Монтенегро (ЛП) - Исторический роман группа - Страница 27

• Предыдущая
• 27/44
• Следующая

— Боюсь, если это дойдет до ушей моих двух матросов, они тут же разнесут новости по всему городу, — размышляла она вслух, лежа в постели. — И готова биться об заклад, что этот сукин сын тут же обо всем прознает, ведь он только и шляется по кабакам и борделям. Одним словом, чем скорее мы вернемся домой, тем лучше.

Она смогла уговорить пятерых девиц поехать вместе с ней, рассказав им, что корабль, приставший к берегам Ямайки, якобы принадлежит некоему выходцу с Майорки, решившему переждать сезон ураганов, чтобы потом вернуться к берегам Эспаньолы и заняться ловлей жемчуга. После того как лодка, нагруженная девицами и мешками с провизией, наконец вышла в море, она с облегчением вздохнула.

Санто-Доминго теперь стал настоящим змеиным гнездом, где на каждом шагу можно было ожидать любой подлости, и лишь когда последние крыши города исчезли вдали, Сораида окончательно успокоилась.

Два дня спустя они наконец увидели «Чудо», стоявшее с подветренной стороны скалистого острова.

Лишь когда донья Мариана вновь ступила на золотой песок одного из пляжей Ямайки, Сораида наконец-то рассказала подруге, что ей удалось разузнать.

— Снова Леон! — воскликнула немка, потрясенная этим известием. — До каких пор он будет меня преследовать?

— До тех пор, сеньора, пока не сдерет с вас кожу и не порежет ее на мелкие ленточки.

— Он и в самом деле настолько разъярен?

— Я бы даже сказала, что за эти годы месть стала единственной целью его существования.

— Печален же мой удел — я так люблю и в то же время меня так ненавидят.

Боль в голосе Ингрид тронула проститутку, и Сораида даже нежно похлопала ее по руке.

— Почему чувства так с нами играют? — грустно спросила донья Мариана.

— Именно потому, что это чувства. Только ради них и стоит жить.

Последующие дни оказались тяжким испытанием для доньи Марианы Монтенегро. Известия о том, что бывший муж так близко, ее встревожили, к тому же она уже начала опасаться за успех своего нелегкого предприятия — ведь дисциплинированная команда, которой она так гордилась, потихоньку стала превращаться в кучку отвратительных бездельников, большую часть времени они играли, бузили, пели, пьянствовали и предавались блуду.

Она распорядилась разместить «девочек» в построенных для них хижинах в дальнем конце пляжа, а сама осталась на борту «Чуда» в обществе Гаитике, капитана Соленого, Бонифасио Кабреры, дона Луиса де Торреса и парочки телохранителей. Нельзя сказать, что девицы ей так уж мешали, но, тем не менее, ее явно раздражало их присутствие, идущее вразрез с понятиями о приличиях.

— Вот и снова мы принесли в этот земной рай корысть и порок, — посетовала она в одну особенно жаркую ночь, прислушиваясь к приглушенным крикам очередного скандала, доносившегося со стороны борделя. Звуки едва долетали до корабля, почти заглушенные рокотом волн. — Игра, пьянство, шлюхи, болезни — все это мы несем с собой, где бы ни появились. Вспомните, как мы ругали за это Колумбов, а теперь и сами делаем почти то же самое.

— Дать людям пару месяцев заслуженного отдыха — еще не означает принести в рай корысть и порок, — возразил Луис де Торрес. — Когда мы отчалим, все здесь станет по-прежнему.

— Пока сюда не придут другие, и тогда опять начнется все то же самое. И однажды настанет день, когда новый мир ничем не будет отличаться от того старого, на пороки которого мы не устаем жаловаться... — она долго молчала, глубоко задумавшись, а потом, наконец, решилась спросить: — Как вы думаете, что будет, когда закованный в цепи адмирал предстанет перед королевой?

— Понятия не имею, но хотелось бы мне посмотреть на это зрелище.

— Почему?

— Потому что адмирал принадлежит к тому сорту людей, которых я больше всего ненавижу: пресмыкается перед сильными мира сего и вытирает ноги о нижестоящих. Он попытается представить себя невинной жертвой козней завистников, но при этом честолюбие будет толкать его к бунту. А король с королевой не из тех, кто миндальничает с мятежниками.

