Ничего кроме правды - Болен Дитер Гюнтер - Страница 20

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая

Ёб. ный Ганс

Нам предстояло ещё одно выступление на «Ипподроме», популярнейшей дискотеке Лондона. От радости я мог изречь только: Вау! И снова — вау! Вау! Вау! Там на самом деле пели все те, кто был популярен в 80?е: Джорж Майкл, Bananarama, Ким Уайльд. Но вот чего мы не знали: Нас объявили как парочку гомиков, которые помимо любви занимаются музыкой. Со времён Pet Shop Boys и Bronski Beat такие группы пользовались бешеной популярностью. Но, как говорится, до нас–то это не дошло. Потный и нервный стоял я за сценой, ожидая, пока нас вызовут. Мы с Томасом выстроились по стойке «смирно», слушая голос ведущего, который говорил: «…ра–ра–ра…Modern Talking…ра–ра–ра…! Поприветствуем их…» Сигнал — наш выход!

Мы пошли, но, ещё не дойдя до сцены, я оглянулся, и вдруг сообразил: Томас улизнул. Я стоял в одиночестве на сцене и видел три тысячи лиц перед собой. Музыка пошла, Томас исчез, а я думал: Что же происходит, старина? Впоследствии выяснилось следующее: не мы, так Нора выяснила, что это мероприятие являлось, по сути, вечеринкой для педиков. Конечно, фирма подложила нам свинью, не предупредив ни о чём, но менять что–либо было поздно. Секунд тридцать постоял я беспомощно на сцене, а потом народ начал свистеть, и я смылся.

Томас тотчас же побежал к машине, а меня не выпускали из дискотеки. Меня ругали последними словами, правда, мой английский тогда не слишком хорош, так что понял только три слова: «Задница» и словосочетание «Ёб. ный Ганс». У меня в глазах стояли слёзы. Англия, я верил, могла бы стать нашим трамплином в мир. У меня в голове заранее крутился целый фильм: блестящее выступление на «Ипподроме», первое место в английских чартах и четыре недели спустя — потрясающий успех в Америке. Вместо этого меня оплевали и готовы были разорвать на части. Я выучил ещё три слова по–английски: «Фашист, вали отсюда!»

Я отправился в свой номер. В эту ночь мне предстояло быть самым одиноким человеком на земле. В животе начались сумасшедшие боли. Я сидел, скрючившись, как жареная сосиска и беспрерывно думал: «Вся моя карьера! Всё, ради чего я трудился! Всё это разрушено!» В такую ночь, в такой ситуации, когда ты сидишь один на гостиничной кровати, и только телевизор бормочет что–то, всё становится огромным. Твоё горе. Твой страх. Твои сомнения. Я думал: Что же, ты выбросишься сейчас из окна? Погубишь себя? Но, слава Богу, вместе со страхом, сомнениями и горем во мне просыпалась трусливая крыса. Я остался сидеть на кровати и ничего не сделал.

Так дальше и пошло. Мы выступали в какой–то передаче под названием «День для окружающего мир». Томасу предстояло сидеть за белым роялем и играть. На крышке рояля лежала алая роза. За пять минут до начала выступления Нора ворвалась за кулисы, схватила розу с рояля и принялась топтать и мять её, как Обеликс, который до тех пор прыгал по римлянину, пока тот не уходил по уши в землю. «Никто не имеет права дарить моему мужу алые розы».

Малоксан

1987 год. Чтобы быть честным, пригляжусь повнимательней к себе: ведь не только Томас вёл себя как дитя, я тоже был хорош. В этом и состояла наша основная проблема. Я хотел слышать от него постоянно: «Спасибо, спасибо, великий учитель!» Я думал и чувствовал, что Modern Talking — это я. Я, который написал все тексты. Я, который сочинил всю музыку. Я, ответственный за успех. А Томас был моим малышом, он мог стоять рядом со мной на сцене и подпевать, это ему следовало бы ценить. Так сказать, это был мой придаток, который я без спросу накачал деньгами. И ожидал я от него соответствующего поведения: если я приказывал ему, как собаке — «На место!», он должен был идти на своё место. Конечно, это идиотизм.

