Здравствуйте, доктор! Записки пациентов (сборник) - Нова Улья - Страница 9

Приступ цивилизованности обоснованно прошел, но приключения с врачицей забавным образом продолжились — с участием третьего лица, юриста Славы. Он совершенно случайно ко мне заехал, отдать-забрать ключи с прошлых работ, записные книжки, журналы столетней давности, всякое такое. А я как раз заполучила свеженькие результаты анализов из независимой лаборатории — они были прекрасны. Без всяких глупостей от руки, сочиненных гинекологиней в тиши уютного кабинета.

Я победно танцевала вокруг монитора и негромко пела — независимая лаборатория по почте присылает анализы, очень удобно для танцев.

И тут случается юрист Слава. И я в порыве радости с какого-то черта рассказываю ему в общих чертах историю: обман в частной клинике, четыре тысячи рублей, новые прекрасные результаты и все хорошо вроде бы. Но он со мной не соглашается. Уверяет, что все может быть еще лучше. Просто начинает разминаться у меня на ковре, потирать руки, как боксер перед поединком. И говорит:

— Наташка, мы сейчас эту жуткую бабу за полминуты сделаем! Ты хочешь обратно четыре тысячи сто рублей? И еще два раза по столько же? За моральный ущерб? Да я таких, как она, да как Бог черепаху!.. Да я за социальную и всякую другую справедливость! Горы сверну! Я борец, настоящий борец!

Я кусаю губы, я неприлично хочу назад четыре тысячи рублей. Моральный ущерб я бы легко простила. Но вот четыре тысячи рублей очень хорошо выручили бы меня этой осенью. Я купила бы те самые духи. И шанелевскую базу под макияж, сияющую. А то все как-то больше за квартиру, да за квартиру, да еда, да пуховики детям. А, и еще за газ. И я — несчастная! — киваю прокушенной губой юристу Славе.

Он мгновенно меня хватает за руки — за ноги, он меня волочет на улицу и сажает в свой автомобиль. Славин автомобиль очень грязный. Не просто там банально грязный — а невероятно, невообразимо, чудовищно грязный. Это невозможно себе представить. Грязь лежит на кузове неизвестного никому цвета толщиной сантиметров тридцать, не меньше. Когда-нибудь ее придется уже отбивать кайлом, а не отмывать.

Или не придется.

— Да, — блестит очками юрист Слава, — я принципиально не мою машину за личные деньги. Я считаю, что город должен мне сам мыть машину, если хочет видеть свои дороги аккуратными!

Тут бы мне одуматься. Выйти с достоинством из принципиально немытого автомобиля. Вернуться домой. Выпить кофе. Послушать радио «Эхо Москвы». Но я, безумная, пристегиваюсь — и мы едем.

По пути юрист Слава интересно рассказывает мне о своем вкладе в составление «Полевого определителя птиц Подмосковья» с описаниями и изображениями трехсот семи видов птиц средней полосы России. Говорит, что лично описал несколько нетипичных птиц. Я спрашиваю, была ли там пеночка. Он почему-то обижается и сильно ударяет руками по рулю. Машина странно виляет в стороны. Я моргаю.

— Не в пеночке дело! — с болью отвечает он. Замолкает надолго.

Приезжаем. Юрист Слава не торопится вылезать из машины, он снимает очки, вынимает из кармана другие, надевает их. Снимает. Надевает прежние. Я немного начинаю жалеть о намеченном мероприятии. Юрист Слава вдруг сильно возбуждается и вытаскивает из бардачка смятую газету. В газету завернут листок бумаги большого формата А3.

— Подожди, — громко говорит он, — я вот тебя хочу попросить. До всего.

— Да? — любезно отзываюсь я.

— Ты поддержи мою добрую инициативу по поводу иппотерапии. Я не для себя стараюсь. Я для детей стараюсь. Я хочу, чтобы каждый ребенок города познакомился с лошадью. Ты подпишешь мое открытое письмо Невзорову?

— Невзорову? А почему именно ему?

Юрист Слава волнуется еще больше. Лицо его краснеет. Губы прыгают. Руки дрожат. И голос тоже:

— Как ты не понимаешь?! Я обращаюсь к нему как к знатоку лошадей. И опытному пропагандисту. Надеюсь, ты хотя бы знаешь, что его лошади прекрасно читают?

Отодвигаюсь по возможности дальше.

