Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана - Страница 59

*

Во время Лаладиных гуляний в кузне на Горе свои обязанности исполняли лишь семейные мастерицы: молодым холостым ученицам было не до работы. Какая уж тут работа, когда сердце стучит гулко и быстро, в крови словно зелье хмельное струится, а из рук всё валится? Мало было толку от кошек-холостячек в эту весёлую весеннюю пору, и Смилина, понимая это, отпускала молодёжь на долгожданный праздник. Ведь не всё в жизни работа: надо и суженую свою искать, и семью создавать.

Для кого-то праздник оборачивался судьбоносной встречей, а кто-то уходил с него ни с чем, возлагая надежды на будущий год: авось, повезёт потом. А Вешенка уже несколько лет не появлялась на гуляниях, предпочитая одинокие прогулки в окрестностях Горы. А по вечерам они со Смилиной сидели в саду под яблоней, провожая закаты.

– Ну что ты, оладушка моя… Хоть для приличия бы сходила, – с добродушной усмешкой говорила дочери оружейница. – Что толку дома сидеть?

– А толку туда ходить, матушка, ежели моей лады там всё равно нет? – отвечала девушка.

Смилина не настаивала. Знала она: верна своему слову Вешенка. Обещала Дунаве ждать – и ждала. Но старая мастерица не выдавала своей осведомлённости и делала вид, что ни о чём не догадывается. Если дочка не хотела раскрывать тайн своего сердца, то насильственно извлекать их на свет Смилина не пыталась. Не приставала с расспросами, не допытывалась, куда Вешенка ходила гулять, с кем встречалась и встречалась ли вообще. Захочет – сама скажет, а нет – так нет. Беспокоилась только об одном: чтоб дочурку не обидел кто-нибудь. Хоть и миролюбива была Смилина, но обидчицу располовинила бы мечом, и рука бы у неё не дрогнула.

А озабоченных холостячек вокруг красивой и статной Вешенки всегда крутилось достаточно. И было им отчего пускать слюнки! Толстая чёрная коса кончиком достигала колен девушки; на солнце она атласно отливала синевой. Вся нежность незабудкового вздоха весны растворилась в её больших серьёзных очах, а брови – о, один их бархатный изгиб пленил этих шалопаек и превращал их из кошек в драчливых оленей в пору гона. С шипением и мявом они вцеплялись когтями друг другу в лица (или морды, ежели бой происходил в зверином облике), катались клубком – только шерсть летела клочьями. Но Вешенке не было дела до этих нешуточных кошачье-оленьих страстей: её сердце жило памятью о том дождливом вечере, когда Дунава сказала, что вернётся.

Выделялась из толпы всех этих поклонниц молодая мастерица Соколинка из кузни на Горе. Она была как раз из тех неотразимых кошек, на шеи которым девицы сами вешались с восторженным писком; пронзительный орлиный взор её золотистых, медвяно-янтарных очей, бывало, доводил впечатлительных особ до обморока (и поди разбери, который из них настоящий, судьбоносный, а который – так, от девичьей чувствительности). Тёмная коса казалась в тени совсем смоляной, но на свету всё же играла каштановой рыжинкой. Своим красивым, безупречно круглым и гладким черепом Соколинка гордилась и подчёркнуто щеголяла, не допуская на нём малейшей щетины, а для пущего блеска даже натирала маслом. В косе она всегда носила длинную нитку жемчуга, выгодно оттенявшую цвет волос. Да и зубы у неё были что жемчуг отборный – один к одному, ровные, мелкие, а клыки придавали её улыбке плотоядную хищность. Движения её были плавны, гибки, кошачье-изящны. Она любила огорошить Вешенку своим внезапным появлением.

Вот и в этот погожий день она очутилась перед девушкой, шагнув из прохода на тропинку и преградив дорогу.

– Здравствуй, Вешенка, – приветливо и обольстительно промурлыкала она. – Отчего ты не на гуляниях? Почто ходишь одна? Дозволь мне развеять твою скуку!

– А ты почто не на работе? Шатаешься в поисках девиц? – уколола в ответ девушка, вздрогнувшая от неожиданности и готовая оттаскать поклонницу за косу, если она не прекратит такие шуточки с выпрыгиванием из-за угла.

Соколинка изогнула соболью бровь, качнула блестящей головой, увенчанной целой шапкой ослепительных солнечных зайчиков.

– Неласкова ты со мною, милая Вешенка… Язвят твои слова меня в самое сердце! Оно уж всё в ранах, кровоточит, а всё равно к тебе тянется и любит. Ну, не будь сурова, подари хоть одну улыбку, горлинка!

