Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе - Страница 44

Дойдя до гроба, в котором лежало тело, Жоан остановился, не обращая внимания на то, что из‑за этого замедлилось движение всей очереди, выражавшей соболезнования и преклонявшей колена перед телом. Он лишь перекрестился, прося у Господа прощения за свои деяния. Хотя, глядя на это лицо с аккуратной бородкой – одновременно прекрасное и волчье, – он подумал об Анне, и ненависть снова заполнила его сердце. Вполне возможно, что то, что сейчас жило и развивалось в чреве его супруги, было семенем этого урода. То, что заставит ее чувствовать себя оскверненной всю жизнь. Этот подонок разрушил нечто прекрасное!.. Жоан почувствовал такую ярость, что заскрипел зубами, и одновременно такую дикую боль, что глаза его увлажнились. Жоан сжал рукоятку кинжала, который висел у него на поясе и которым он умертвил герцога, и в нем вдруг проснулось непреодолимое желание повторять это снова и снова. Он ни на минуту не раскаивался. Смерть не была достаточной расплатой за то, что этот субъект сделал с их жизнью и жизнью многих других людей.

– Пойдемте, – услышал он голос Никколо, пытавшегося увлечь его за собой. – Мы мешаем.

В толпе тихо переговаривались и толкались, но Жоан не сдвинулся с места, расставив ноги и вперив взгляд в покойного. Он хотел продлить свое мрачное наслаждение, насколько это было возможно. Когда давление толпы стало невыносимым, он снова бросил взгляд на Микеля Корелью. Тот тоже смотрел на него своими темными блестящими глазами; его лицо со сплющенным носом напоминало сейчас морду быка.

Тем же вечером герцог Гандийский был похоронен после того, как гроб с его телом и открытой верхней частью, благодаря чему можно было увидеть лицо покойного, был пронесен по улицам Рима в сопровождении пышной процессии, состоявшей из двухсот вооруженных людей с факелами, множества кардиналов и римской знати. На церемонии также присутствовали все иностранные послы во главе с испанцем Гарсиласо де ла Вега, поскольку это был не только папский сын, но и представитель испанской знати, женатый на двоюродной сестре короля Фернандо.

Папа не присутствовал на похоронах, но по тайному переходу спустился к крепости Сант-Анджело, откуда в одиночестве наблюдал за траурной процессией. На следующий день по Риму распространились слухи, что Папа, увидев бездыханное тело своего сына при свете факелов, издал душераздирающий крик и после этого несколько раз падал в обморок.

После всех этих событий каталонцы во главе с экстремадурцем Диего Гарсия де Паредесом и доном Микелетто, обнажив шпаги, ринулись на улицы Рима с целью отомстить. Тем временем семьи Орсини, Колонна и прочие, которые в прежние времена открыто проявляли свою враждебность к Папе Александру VI, укрепляли защиту своих замков, боясь нападения. Забаррикадировались в своих владениях кардиналы-заговорщики Сфорца и Делла Ровере и прочие прелаты, а также представители знати, которые боялись, что их заподозрят в том, что они желали герцогу смерти. Жертв не было только потому, что жители Рима покинули улицы и заперлись в своих домах, а также потому, что после ночи и целого дня криков и угроз усталые каталонцы позволили дону Микелетто убедить себя в том, что он будет продолжать расследование, пока не найдет виновных.

– Именно сейчас настал момент, когда каталонцы должны расправиться со своими злейшими врагами, – сказал Никколо Жоану. – Такими, как Сфорца и Делла Ровере, которые только и ждут удачного момента, чтобы покончить с Папой. Микелю Корелье достаточно лишь указать на них пальцем, и их дома будут атакованы и разграблены, а войска покончат с ними самими.

– А что говорят в Риме? – спросил Жоан. – Кого подозревают?