— Он вернется на Эспаньолу?

— Сомневаюсь. Когда правителю предстоит принять трудное решение, он обязан сделать правильный выбор, даже порой вопреки личным симпатиям. Возможно, Изабелла и Фердинанд и простили бы адмирала, но король и королева — никогда.

— Как же, наверное, трудно быть монархом и при этом оставаться человеком!

— Как говорил мой старый учитель Флориан де Толоса, «корона не только давит на лоб, но и сжимает сердце... если оно есть, конечно».

— У доньи Изабеллы есть сердце, — заявила немка.

— Может быть, — согласился Луис. — Но это, прежде всего — сердце христианки, и единственная любовь, которую оно признает — любовь и сострадание к христианам. Евреям в этом сердце нет места.

— Вы судите слишком сурово. Как всегда.

— Слишком сурово? — удивился Луис. — А вас не удивляет, что дикари-идолопоклонники, о которых она до недавнего времени ничего не слышала, ей дороже, чем люди, которые неоднократно доказывали на деле свою безмерную любовь к Кастилии и во многом способствовали ее величию — как мы, евреи? В чем, скажите, разница между язычником и евреем? В том, что первый поклоняется каким-то деревяшкам, а второй — Богу своих предков? И этой причины оказалось достаточно для столь несправедливого отношения? Чтобы одних принимать с распростертыми объятиями, а других чуть ли не с собаками гнать с родной земли?

— Вы ведь прекрасно знаете, что дело не только в каких-то деревяшках или древних богах. Корни этой проблемы уходят намного глубже. В первую очередь, здесь замешаны экономика и политика.

— Как же был прав мастер Флориан де Толоса: «Корона сжимает сердце». Видно, она сжала его с такой силой, что превратила в камень.

Донья Мариана долго раздумывала, что же ответить, и указала в конец пляжа, в сторону огней борделя, сказав:

— Если даже мне, всего лишь владелице небольшого корабля с горсткой людей под командованием, и то приходится принимать решения, идущие вразрез с моими убеждениями, то как я могу осуждать ту, что правит огромной империей и несет на своих плечах столь тяжкий груз? Мне остается лишь ее пожалеть.

— Пожалеть королеву? — поразился дон Луис де Торрес. — Сколько лет я вас знаю, и вы не перестаете меня удивлять. Вы просто непостижимы!

— Почему же?

— Потому что вам, затравленной злобным мужем, приходится скрываться на этом Богом забытом острове, в обществе шлюх и пьяниц, даже не зная при этом, жив ли еще человек, которого вы любите. А вы заявляете, что вам жаль королеву Испании! Разве это не удивительно?

Ингрид Грасс, бывшая виконтесса де Тегисе и владелица острова Гомера, недоуменно взглянула на собеседника и неожиданно коротко рассмеялась.

— Да, это и впрямь невероятно, — согласилась она. — Но вы знаете, почему я на самом деле жалею королеву? — она лукаво прищурилась. — Потому что у нее никогда не было и не будет возможности встретить Сьенфуэгоса.

— Море!

— Это и есть море?

Сьенфуэгоса удивил презрительный тон старухи.

— А что такое? Тебе не нравится?

— Я ожидала чего-то другого, — Ку задумчиво почесала жидкие седые волосы и нехотя добавила: — Я столько лет слышала о море, а оказалось, что это просто вода.

— А чего еще ты ожидала?

Туземка села на камень и стала наблюдать, как маленькая Арайя бегает по мягким волнам, отдающим ей почтительную дань, а когда освободилась от груза почти пустой корзины, подняла голову и посмотрела на Сьенфуэгоса.

— Я думала, что увижу черепах. Много черепах!

— Они здесь, под водой.

— И на кой мне черепаха под водой? — спросила старуха. — Над моим гамаком висело три панциря. Проснувшись, я смотрела на них и вспоминала троих своих мужей. Но черепаха под водой, которую я не вижу, ни о чем не напомнит.

— Может, ночью они выползут на берег откладывать яйца... — слегка раздраженно предположил канарец.

• Предыдущая
• 27/44
• Следующая