Полет Жирафа - Кривин Феликс Давидович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/25
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
3
Стосковавшиеся по новым произведениям Кривина сердца ужгородцев забьются сильнее, когда они вдруг увидят на страницах книги знакомые до боли слова Рафанда, Кальвария, Театральная площадь… Кривин вспоминает доктора Фединца, и доктора Борю Рыжова, а это значит, что свой город он не забыл. Да, были «стоятельства» и были «обстоятельства», но есть нечто, что оставляет глубокий след в сердце — и это навсегда.
Людмила Бородина,
кандидат филологических наук
Пришло мгновенье в гости к вечности
Рисунок
Там, где контуры горы
и луны окружность,
жили-были две сестры —
Внешность и Наружность.
жили — просто никуда:
грубо, косо, криво, —
то ли веник и скирда,
то ли хвост и грива.
Не лепился к штриху штрих,
всё не так, как надо.
Но уставились на них
два пунктира взгляда.
И впервые понял мир
красоты ненужность, глядя,
как один пунктир
пронизал Наружность,
и впервые ощутил
красок неуместность,
глядя, как другой пунктир
врезался во Внешность.
И исчезли без следа
бледность и недужность.
Что случилось, господа?
Не узнать Наружность.
Неприятные для глаз
вялость и небрежность
оказались в самый раз —
подменили Внешность!
Загляденье для души,
лёгкость и воздушность, —
до чего же хороши
Внешность и Наружность!
Две подружки, две сестры,
две берёзки в поле…
Это всё видней с горы,
а с луны — тем боле.
Песчинка и гора
I.
Жила-была песчинка под горой,
трудилась добросовестно и честно.
Жила-была песчинка под горой,
совсем немного занимала места.
Жила-была песчинка под горой
и ничего другого не желала.
Она стояла за гору горой,
все силы ей, всю душу отдавала.
И где теперь песчинка? Вот вопрос,
который надо рассмотреть всерьёз,
чтоб на него ответить без заминки.
А у горы, наверное, склероз:
ну, где ей помнить верную песчинку!
2.
Жила-была песчинка на горе.
Какая сила, красота и смелость!
Жила-была песчинка на горе
и снизу очень хорошо смотрелась.
Жила-была песчинка на горе,
и вся гора вокруг неё вертелась.
Жила-была песчинка на горе.
Жила, была… И вдруг куда-то делась.
Куда она девалась? Вот вопрос!
Наверно, ветер дунул и унёс, —
такое нам не в редкость, не в новинку.
А у горы — ликующий склероз:
какое счастье — позабыть песчинку!
Слово
А слава — дым,
а слово — дом,
и в этом доме я живу.
Под вечер за моим окном
садится солнце на траву,
а утром, выспавшись, встаёт
и отправляется в полет —
вокруг столиц и деревень,
с весёлой тучкой набекрень.
Приходят Прежде и Потом,
в мою стучатся дверь,
интересуясь, где живёт
прекрасная Теперь.
А я на это: вот так да!
А лучше: вот те на!
Да где ж ей жить ещё, когда
Теперь — моя жена.
Я приглашаю в дом гостей,
прошу испить вина.
И входит в комнату Теперь,
садится у окна.
Я Прежде знаю с давних пор,
мы даже с ним на ты.
И потянулся разговор
до самой темноты.
И ночь стояла у окна,
вздыхая о былом…
Но где Теперь, моя жена?
Она ушла с Потом.
Как много у меня потерь!
И вот — ещё одна.
Ушла она, моя Теперь,
неверная жена.
Ушла, покинула мой дом,
а я кричал: «Вернись!»
Проснулось солнце за окном
и устремилось ввысь,
и на пути его крутом
кружилась голова…
Но слава — дым,
а слово — дом.
Слова, слова, слова…
И просыпалась жизнь вокруг,
как водится, с утра.
И Прежде, мимолётный друг,
промолвил: «Нам пора».
И я поднялся, чтоб идти,
но отворилась дверь,
и встала на моем пути
прекрасная Теперь.
Другая, новая Теперь,
она вошла в мой дом.
И другу я сказал: «Иди.
Я как-нибудь потом».
Памятник
Смеялось море и грустило,
а там, на самой глубине,
скала гранитная застыла —
посмертный памятник волне.
И как же было сохранить ей,
в смятенье вод продлить себя?
Но продолжается в граните
её короткая судьба.
Её упрямая беспечность,
её неистовый каприз…
Гранит холодный — это вечность,
порыв мгновенный — это жизнь.
Какая быль! Какая небыль!
Какая огненная стать!
Волна себя взрывает в небо,
но ей до неба не достать.
Оно не встретит, не полюбит,
не приголубит в вышине…
И только там, в смертельной глуби,
бессмертный памятник волне.
3
- Предыдущая
- 3/25
- Следующая
