба, оплетая каждый камушек.

– Изяслава, не тронь меня, прошу, – словно схваченная раскалёнными щипцами за самое сердце, пробормотала Свобода. – Я жду дитя от моей супруги.

Это была ложь во спасение, но Изяслава поверила. Её объятия разжались, красивые черты подёрнулись дымкой печали и затвердели, посуровев. Она велела кошкам-землемерам разбивать стоянку и ставить шатры на ночь, а Свободе сказала:

– Ступай лучше домой, переночуй в своей постели. Тебе надо беречься. На рассвете продолжим.

Вернувшись домой, Свобода угодила в заботливый плен Смилины. Её ждала протопленная баня с душистыми вениками и отваром, добротный ужин и супружеское ложе.

– Устала, ягодка? – Губы Смилины прильнули к её лбу. – Ну, отдыхай.

– Я не так уж устала, родная. – Свобода прижалась к ней, скользя горячей ладонью по твёрдой броне мышц живота и спускаясь ниже, к пушистой поросли.

– М-мда? – мурлыкнула Смилина, а у самой глаза смешливо горели синими щёлочками.

После нежной и долгой близости с супругой на сон у неё осталось не так много времени, но чуть свет она уже была на месте. Первые лучи ещё не коснулись вершин, но небо уже светлело в торжественном предчувствии зари. Утренний холод охватил её сковывающими объятиями, и Свобода невольно поёжилась. В следующий миг её плечи закутал плащ Изяславы.

– Тебе следовало одеться теплее, – мягко коснулся её уха голос княжны.

Поиски продолжились. Свобода руководила разбиением местности на квадраты, каждый из которых членам отряда предстояло прочесать с кувшинами в руках. Сосуд ставили на землю и наблюдали. Если поверхность воды покрывалась ни с того ни с сего рябью – внизу текла Тишь. Это место отмечали точкой на карте, а в землю втыкали палку с небольшим полотнищем.

К полудню ноги и поясница ныли, в желудке горел настойчивый огонёк. Свобода сделала несколько глотков из своего кувшина: вода из священной реки имела свойство перебивать голод и поддерживать силы в отсутствие пищи.

– Ты устала? – Изяслава подошла, блестя бронзовым загаром и щурясь от прямых нещадных лучей солнца. – Давай сделаем привал.

– Нет, ещё поработаем немного, – коротко проронила Свобода.

Эта заботливость с грустью в глазах вонзалась её совести под дых, заставляя прятать глаза и держаться сухо. Но лучше так, чем… Свобода сглотнула, вспомнив настойчивые, опасные объятия на скалистой круче над рекой.

– Упрямая ты, – усмехнулась Изяслава. – И совсем себя не щадишь. Хочешь, понесу тебя на руках?

– Не надо. – Свобода поставила кувшин наземь и всматривалась в поверхность воды. Та оставалась безмятежной. – Так, здесь Тиши нет.

Покачав головой, Изяслава отошла. Её голос, объявлявший привал, прозвучал набатным колоколом, и в который раз Свободе подумалось, что он создан для отдачи приказов на ратном поле. Как звон клинка о ножны. Кстати, о клинках: на случай встречи с крупными дикими зверями кошки были вооружены. На поясе Изяславы также висел меч.

Руки белогорской княжны разломили пшеничный калач, половину отдали Свободе. Крынку молока они тоже делили на двоих, отпивая по очереди. После привала продолжили поиски, которые в одном квадрате к вечеру наконец увенчались успехом. Свобода так увлеклась, что совсем забыла о времени, а под деревьями между тем уже начали сгущаться тени. Рука Изяславы опустилась ей на плечо.

– Свобода, пора домой.

– Сейчас, сейчас, – рассеянно отозвалась она. – Мне показалось, что вот тут вода дрогнула…

– Так, всё. – Изяслава отобрала у Свободы кувшин и подхватила её на руки. – Завтра проверим это место, а сейчас домой, отдыхать. Немедленно.

– Пусти, ну что ты делаешь! – заколотила её по плечам Свобода.

Но Изяслава уже шагнула в проход, и они очутились в саду. Смилина как раз поднималась на крыльцо, возвращаясь с работы; увидев жену на руках у княжны, она нахмурилась.

