Здравствуйте, доктор! Записки пациентов (сборник) - Нова Улья - Страница 49

Брать — не брать? Надо брать, конечно. Кому он нужен? Не факт, конечно, что выживет. Но шанс есть.

И Насте вдруг стало страшно, страшно быть этим человеком, который не понимает, что с ним происходит, и за него должен кто-то принять решение — решение о его собственной, единственной и неповторимой жизни. А этому кому-то, в свою очередь, может, по большому счету, совсем и наплевать — откроет этот несчастный завтра утром глаза или нет. И вообще, кому интересна чья-то чужая жизнь? Ее всегда волновал и мучил вопрос ценности абстрактной жизни, никак не связанной с тобой лично, с твоим субъективным восприятием действительности, на фоне конечности всего в мире. Настя посмотрела на нефролога. Ей хотелось сказать: «Вы не знали, что делать на Голгофе? Вот же она — Голгофа. Решайте».

Вместо этого она спросила у него упавшим голосом:

— Если после операции понадобится гемодиализ — поддержите?

— А вы что, хотите взять его? Ну поддержим… — неуверенно пожал плечами.

Может, поддержат, а может, и нет. Впрочем, куда они денутся — там, на месте?

— Я так и запишу, — холодно сказала она.

Они молча зашли в ординаторскую и начали писать. Сначала — нефролог, потом — Настя. Настя прочитала запись нефролога, подпись — абракадабра. Как же его зовут? Теперь уже совсем неудобно спрашивать. Усатый заведующий тоже все это время молчал и напряженно на них посматривал, опершись обоими локтями на стол и непроизвольно монотонно постукивая по нему ручкой. Так продолжалось минут двадцать. Настя в конце записи нарочито аккуратно вывела фамилию, инициалы, подпись. Поставила точку. Закрыла историю болезни.

— Готовьте выписку и привозите, как только будет реанимационная машина.

— Так вы что, берете его? — удивился заведующий.

Настя молча подошла к вешалке. Чаю никто так и не предложил.

— Где туалет? — спросила она.

Молодой врач ответил, что сейчас проводит. В коридоре он, пунцовый, торопливо, как будто за что-то извиняясь, бубнил:

— Спасибо вам. Мужика жалко. У него ребенок с детским церебральным параличом. Жена одна вкалывает. Мы тут даже обследовать-то его как надо не можем. Ничего нет. УЗИ-аппарат один на всю больницу, старенький, еле видно на нем, да и то в другом корпусе. И не повезешь его никуда. Везде — платно, а у него денег совсем нет.

Насте стало жаль этого располневшего раньше времени врача, жаль всего и всех, и не хотелось ни говорить, ни думать — только бежать отсюда, вдохнуть воздуха и забыть все.

На улице, возле приемного, та же пожилая медсестра из прошлого века, завернувшись в драную ватную душегрейку, крошила батон в серой плесени, скармливая голубям. Голуби в довольстве ворковали: «Ур-ур, ур-мер, у-мер, у-мер…»

Настя посмотрела на часы. Достала мобильник, набрала номер: «Мама, поезжай к нам, отнеси костюм Артема в детский сад. Я задерживаюсь… Когда? Часа через три-четыре».

Ехали молча. Настя вбирала в себя, в свою разбушевавшуюся головную боль дорожную гарь, сигарету водителя, сизо-сиреневый пейзаж вдоль дороги, и ее неотвязно преследовало слово «установка». Ну какие могут быть еще установки или рамки, когда медицина имеет смысл и так только в рамках человеческой жизни… А вечность?.. сама вечность имеет смысл лишь увиденной через стеклышко человеческого сознания, наполненного койко-днями и палками колбасы.

Казалось, густое гуашевое небо, закрывшее солнце, вот-вот обрушится на землю и сомнет все, оставив только пустынную вечность без людей.

Может, такое небо было над Голгофой… Или там его вообще не было?

Автомобильный рык раздирал молчание, мысли, чувства, напоминая, что жизнь продолжается.

© Анна Зимова, 2014

В палате № 4 инфекционного отделения больницы N пополнение. Поступила с утра девица двадцати трех лет, грешно-смазливая, с трогательными оленьими глазами и выбеленными прядями коротких волос. Девица вела себя так, как делают это, не сговариваясь, все, кто только что примчался на скорой, — тихо прошмыгнула к кровати, на которую показала ей пальцем сопровождающая сестра, и, ни с кем не поздоровавшись, легла лицом к стенке, предоставив остальному населению палаты любоваться своим обесцвеченным, модно подстриженным затылком. Никто не хочет, оказавшись в больнице, оглядываться по сторонам и заводить знакомства, все спешат уйти в себя, столкнувшись с новой, пропахшей карболкой средой.