– У самого Папы и Хуана Борджиа было множество врагов, как явных, так и скрытых, поэтому называют много имен в качестве возможных виновников. Одни говорят, что это месть Орсини, с которыми был подписан невыгодный мир и старейший член семьи которых умер в Кастель Нуово в Неаполе, где король держал его в заточении по приказу Александра VI. Другим верным кандидатом называют кардинала Асканио Сфорцу, племянник которого был объявлен импотентом с целью аннулировать брак с Лукрецией и секретаря которого задушил дон Микелетто. Также называют кардинала Делла Роверу, заклятого врага Папы, и даже семью Колонна, поскольку Фабрицио, капитан тяжелой кавалерии Хуана Борджиа, был объявлен предателем после поражения от Орсини. И естественно, целый легион опозоренных мужей, среди которых находится его собственный брат Джоффре.

Книжная лавка была закрыта как в день похорон, так и на следующий после них. Но вскоре после того, как солдатня покинула улицы, Жоан велел открыть ее. В лавку тут же повалили жадные до новостей клиенты, с жаром принявшиеся обсуждать события. Никколо всегда имел представление обо всем, а если новостей не было, то знал, где их раздобыть.

Жоан не мог не спросить у Микеля Корельи, как продвигается его расследование на улицах Рима, когда тот навестил его на третий день после похорон.

– Это хорошо, что нас боятся, – заявил он, и на его лице нарисовалась циничная улыбка. – Мы не смиримся с тем, чтобы убийство одного из наших осталось бы безнаказанным. Хотя покойный и был подлецом.

– Никколо говорит, что именно сейчас настал момент, когда вы можете избавиться от ваших злейших врагов.

– Нашему флорентийскому другу не откажешь в проницательности, – ответил валенсиец. – У меня тоже есть информаторы. В узком кругу, среди своих друзей, кардинал Делла Ровере продолжает называть Папу обрезанным подлецом за то, что тот является испанцем и защищает выкрестов и евреев, бежавших из Испании. Делла Ровере годами безуспешно плел интриги против Папы Александра VI, пытаясь добиться его низложения с помощью короля Франции. И что же? Наш Папа простил его, а сейчас, когда кардинал прислал ему прочувствованное письмо, боюсь, он снова поступит таким же образом. Делла Ровере – настоящая змея, он не упустит новой возможности укусить. Я бы убил его собственными руками. То же самое касается и кардинала Сфорцы: Александр VI простил и его. Цезарь Борджиа разделяет наше мнение, считая, что именно сейчас наступил благоприятный момент, чтобы разделаться с ними со всеми. Но Папа и слышать не хочет о мести; уже три дня он сидит взаперти в своих апартаментах, не хочет ни есть ни пить, проводит дни в рыданиях и молитвах, отказывается видеть кого бы то ни было и громко причитает. Его личные врачи говорят, что он так сильно любил своего сына, что почти тронулся умом.

«Помешательство» – именно это слово заставило Жоана вздрогнуть. Потому что, услышав его, он тут же подумал об Анне и ее состоянии. Известие о смерти Хуана Борджиа и его сообщника никоим образом не улучшило ее самочувствия, на что так надеялся Жоан, поскольку ее беременность, с каждым днем все более явная, давила на нее подобно каменной плите. Напрасно Жоан пытался убедить жену, что именно он, без малейшего сомнения, отец этого ребенка. Она даже не пыталась притворяться, что верит ему. Он прекрасно знал, какой упрямой может быть его супруга, и, несмотря на то что Жоан изо дня в день повторял ей одно и то же, надежды убедить ее в обратном у него не было. Анна занималась только маленьким Рамоном, совсем не спускалась вниз, почти не разговаривала с Марией и Эулалией и, хотя принимала и даже искала его ласки, отвергала любую попытку перейти к близости. Жоан думал, что книжная лавка, которую они с такой любовью выпестовали, без присутствия его супруги перестала быть тем дивным местом, о котором он так мечтал. Темная туча нависла над ними, и Жоан пытался забыть о душившей его домашний очаг печали, беседуя с разными людьми. Особенно со своим флорентийским другом.

– Папа ударился в мистику и говорит, что откажется от папского сана и всего преходящего, чтобы посвятить свои дни покаянию и исключительно вечным ценностям, – сообщил Никколо.

Жоан удивленно покачал головой, приняв к сведению эту новость, но воздержался от того, чтобы озвучить свои мысли. Он понимал Папу. Именно он, Жоан, был причиной скорби Папы, но та боль, от которой страдал он сам, была еще сильнее, к тому же виновником ее был как раз тот человек, по которому Папа так убивался.