Ничего кроме правды - Болен Дитер Гюнтер - Страница 16

• Предыдущая
• 16/62
• Следующая

Доселе незнакомое чувство тепла, того, что «это моё», желание защищать и безграничная любовь заполнили меня. Я знал: Дитер, вот, ты держишь в руках то, что изменит твою жизнь. И на вопрос, зачем я, собственно, живу, зачем я всё это делаю, раз и навсегда был найден ответ. Моя гордость не имела границ. Я был уверен в том, что являюсь первым человеком на этой планете, который создал что–то действительно замечательное. Этот год был моим годом.

Эрика вышла из клиники в ботинках 41 размера, так как я, сбитый с толку и донельзя взволнованный, приволок в клинику вместо её туфель свои боты. И припарковал машину в миллиметре от входа, так что другие люди могли войти в больницу только через салон автомобиля.

Любить ребёнка и ежедневно заботиться о нём — две совершенно разные вещи, как мне вскоре пришлось понять. Едва Марки оказался в Бергштедте и принялся орать в своей колыбельке, я понял свою ничтожность. Ведь я не умел разговаривать с этим мини–человечком, не понимал, что у него болит, что он мне хочет сказать. К тому же каждые пять минут звонили из BMG, чтобы спросить: «Когда ты сможешь выступить в Токио? Вы с Томасом нужны нам для интервью! Где демо новых песен?»

И, кроме того, я пытался пеленать Марки, что казалось ему невероятно клёвым. От радости он орошал моё лицо тоненькой струйкой. Мне приходилось начинать сначала, но чувство, что я буду вознаграждён за муки, поддерживало. Барахтающийся младенец, застёжки на липучках, которые не желают застёгиваться, и всё это мокрое. Я нервничал, как нервничаю всегда, если что–то не удаётся сразу. У меня не хватало ни времени, ни терпения, чтобы поупражняться. Из–за Modern Talking на меня постоянно давили. Дитер, ползали мысли в моей голове, Господь Бог лишь раз в жизни дал тебе такой громадный шанс! не будь идиотом. Ничего больше не делай на халяву.

Это было существенное для меня решение. Годы прошли с той поры, как я понял, что успех либо есть, либо нет, не может быть чуть–чуть успеха. Я сунул ребёнка Эрике и устремился в студию.

В коме вокруг света

Календарь с датами выступлений Modern Talking был забит под завязку, следовало бы подклеить ещё пару листочков. Быть исполнителем всемирного хита означает, что однажды кто–нибудь в Папуа — Новой Гвинее схватит трубку и потребует: «Давай, мы хотим, чтобы здесь были эти двое симпатяг! Они должны спеть у нас!»

По восемь дней в неделю мы с Томасом сидели в самолёте — сегодня Каппельн, завтра Кейптаун. Эрика оставалась дома с Марки. Хотя бы быстренько позвонить домой было невозможно. Мобильников тогда ещё не было. Когда я хотел рассказать своей маленькой семье, каких только прикольных и невероятных вещей со мной не приключилось, на той стороне земного шара уже гасили свет.

По возвращении в Германию, всякие умники начинали без спросу навязывать мне своё мнение: «Мы уверены — заявляли они с важным видом?Modern Talking — это на один день! Такое халтурное диско как «You're my heart, you're my soul» — под это торчат только подростки! Но кто же, простите, купит ради этого целый альбом? Нет, господин Болен, нет, нет…!»

Меня подгонял страх, что они могут быть правы, удача могла оказаться случайной. Сколько от этого успеха попало ко мне на счёт? Сколько ушло на исправление технических неполадок при записи? Получится ли? Смогу ли я повторить это ещё раз?

С той поры, как мне исполнилось 12 лет и я научился играть на гитаре, я столько стремился к этому моменту, мечтал доказать всем, что я могу. А теперь, когда я всего добился, то был более несчастлив, чем раньше, мне в затылок дышал страх, что я снова всё потеряю. Мой стресс усугубляло и то, что я был не только певцом Modern Talking, а ещё и композитором, певцом и продюсером. Работал, кстати сказать, за четверых. И мне приходилось решать, в каком шоу выступит Modern Talking. И, что ещё сложнее, в каком не выступит. Томасу было двадцать, он только что сдал выпускные экзамены и на всё, что касалось музыкального бизнеса, смотрел сквозь розовые очки. Для него наш успех был вполне нормальным явлением. Он вполне мог бы невинно спросить: «Дитер, когда же мы споём наш второй хит номер один?», тогда как я безо всяких иллюзий смотрел на чарты и понимал — вероятность того, что мы исполним ещё одну песню, равна 1:10000.