В палате воцарилось молчание из тех, когда мысли присутствующих, хоть и неозвученные, совпадают. «Кого принесла нам нелегкая?» — хором размышляли остальные девицы, вытянувшись на койках и сверля глазами новый, чужеродный в палате затылок. Кровать блондинки стояла в ногах у остальных больных, так что рассматривать ее было удобно. Сразу же пришел лечащий, Александр Владимирович, с дежурным веселым вопросом: «Кто тут у нас новенький?» Как будто не видит, где в палате появилось новое тело. Присел к девице, которая повернулась к публике и кротко моргала на доктора своими пушистыми ресничками. «Что с вами случилось?» — поинтересовался он. Александр Владимирович был еще весьма молод и не обзавелся пока всеми теми уловками, с помощью которых мало-мальски опытный врач может любого капризного больного скрутить в бараний рог. Был он строен, розовощек, а когда смущался, то и вовсе рдел и, зная это, старался добавить себе солидности: хмурился и поджимал губы, разговаривая с пациентами. Но никого эти жалкие хитрости ввести в заблуждение не могли, все знали — Александр Владимирович добр и трепетен. Вот и сейчас, несмотря на сведенные брови, взгляд его был приветлив и человеколюбив.

Дамы навострили уши, старательно делая вид, что им не очень интересно. «У меня очень болит горло и ночью тошнило», — застенчиво призналась девица. «Давно болит?» — «Уже неделю. А тошнота появилась только сегодня» — «Понятно. Температура высокая?» — «Тридцать девять и пять». Александр Владимирович уважительно хмыкнул и стал задавать девице дежурные вопросы о здоровье — чем болела раньше, отхаркивается ли у нее что-нибудь из горла, какие препараты принимала. К концу осмотра старожилки, поднаторевшие уже за несколько дней лежания в медицинских нюансах, хором решили: Александр Владимирович скорее всего скажет, что у блондинки острый тонзиллит. Видели уже таких.

«Ясненько, — заключил лечащий, — скорее всего, у вас тонзиллит. Но сдайте еще утром кровь и мочу, чтобы мы исключили… всякие бяки». Доктор распорядился, чтобы блондиночке еще поставили укол успокоительного и капельницу с антибиотиком. Пообещав больной, что непременно навестит ее после указанных процедур, доктор ушел, а население палаты еще какое-то время изучало новенькую, которая уже спала после укола, а потом вернулась к своим книжкам и фруктам.

Блондинке не грозило вписаться в компанию палаты номер 4. Здесь подобрались больные как на подбор: у каждой случай непростой, непонятный. Не то, что тонзиллит какой-то. Александр Владимирович успокаивающе кивал пациенткам во время утренних обходов, назначал все новые исследования, а сам понимал, что палата сложная, сложная… Пачки анализов пухли день ото дня, как гербарий рьяного юнната, а девицы все не шли на поправку. Истории болезни копили все новые изыскания, назначенные Александром Владимировичем от безысходности: УЗИ брюшной полости, колоноскопия, мазки из самых разных частей тела. Больным назначались новые, все более хитрые антибиотики, а те упорно продолжали недужить. Заведующая отделением — уютно-тучная, с веселыми круглыми глазами и кудрявая как барашек Зоя Викторовна, вняв жалобам доктора на сложных пациенток, повторно запросила себе анализы, чтобы разобраться в хворях четвертой палаты, и села штудировать четыре папки.

Ольга

Двадцать один год. Поступила с температурой. После анализа мочи подозрение сразу же пало на почки. Ольге прописали уколы, и вроде бы воспаление пошло на убыль. Но стоило их прекратить, как у больной начался цистит, да такой, что она принялась бегать в туалет каждые несколько минут, раздражая соседок по палате. Ей увеличили дозу лекарства, но она так и продолжает носиться в туалет днем и ночью. Жалуется на озноб, который, как известно, даже без температуры — вещь нехорошая. И главное, с помощью ультразвукового исследования такую дрянь, как воспаление, поймать весьма сложно. Чтобы это не перекинулось на капризную и чувствительную сферу гинекологии, больной стали проводить поддерживающую терапию. Наконец, слава богу, появились улучшения, о чем красноречиво свидетельствовали анализы, в которых все стало относительно спокойно. Когда дело пошло к выписке, Олю попросили сдать «контрольную мочу» — и что же прислала лаборатория — полный крах всех чаяний! Амилаза повышена, обнаружен белок и еще черт знает что. К тому же у Оли заболел живот под ложечкой — острые приступы боли. Пришлось снова затевать антибактериальную терапию, возобновлять очищающие капельницы. А ведь казалось уже — поправляется. Хорошая девочка. Симпатичная, яркая, ногастая. То, что у нее застужены почки, неудивительно — в больницу поступила в короткой юбке. Остается только догадываться, в чем она ходит, когда не вызывает скорую. И сейчас вот бегает до ветру в теннисной юбчонке, майке без рукавов, громыхая украшениями, в которых каждая бусина размером с грецкий орех. Но никто ее за это не осуждает. Если человек привык быть нарядным, то он будет наряжаться и в больнице. Все лучше, чем некоторые, — лежат в кровати целыми днями в одном и том же, чуть ли уже не воняют, в то время как у них простой бронхит. Так что пускай себе подводит глаза и обвешивается елочными игрушками, сколько ей угодно.