– Уйди, Соколинка, я хочу гулять одна, – с досадой сказала Вешенка.

Поклонница даже не подумала внять её просьбе. Вместо этого она опустилась на колено и протянула к девушке руку.

– Умру ведь я, коли не дождусь от тебя хоть одного взора ласкового! Вот клянусь – умру, и Тихая Роща меня не примет!

Вешенка закатила глаза, раздражённо выдохнула и хотела обойти назойливую кошку, но принуждена была остановиться: Соколинка поймала её за руку.

– Ты не устала, звёздочка моя ясная? Присядь, пусть твои ножки передохнут!

Своё колено она предлагала в качестве сиденья. Отказом Вешенка ответить не успела: что-то подкосило ей ноги, и она внезапно очутилась сидящей в объятиях Соколинки. Подтолкнула ли её хитрая кошка, или голову ей вдруг обнесло – как бы то ни было, руки воздыхательницы стискивали её крепко.

– А ну пусти! – рванулась девушка.

– Побудь со мною, молю тебя! – Соколинка смотрела не мигая, и в её орлиных очах плясала озорная страсть.

– Пусти, а то кричать стану, – пригрозила Вешенка. – Кузня близко, моя матушка услышит и тебя выгонит с Горы за то, что пристаёшь ко мне!

Соколинка со вздохом разжала объятия, и они встали. Вешенка направилась далее по тропинке, но кошка следовала за ней неотступно.

– Горлинка моя, ты не бойся меня! – с вкрадчиво-медовой лаской уговаривала она. – Мои намерения чисты. Я – не то что все эти ветрогонки, что вьются около тебя. Только и думают, как бы… семя спустить застоявшееся, которое их отравляет.

– Что за пошлости ты говоришь! Фу, перестань! – покраснев, махнула на неё рукой Вешенка.

Соколинка только сверкала клыками в улыбке: видно, ей нравилось смущать девушку. Снова забежав вперёд и взяв Вешенку за плечи, она проникновенно мурлыкала:

– Стань моей женой, госпожа моя, княжна моя, богиня моя! На руках тебя носить стану, подарки дарить! Я ведь роду-племени знатного, моя родительница – Старшая Сестра в дружине у княгини. Ни в чём отказа знать не будешь – всё к твоим ногам брошу, на что укажешь! А сама я и сердце моё истерзанное – уж давно там, у ножек твоих милых! Целовать их готова, да боюсь тебя разгневать…

– Соколинка, ты УЖЕ сделала всё, чтоб разгневать меня, поверь мне! Ты постаралась в этом на совесть! – Вешенка высвободилась и пошла дальше, думая о том, что даже шаг в проход, пожалуй, её не спасёт от вездесущей ухаживательницы: та везде её достанет.

– Ну хорошо же! – сверкнула вдруг кошка очами – уже не обольстительно-ласково, а грозно, заставив сердце девушки похолодеть и забиться под рёбрами в уголок. – И ты меня тоже разозлила, ненаглядная.

Вешенка отступила назад, испугавшись. Что взбрело Соколинке в её сверкающую голову? Уж не хотела ли она прямо тут наброситься на неё, повалить на траву и сотворить всё то, о чём, по её словам, мечтали прочие холостячки?

– Что ты вздумала сделать? – пролепетала Вешенка, пятясь.

– Хватит ходить вокруг да около, – решительно заявила кошка. – Я докажу, что мои слова – не пустые прельстительные речи. Пойду к Смилине и попрошу твоей руки! И пускай делает со мною, что хочет! Хочет – пусть выгонит из кузни; чай, на Кузнечной горе свет клином не сошёлся. Не пропаду, ремесло меня всюду прокормит. А тебя я всё равно добьюсь!

– И вот отчего тебе понадобилась я? – утомлённая этим разговором, тяжко вздохнула Вешенка. – Посмотри вокруг: сколько пригожих, добрых, славных девушек! И все млеют от тебя, стоит тебе только взгляд бросить. Любую выбирай!

– А мне любая не нужна, сердечко моё! – проникновенно, бархатно дохнула ей на ухо Соколинка, стоя у неё за спиною и легонечко, трепетно прижимая ей плечи горячими ладонями. – Хороших девушек много, а любимая – ты одна! Других и не замечаю, потому как ты навек мои очи ослепила! Вот веришь – смотрю на девицу, а у неё – твоё личико… Брежу тобою и во сне, и наяву!