— Как это — лошади прекрасно читают?

— Очень просто, читают и пишут по-латыни. Невзоров — гений. Я очень рассчитываю на его поддержку. У Самары огромное будущее в плане иппогорода. Мы еще выйдем на улицы!

Он немного стучит по рулю опять. И еще раз. Автомобиль коротко и тревожно гудит.

— Слава. Я подпишу, — говорю я, — обязательно подпишу. Мне нравятся лошадки.

— Лошадки! — вскрикивает он. — Лошадки! Вот оно, бескультурье! Безнравственность! Лучше вообще молчи! Будешь курить?!

— Не курю, — робко хрюкаю я.

— Не куришь? А почему ты не куришь? Все равно у тебя ни экологического сознания, ни экологического соображения нет!

Он закуривает сигарету, гневно исчезает в беловатом дыму на время. Потом произносит настойчиво и твердо:

— Лошади бессмертны! Учти это.

Я обещаю. Открываю дверь. Осторожно выставляю в осеннюю лужу обе ноги, как и рекомендуется правилами хорошего тона. Потом выхожу из машины целиком. Пачкаюсь. И руки, и джинсы, и еще куртку.

— Слава, ты не жди меня, хорошо? — говорю уже с улицы. — Я сама, сама. Все-таки такой вопрос, такой вопрос. Деликатный.

— Да мне все равно вообще! Делайте, что хотите! — На меня он уже не смотрит. Обиделся.

Немного елозит на месте, уезжает. Я поворачиваюсь, иду на остановку. Отправляюсь домой. Разговаривать с гинекологиней про четыре тысячи рублей больше не хочу. В маршрутке на моей ноге удобно устраивается роскошная дама, спасаю ногу, обращаю внимание на дамин шейный платок. На платке играют гривами лошадиные головы, красиво. Почему-то считаю это логическим завершением истории. Еду с удобствами, цивилизованная женщина. Маршрутку поливает дождь.

А может быть, кому-нибудь интересно, как делают рентген желудка. Это происходит так. Вы ничего не едите и не пьете с утра. Точнее, с вечера прошлого дня, и вот наступает утро следующего дня, и вы подходите к нужному кабинету. Кабинет расположен на втором этаже городской больницы, и попасть к нему можно двумя путями: один скучный, через приемный покой и переходы по коридорам с поворотами, мимо палат, другой — гораздо лучше, непосредственно с улицы, по железной лестнице из ржавых полосок и скрученных трубок, — перила поют, ступени стонут, — попадаете на обширный балкон. На балконе кожаная кушеточка из больничного инвентаря для проведения свободного времени, неуместное пластмассовое кресло в форме сачка для ловли рыб, полулитровая банка на треть заполнена окурками.

Балконная дверь строго напротив утяжеленной двери рентгеновского кабинета, восемь утра, несколько полных женщин несут в руках мокрые пакеты с молоком — выдали за вредность, молоко всегда выдают за вредность. Вы договариваетесь об исследовании, где будете платить: здесь — тогда девятьсот десять рублей — возьмите — я не сдам — сдачи не надо — подождите.

Наименее полная женщина разводит в подсобном помещении барий в стакане воды. Стакан, полный бариевой взвеси, напоминает какие-нибудь свинцовые белила (хоть вы не уверены в определении), или вот в столовых раньше сметана так раздавалась — стакан, полстакана. Были у вас талоны на усиленное питание, спортивная секция беспокоилась.

Цепочку с шеи вы сняли заблаговременно, а одежды непосредственно перед аппаратом — такой сложный стол, он способен менять положение в пространстве, сейчас часть его стоит вертикально, и вам предложено занять место на приступочке. Таким образом, вы оказываетесь между частью сложного стола и непосредственно рентгеновским глазом.

Наиболее полная женщина вставляет пленку, обрамленную для жесткости багетом. Из отдельной комнатки со стеклянными стенами раздается указание: взять стакан с бариевой сметаной в левую руку. Сделать один небольшой глоток. Вы пьете. Барий похож на барий. Или на смекту, если превысить дозировку раз в сто — двести.

Рентгеновский глаз обнажает зрачок, зрачок имеет квадратную форму и меняет размер в соответствии с командами, выдаваемыми там, за стеклом. Вы тоже подчиняетесь им, отпивая указанное количество глотков: три, еще два, стакан до конца, и быстро. Не дышать. Дышать.