Белая ночь - Вересов Дмитрий - Страница 4
- Предыдущая
- 4/92
- Следующая
— Это тебе, — сказал он, взял ее за левую руку и надел кольцо на палец. — Любимая.
— Как прекрасен этот мир, посмотри…
— Воистину прекрасен. И станет еще прекрасней, милая моя, если ты согласишься отправиться со мной, чтобы жить в нем. Вместе. Нас приглашают посетить сказочную страну Россию. Прямо в столицу. Мы проплывем вдоль Франции, Испании, Португалии, Голландии, увидим Германию, Данию, Польшу. Через всю Европу, на север, в Петербург.
— Бенвенуто…
— Российский двор, говорят, один из самых богатых в мире. Русские понимают в искусстве и ценят его. Там будет много работы, и ты, моя муза, со мной.
— Бенвенуто…
— Мы построим дом, большой и светлый. Будем растить детей и принимать гостей. Будем радоваться красоте и гармонии. Я буду принадлежать тебе, ты будешь моя, и весь этот прекрасный мир будет нашим.
Альдоджи кружился по комнате, взмахивал руками, добавляя света своей счастливой улыбкой. Он сорвал с себя фартук — мастер, завершивший великий труд, — и уселся в кресло.
— Бенвенуто…
Бьянка вытянула руки, чуть развела пальцы, любуясь кольцом. Потом медленно стянула его и бросила Бенвенуто. Тот поймал, продолжая с восхищением смотреть на красавицу. В ее глазах горели искры, похожие на ту, что жила в камне кольца.
— Этот мир так прекрасен и так непрост. Он свободен от нас. И мы не всегда можем в нем быть свободны. Вот так не свободна и я, — она принялась кружить по комнате, как давеча кружился Бенвенуто. — Я замужем. Я связана узами семьи. И буду с ними до смерти. Ты помнишь мой заказ? Я приняла его. Спасибо, мастер мой.
Прощай.
Она выпорхнула из мастерской и исчезла. Исчезла и улыбка Бенвенуто.
В мастерской сделалось мрачно, как перед грозой. И гроза разразилась. Оцепенелый сидел Бенвенуто в своем кресле, сжимая в кулаке уже не дорогое ему кольцо. Ему хотелось закричать.
Позвать кого-нибудь на помощь. Но он не мог.
Ему хотелось вскочить и броситься следом за той, что ушла навсегда. Но он не мог. Ему хотелось перестать быть. Но он не мог. Он был еще нужен этому миру.
Потом он встал. Сжимая в потном кулаке кольцо, направился к статуе. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. Он остановился перед мраморной фигурой, постоял и вдруг резким движением набросил ей на палец кольцо.
Кольцо как будто ожидало этого. Оно легко легло на палец и, казалось, намертво приросло к нему. Бенвенуто, не веря глазам своим, попытался снять кольцо. Но не смог. Его красивое лицо исказила гримаса, и он плюнул на окольцованный мраморный пальчик. Это все, что он смог.
— Марио! Марио! Люди! Марио! Вот дьявол!
Дьявол! Дьявол! Уберите ее с глаз моих!
— Все ли у тебя готово, братец?
— Готово, ваша светлость.
— Ящики, значит, вскроешь, боковины отнимешь. И чтоб к девяти утра прислал за мной.
Да насчет кофею не забудь распорядиться. Гостей много будет.
— Слушаю-с. А…
— Нет! На Стрелку я поеду сам.
— Волнения б только не было, ваша светлость.
— Управитесь! — приказным тоном объявил Юрьев и вышел.
Николай Леонидович — смотритель Летнего сада — опустился на стул и просидел несколько минут, опустив плечи, глядя в никуда. Затем, кряхтя, поднялся и пошел по Дворцовой аллее к старой петровской пристани. На пристани его помощник Ерофеев с бригадой плотников сооружали подъемное устройство. Нынче ночью им предстояло принять и поднять груз из Италии — шесть больших ящиков со скульптурами.
— Все ли у тебя готово, братец?
— К ночи управимся, лишь бы волны не было…
— Управишься, Ерофеев, а то граф с нас все шкуры посдирает, ужо пообещал. И чтоб к семи у Грота все стояло. И чтобы чисто было. Сам буду в восемь. Прощай.
Наступила белая ночь. К часу Ерофеева разбудил бригадир плотников: «Баржа на подходе». И верно, с Невы в Фонтанку баркасом верповали плоскую баржу с ящиками на палубе.
Ее подвели под стрелу и пришвартовали. Старшина гребной команды баркаса, выбравшись на берег, спросил старшего. Плотники указали на Ерофеева.
— Осмелюсь доложить, ваше благородие, прибыл с командой в помощь.
— Пусть матросы помогут поднять, а ты иди со мной.
Они подошли к Гроту, и Ерофеев объяснил, как и где надлежит ящики расставить. Затем они вернулись к пристани, где плотники и матросы с помощью стрелы и всех известных им матерей поднимали первый ящик. Удачно.
К ящику по бокам пришили по брусу, и, взявшись по трое за каждый конец, понесли к Гроту. Там брусья оторвали. Операцию повторили еще пять раз. Последний ящик все-таки стукнули при подъеме. Ерофеев чуть голос не сорвал, матеря уставших людей. А плотникам еще надо было разобрать стрелу и вскрыть ящики. И матросикам надо было отбуксировать баржу в порт.
Ну, потом-то все было обыкновенно: содрали крышки, выбрали опилки и унесли их в специальный для опилок амбарчик. Затем сняли распорки, отняли стенки и собрали остатки опилок. Ерофеев выдал бригадиру деньгу и остался один среди закутанных в мешковину каменных изваяний.
Уже светало, и надо было торопиться. Ножом он срезал завязки и освободил скульптуры от тряпок. Открывшееся зрелище повергло Еросьеева в тихий восторг. Шесть белоснежных, розовеющих в лучах утреннего солнца флорентийских красавиц предстали пред очи тверского мужичка. Оставшиеся лежать у подножий статуй скомканные полотнища мешковины казались ему сброшенными лягушачьими кожицами.
И не ведающие стыда белые девы обнажили свои прелестные свежести. Оцепенение Ерофеева нарушил луч солнца, осветивший голову одной из статуй. Тот вспомнил, что надо торопиться, и бросился складывать куски мешковины.
Нет, ему не показалось: на палец одной статуи было надето кольцо. Серебряное, с камнем;
В саду было множество статуй, но ни у одной из них на пальцах не было никаких украшений, кроме разве что мраморных. Это Ерофеев знал точно. Первым делом он попытался снять кольцо. Безуспешно. Он замер, соображая, что дальше-то делать. Его осенило: это же тот ящик, что стукнули. Ага. И тут рукояткой ножа он сам стукнул по изящному пальчику. Пальчик откололся и упал на гравий. Искра потухла. Он поднял его и сунул в карман. Быстро собрал мешковину в рулон, обвязал и оттащил к опилочному амбарчику.
- Предыдущая
- 4/92
- Следующая
