Поражения, которых могло не быть - Попов Григорий Германович - Страница 81

• Предыдущая
• 81/113
• Следующая

После подписания тройственного пакта между Германией, Италией и Японией (27 сентября 1940 г.) Моргенау и другие сторонники экономического наступления на Японию стали настаивать на ужесточении контроля за экспортом нефтепродуктов в Японию. Руководитель военно-морскими операциями США адмирал Гарольд Старк выступил категорически против таких мер, которые могли спровоцировать нападения Японии на западных союзников, мотивируя это тем, что флот США не готов к войне[577]. 2 ноября 1940 г. разведка ВМС направила рапорт в Вашингтон, в котором было указано, что, несмотря на ограничение экспорта высокооктановых сортов горючего, Япония ежемесячно наращивала объемы импорта топлива, пригодного для использования в качестве авиационного горючего без или после переработки. В докладе было сказано, что Япония довела свой импорт авиационного топлива до 115 000 т в сентябре 1940 г., по сравнению с почти 41 000 т в июле того же года[578]. В докладе была также сделана рекомендация Госдепартаменту США проводить политику смягчения в отношении Японии[579].

К осени 1940 г. адмирал Г. Старк подготовил доклад Рузвельту. Этот доклад содержал план внешней политики США в обозримой перспективе («План дог»). По мнению Старка, США следовало сконцентрироваться на оказании помощи Великобритании (давалось понять, что США следует открыто вступить в войну против Германии). Старк настаивал на непрямом экономическом воздействии на Японию, что исключало вызывавшее его сильные опасения нефтяное эмбарго[580], которое могло спровоцировать Японию на агрессию в зоне Южных морей. Старк считал, что воевать с Японией США смогут только после разгрома Германии[581]. Однако 25 июля 1941 г. Рузвельт все-таки принял решение о «заморозке» японских активов, что стало поводом для войны[582].

Обратим внимание на время принятия решений. 1940–1941 гг., к этому времени война в Китае полыхала вовсю после инцидента на мосту Марко Поло 7 июля 1937 г. До этого инцидента Япония не испытывала дружелюбия к Китаю. Было всем понятно, что императорская Япония настроена на агрессию, так как уже в 1936 г. Токио стал проводить внутреннюю политику, ориентированную на военную мобилизацию экономики и общества. Рузвельт принял решение о «заморозке» активов японских организаций в ответ на оккупацию японскими войсками южных районов французского Индокитая[583]. Грубо говоря, Рузвельт руководствовался все-таки интересами безопасности Великобритании, которая заняла в конце 1940 г. решительную позицию по отношению к Японии. Скорее всего, под влиянием британской дипломатии Рузвельт пришел к выводу, что Япония не решится воевать одновременно и против США, и против Британской империи[584].

Как и думал адмирал Старк, японцы нанесли удар в зоне Южных морей, имея целью захват нефтяных месторождений Голландской Вест-Индии. Планы по приведению нефтяных скважин в негодность не были осуществлены полностью. Как показали события в Румынии в 1917 г., полностью вывести из строя нефтедобывающие мощности практически невозможно. В результате Япония получила в первом полугодии 1942 г. больше, чем планировалось до войны в Токио, нефти в Голландской Вест-Индии (плановым показателем после захвата региона были 600 000 кл)[585]. Помимо этого, Японская империя накопила 8,4 млн кл в хранилищах, чего вместе с добычей должно было хватить почти на 3 года ведения войны. Правда, были затруднения с высокооктановыми сортами горючего для авиации, серьезные сложности с обеспечением авиации ГСМ, как предполагалось, должны были начаться на второй год войны[586], то есть к зиме 1943 г. Однако наращивание добычи в голландской Вест-Индии должно было облегчить положение вооруженных сил Японии, но возникла другая сложность — у Японии был дефицит тоннажа танкерного флота. Поэтому японцы могли вывозить в метрополию из зоны Южных морей примерно 100 000 т нефти[587]. У кабинета министров были надежды на демобилизацию танкеров из военно-морского флота, но это могло произойти только после почти полного разгрома США на Тихом океане.

Был еще один фактор, который мог свести к минимальному уровню эффект от нефтяного эмбарго. Это — советский экспорт нефти в Японию. СССР демонстрировал удивительную способность адаптироваться к условиям Великой депрессии и последовавшему за ней застою в мировой экономике. Нефтедобыча в СССР выросла на 56,5 % в период с 1929 по 1932 г., когда мировая добыча снизилась на 17 % за тот же период. Добыча нефти в СССР увеличивалась столь быстрыми темпами, что в стране стало не хватать перерабатывающих мощностей, что в итоге привело к появлению ежегодного излишка добычи в 3 млн т, которые надо было как-то реализовать, что было затруднено позицией западных энергетических корпораций, которые намеревались ввести институциональные ограничения на советский экспорт нефти[588]. И здесь появилось предложение от Токио, получившее название «плана Мацукаты» (по фамилии японского промышленника, инициировавшего этот план), СССР получил возможности наращивать добычу сверх планки в 3 млн т. Однако, судя по переговорам с японской стороной в 1932 г., у СССР были трудности не столько с ростом мощностей нефтепереработки, сколько с реализацией бензина внутри страны[589], так как советский автопром только начинал развиваться в первой пятилетке.

Несмотря на выгоды от продажи в Японии более дешевого советского бензина, план промышленника К. Мацукаты не был принят. И здесь выявилась другая причина, почему Япония страдала от дефицита нефтепродуктов, — работавшие в связке с американскими нефтяными компаниями японские нефтеперерабатывающие фирмы не хотели допустить снижения цен на бензин, которые в результате договора с СССР на короткое время упали до 39 иен за галлон[590]. Восстановление дипломатических отношений между СССР и Китаем в декабре 1932 г. еще более усложнило советско-японскую торговлю. Правда, японские нефтедобывающие концессии на северном Сахалине продолжали работать даже после нападения Германии на СССР. В 1940 г. японцами на северном Сахалине было добыто 43 700 т нефти, в 1941 г. — 51 700 т, правда, это меньше пикового показателя добычи в 1931 г. — 200 000 т[591]. Причиной такого резкого спада в добыче стал отказ советской стороны в середине 1930-х гг. предоставлять Японии новые месторождения на северном Сахалине[592]. Однако форсирование японской стороной улучшения отношений с Москвой могло теоретически дать Японии новые возможности и для расширения добычи нефти на северном Сахалине, и для импорта нефтепродуктов из СССР. Такое потепление, в принципе, нельзя было исключать, если вспомнить улучшение советско-японских отношений в середине 1920-х гг., результатом чего и стали японские концессии на северном Сахалине. Изменение отношений между СССР и Японией могло произойти, если официальный Токио строго следовал бы рекомендациям своего посла в Москве Того[593].

В России практически с конца войны сложилось такое мнение, что пакт о ненападении с Японией спас СССР от войны на два фронта. Тот факт, что похожий пакт с Германией не обеспечил безопасность СССР на Западе, никому особо не бросался в глаза. В итоге получается, что на Западе были непорядочные нацисты, а на Востоке — порядочные японские милитаристы, к которым почему-то в советский период не применялись термины «фашисты» и «шовинисты»; официально японских военных лидеров, провоцировавших конфликты на Дальнем Востоке, называли милитаристами. Словом, в советской официальной версии на Западе были нацисты и фашисты, а на Востоке— любители повоевать (так в просторечье можно обозначить милитаристов).

• Предыдущая
• 81/113
• Следующая