Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда - Вишневский Борис Лазаревич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/75
• Следующая

Обработка черновика закончена была в октябре 1982 г., и тогда же совершилось переименование романа в «Хромую судьбу», и эпиграф был найден – мучительно грустная и точная хокку старинного японского поэта Райдзана об осени нашей жизни. (Мало кто это замечает, а ведь «Хромая судьба» – это прежде всего роман о беспощадно надвигающейся старости, от которой нет нам ни радости, ни спасения, – «признание в старости», если угодно…)

Но вовсе не сами, как выражаются авторы, «унылые приключения» Феликса Сорокина в мире реалий развитого социализма представляют наивысший интерес в ХС. Хотя с годами я и перечитываю эту часть «Хромой судьбы» с не меньшим удовольствием, чем в первый раз. И время от времени обнаруживаю что-то любопытное и даже неожиданное. Скажем, совсем недавно, зайдя в магазин, увидел вдруг на полке с восточными сладостями… «Ойло Союзное»! На вид – что-то среднее между пастилой и халвой. И тут же вспомнил одного из героев ХС, носившего именно такое прозвище. А в прошлом году из ответов БНС на вопросы по Интернету узнал, что в Канске Красноярского края АНС прослужил довольно долгое время в качестве преподавателя в школе военных переводчиков. И изображенные в ХС сцены сожжения императорской библиотеки – это описание реальных событий…

Однако куда любопытнее другая часть ХС – посвященная другому писателю, Виктору Баневу. Тоже живущему в тоталитарной стране, – которую, впрочем, по причине ее явной «зарубежности» можно было таковой если не называть, то по крайней мере изображать. И видящим перед собой, в общем, похожие проблемы. Короче говоря, «встроенная» в ХС повесть «Гадкие лебеди».

О ГЛ в 70-х годах ходили легенды – повесть, написанная в конце 60-х годов, была известна только в самиздатовском варианте. Иногда – в опубликованной в «Посеве» версии, тайком привезенной кем-либо из-за рубежа под угрозой ответственности за «антисоветскую агитацию». Правда, как говорят авторы, «органы» не слишком рьяно за ней охотились – поскольку «Гадкие лебеди» проходили по разряду «упаднических», а не антисоветских. Но сам факт публикации в «антисоветском» издательстве «Посев» не мог рассматриваться иначе, как нечто недопустимое. Да и содержание повести было, мягко говоря, невосторженным. За такой образ мыслей при дворе епископа и боевого магистра раба божьего Рэбы давали как минимум пять розог без целованья…

Достаточно вспомнить ТАКОЕ, сразу и надолго запомнившееся:

Или:

И ответ Банева: мол, читаю речи нашего президента, потом включаю телевизор и слушаю речи президента, включаю радио и слушаю речи президента… и когда начинает рвать – тогда берусь за дело…

А чего стоит эпизод, когда будущий писатель Банев во время военного парада позволяет себе неслыханное вольнодумство – демонстративно вытереть платком с лица брызги президентской слюны? Считая впоследствии это самым храбрым поступком в жизни – не считая случая, когда он один дрался с тремя танками сразу. Кстати, по первоначальному замыслу, как говорит БНС, Банев должен был быть капитаном пограничных войск…

И наконец – лучший, наверное, из афоризмов братьев Стругацких:

Собственно, от фантастики в ХС – только один сюжет (пусть и главный в повести). Это – сюжет с «мокрецами», Человеками Будущего (выражение БНС), воспитывающими необыкновенных детей по научной методике Будущего, во имя Будущего и для нужд Будущего. Работающих при этом, как сказали бы сейчас, «под колпаком» спецслужб – надеясь тем самым пройти по лезвию бритвы: и угодить господину генералу Пферду и его сослуживцам, – и получить возможность продолжать свой Эксперимент. Но, естественно, навлекая тем самым на себя «праведный гнев» окружающих…