– Что такое?

– Смилина, твоя супруга совсем себя не бережёт, – ответила Изяслава, передавая Свободу оружейнице из рук в руки. – А должна. Думаю, тебе следует забирать её домой, меня она не слушается. – И блеснула улыбкой, отступая к проходу: – Свобода, увидимся завтра. Отдыхай хорошенько, тебе это необходимо.

Она ушла, а неловкое положение осталось. Смилина, внеся Свободу в дом, уложила её в постель и присела рядом. Её брови хмуро и обеспокоенно нависли над незабудковыми блёстками в глазах.

– Ягодка, это что за дела? Что с тобою? Опять себя доводишь?

– Да не тревожься, Изяславе просто вдруг вздумалось меня чересчур опекать. – Свобода села, стирая пальцами с лица супруги рабочую копоть и сажу, которую та ещё не успела смыть.

– С чего это ей вздумалось? – двинула угрюмой бровью Смилина.

– Да откуда ж мне знать? – засмеялась Свобода, ощущая нервный жар на щеках. – Она решила, что я переутомляюсь.

Глаза супруги оставались пристальными, настороженными, излучая голубую прохладу.

– А ты не переутомляешься?

– Вовсе нет. – Свобода заискивающе чмокнула её в нос.

Смилина не отозвалась на заигрывания – по-прежнему глядела на Свободу серьёзно и испытующе.

– Послушай, ягодка… Княгиня ведь как будто тебя не торопит, не ставит сроков. К чему спешить и выматываться, будто тебя гонят кнутом? Ищите потихоньку, понемножку. У тебя ведь теперь помощниц куча – быстрее дело пойдёт. Давай-ка так: чтоб не я тебя вечером ждала, а ты меня. Чтоб к моему приходу ты уже была дома. Поняла, лапушка?

– Смилина, ну… Я же… – начала было Свобода.

– Поняла? Не слышу, – строго оборвала её супруга.

Вздох вырвался из груди Свободы, плечи обвисли, а под сердцем жёг огонёк досады.

– Поняла, – чуть слышно проронила она.

– Так-то. – Смилина склонилась и крепко поцеловала её в губы. – Ну, я умоюсь, а ты ступай за стол. Ты сегодня хоть кушала?

– Да, родная, мы там всегда обедаем, – заверила Свобода. – И делу время, и обеду час.

– Ну ладно, коль так, – бросила через плечо оружейница уже в дверях опочивальни.

На следующее утро Свобода вернулась на то место, где Изяслава отняла у неё кувшин. Сосуд стоял всё там же, и поверхность воды в нём рябила. Свобода торжествующе распрямилась и позвала:

– Изяслава! Тишь здесь!

– Я видела. – Княжна подошла и воткнула в землю красную прапорицу на заточенном древке – метку. И спросила, с нежным беспокойством заглядывая Свободе в глаза: – Ну, как ты? Отдохнула?

– Да, благодарю. – Свобода развернулась к ней лицом, уперев руки в бока. – Вот только прошу тебя: больше не делай так, как ты вчера сделала. Не ставь меня в неловкое положение перед супругой.

– Я не буду, – с лукавыми искорками в глазах улыбнулась Изяслава. – Но только ежели ты станешь относиться к себе бережнее. Ты ведь теперь не только о себе думать должна.

Свобода поморщилась. Эта «ложь во спасение» легла холодным, ноющим грузом на душу.

Но работа заглушала всё. Радость от каждого обнаружения Тиши исцеляла любую боль, любую тревогу. С каждым новым днём очертания подземной реки на карте становились всё точнее, но Свободу действительно вдруг охватило недомогание. Низ живота тянуло, постоянно хотелось спать. Однажды, прочёсывая лесной участок, она зашаталась: деревья поплыли звенящим частоколом, в ушах запело, загудело на разные голоса. Ухватившись за ствол, она кое-как устояла на ногах.

– Свобода! – Изяслава бросилась к ней, поддержала, обняла за плечи. – Милая, что с тобой?

– Ничего, пройдёт, – пробормотала Свобода. И добавила, хмурясь: – Не зови меня «милой».