Растоптанная герань

Шесть недель спустя «Life is life» столкнула нас с трона чартов. Этого–то я и опасался сильнее всего — «You're my heart, you're my soul» вдруг оказалась всего лишь на третьем месте. Через пару месяцев Modern Talking мог бы совсем вылететь. Никто бы и не вспомнил о нас, этого я боялся, об этом беспокоился.

Я день и ночь сидел в моей новой студии в подвале с видом на лодочную пристань и видел наяву себя, Эрику и Марка, как мы собираем чемоданы и возвращаемся в нашу двухсполовинойкомнатную квартиру. Меня одолевал страх, что я не смогу выплатить кредит. Я снова был тем самым маленьким Дитером, сидел в дыре, которая мне, по большому счёту, вовсе не принадлежала, и меня не покидало чувство, что я тупо пялюсь в окно, вместо того, чтобы сделать что–нибудь разумное. Короче говоря, я чувствовал себя одиноким и всеми покинутым, сидел в полной прострации.

Но через шесть недель не осталось ни одиночества, ни возможности попялиться в окно. Нам приходилось опускать жалюзи и задёргивать поплотнее шторы, потому что с утра до вечера наш дом осаждали фанаты, вопрошавшие: «Здесь живёт тот самый Дитер Болен?» И к тому же съёмочные группы, пытавшиеся поснимать в спальне или в студии. Некоторые путались и попадали во вторую половину дома, к нашему соседу, так что и ему пришлось устанавливать заборы и жалюзи. Мне он потом презентовал счёт в тридцать тысяч марок. Он всё никак не мог успокоиться из–за погибшей герани в саду. Чтобы удержать стадо фанов подальше от своих цветочков, он забаррикадировался, как в Форте Кнокс.

Я всё пахал и пахал, но из сотни песен сто одна никуда не годилась. А когда по моей голове шныряла мелодия, и я прислушивался, чтобы поймать её, звонил телефон. Это из звуковой фирмы, мне объясняли: «Вы с Томасом должны поехать на юг, в Торфмор — Зоденфейн, на юг, там будет важное шоу!» Трубка не успевала остыть — звонила моя мать: «Привет, мой мальчик! Ты хорошо питаешься?»

Полторы минуты, пока длился разговор, я дрожал, как осиновый лист, ибо мой план дня летел кувырком. Наконец, после миллиона остановок, восьми тысяч чашек кофе и пяти нервных срывов у меня родилась зажигательная идея — «You can win»:

«You can win if you want

If you want it, you will win

Oh come on take your chance…»

Верно, это и стало моим девизом. Я был уверен, что можно победить, если есть желание и есть шансы на победу:

«You don't fit in a small town world…»

Вот это уже было ложью, я люблю маленькие зелёные городки. Viva la Oldenburg!

Песня вышла, и мне казалось, весь мир на миг затаил дыхание, ибо свершилось невозможное: «You can win» за ночь поднялась на первое место. Modern Talking снова был там, где ему, по моему разумению, надлежало быть, а именно на вершине лестницы успеха.

Критики выблёвывали и выплёвывали готовые статьи под заголовками «Modern Talking, к сожалению, группа–однодневка». Мы сделали то, что считалось невозможным: не один чудо–сингл, а два хита номер один подряд. Альбом–то уж точно был на первом месте. Слушайте. Слушайте. Слушайте.

Носфератова Вдовушка

Внезапно на нас свалилась масса новых друзей. И все они, так или иначе, всегда были с нами знакомы, всегда верили в наш успех. Восторг подхалимов. «The First Album» Modern Talking в Европе 9 раз брал золото, в Германии, Австрии и Швейцарии даже платину, а альбом 43 недели оставался в чартах, столько же, сколько и альбом «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band» Битлз. Вечеринка, посвящённая этому, была не такой, как тогда, с Рики Кингом, она проходила в Берлине, в огромном зале с буфетом и кучей любителей пожрать нахаляву. Я стоял там, развлекался, как вдруг мне явился призрак, Носфератова вдова. Белое напудренное лицо, колючие, подведённые чёрным глаза, шмотки военного покроя, уложенная в причёску грива, угловатая, метр сорок ростом — Марианна Розенберг.

• Предыдущая
• 16/62
• Следующая