Финал этого «прорыва будущего в настоящее» хорошо известен – правда, менее известно, что заключительный эпизод «Гадких лебедей» был дописан авторами почти в «последний день творенья». Как говорит БНС, от первого варианта текста веяло такой «безнадежностью и отчаянием», что авторы попытались «разбавить» это, дописав последнюю главу, где Будущее, выметя все поганое и нечистое из настоящего, является читателю в виде этакого Homo Novus, всемогущего и милосердного одновременно. В первом же варианте повесть кончалась сценой в ресторане и словами Голема:

В новом же варианте новые Всадники Апокалипсиса – Бол-Кунац, Ирма и другие – остаются победителями. Правда, финал, как это часто бывает у Стругацких, – открытый. Ибо что будет дальше – Там, За Горизонтом, – неведомо.

Комментарий БНС:

Журнальный вариант ХС появился только в 1986 году, в ленинградской «Неве», – это было (для нас) первое чудо разгорающейся Перестройки, знак Больших Перемен и примета Нового времени. И именно тогда впервые встала перед нами проблема совершенно особенного свойства, казалось бы, вполне частная, но в то же время настоятельно требующая однозначного и конкретного решения.

Речь шла о Синей Папке Феликса Сорокина, о заветном его труде, любимом детище, тщательно спрятанном от всех и, может быть, навсегда. Работая над романом, мы, для собственной ориентировки, подразумевали под содержимым Синей Папки наш «Град обреченный», о чем свидетельствовали соответствующие цитаты и разрозненные обрывки размышлений Сорокина по поводу своей тайной рукописи. Конечно, мы понимали при этом, что для создания у читателя по-настоящему полного впечатления о второй жизни нашего героя – его подлинной, в известном смысле, жизни – этих коротких отсылок к несуществующему (по понятиям читателя) роману явно недостаточно, что в идеале надобно было бы написать специальное произведение, наподобие «пилатовской» части «Мастера и Маргариты», или хотя бы две-три главы такого произведения, чтобы вставить их в наш роман… Но подходящего сюжета не было, и никакого материала не было даже на пару глав, так что мы сначала решились скрепя сердце пожертвовать для святого дела двумя первыми главами «Града обреченного» – вставить их в «Хромую судьбу», и пусть они там фигурируют как содержимое Синей папки. Но это означало украсить один роман (пусть даже и хороший) ценой разрушения другого романа, который мы нежно любили и бережно хранили для будущего (пусть даже недосягаемо далекого). Можно было бы вставить «Град обреченный» в «Хромую судьбу» ЦЕЛИКОМ, это решало бы все проблемы, но в то же время означало бы искажение всех и всяческих разумных пропорций получаемого текста, ибо в этом случае вставной роман оказывался бы в три раза толще основного, что выглядело бы по меньшей мере нелепо.

И тогда мы вспомнили о старой нашей повести – «Гадкие лебеди».

Писались «Гадкие лебеди» для сборника наших повестей в «Молодой Гвардии». Этот сборник («Второе нашествие марсиан» плюс «Гадкие лебеди») был даже объявлен в плане 1968-го, кажется, года, но вышел он в другом составе: вместо «Лебедей» поставлены там были «Стажеры». «Лебеди» – не прошли.

Второй и последний вариант «Гадких лебедей» был закончен в сентябре 1967 года и окончательно отклонен «Молодой Гвардией» в октябре. Больше никто ее брать не захотел. Повесть перешла на нелегальное положение.

1.10.68 – БН: «…Люди, приехавшие из Одессы, рассказывают, что там продается с рук машинопись ГЛ – 5 руб. штука. Ума не приложу, каким образом это произошло. Я давал только проверенным людям».

БН сильно подозревал в потере бдительности и в распространении АНа, АН – БНа. Но дело было в другом: рукопись шла в нелегальную распечатку прямо в редакциях, куда попадала вполне официально и откуда, растиражированная, уходила «в народ». Авторы не сразу поняли, что происходит, но и поняв, отнюдь не смутились и продолжали давать рукопись все в новые и новые редакции – у нас это называлось «стрелять по площадям», на авось, вдруг где-нибудь, как-нибудь, божьим попущением и проскочит.

• Предыдущая
• 30/75
• Следующая