Томас под влиянием Норы прочно встал на такую позицию: Голос Modern Talking здесь я, и без меня ты никто. А Норочка обожала подлить масла в наш огонь. Она была подобна Нерону: «Гори, Рим, гори!» И только когда оставались одни развалины, эта женщина могла обрести покой.

Мы с Томасом прекратили разговаривать между собой. Как раз в чарты вошёл наш пятый хит «Atlantis is Calling», а Норочка тем временем возомнила себя шефом Modern Talking. Она решала, готова песня или нет. Если Норочка решила, что Америка дерьмо, значит, Америка и есть дерьмо. И тогда я мог говорить, сколько влезет, яркими красками оживляя наше будущее, Томас и на сантиметр не сдвинулся бы без нориного разрешения. Это было всё равно, что участвовать в дерби чистокровных скакунов верхом на корове. Девиз бойскаутов звучит так — «Команда сильна, как самый слабый из её участников», а в нашей команде слабым звеном была Нора.

Мы уже давно не могли снять нормальное видео. Съёмки на практике выглядели так: ассистенты режиссёра бегали по площадке с рупорами у рта и предупреждали: «Идёт Дитер. Томаса просят удалиться». Или наоборот: «Идёт Томас, Дитер должен уйти».

И при этом мы ни разу не повздорили по–настоящему. Промеж нас царило абсолютное безмолвие, мы свято избегали общения. Во время выступлений Томас выходил на сцену слева, а я справа, мы пели три минуты и расходились в разные стороны. Когда записывалась новая пластинка, Томас заходил на минутку в студию в сопровождении Норочки. Он пел свою партию, шестнадцатую песню он допевал уже в пальто, а с последними словами последней строчки обматывал шею шарфом. Через полчаса его и след простыл.

Теперь, когда я оглядываюсь на 16 лет назад, мне всё, конечно, кажется смешным. Но тогда это были для меня серьёзнейшие проблемы на свете. Я страдал, заработал язву желудка и кислую отрыжку, каждый день приходилось поглощать не менее одной упаковки «Малоксана». Я проконсультировался с кучей лекарей, которые сообщили мне то, что я знал и без них: «Господин Болен, Вам нужно отдохнуть. В Вашей жизни слишком много стрессов.» А потом меня уговорил Энди, старый ковроторговец: «Послушай, доведи это дело до конца, Дитер! Ты сможешь! Не давай себя подмять!» — звучал его призыв.

Есть такой журналистский трюк, с которым они многого добиваются. Нужно только сказать мне: «Слушай, Томас сказал о тебе то–то и то–то», а Томасу достаточно заявить: «Знаешь, а Дитер о тебе сказал…» и вот мы уже бросались друг на друга, как бойцовые петухи. Как–то мне под большим секретом сообщили, что Томас вообще–то считает меня дерьмом, на что я с готовностью ответил: «Так пусть вставит себе в задницу перо и закукарекает». На следующий день об этом можно было прочесть во всех газетах. Я говорил то, он говорил это. Мы только слушали, что там ещё скажет другой, а журналисты постоянно передавали цитаты. Кроме Норочки и фирмы звукозаписи между нами возникла ещё добрая тысяча адвокатов. Мы с Томасом стали злейшими врагами, не сказав друг другу плохого слова.

Между тем внешне это выглядело всё более экстремально: лишь потому, что Норе так хотелось, Томас приходил накрашенным, на губах — розовый блеск, волосы свисали у него до задницы. Как девчонка. Никакая гримёрша не имела права прикасаться к нему, это было поле деятельности Норы. Я продолжал носить спортивные костюмы, расстёгивая молнию на куртке до пупа, запястья украшал золотыми цепочками, закатывал рукава и стригся «под бобтейля». Мы сильно загорели и оба походили на педиков.

А потом добавилась эта цепочка с надписью «Нора». Фроляйн Баллинг заказала её специально для Томаса, наподобие собачьего ошейника, а я подумал: теперь они спятили оба. А Норочка неустрашимо направилась к руководителю съёмок «Wetten dass…»: «Послушайте, эй вы там, эта цепочка непременно должна попасть в кадр!» Это дошло до того, что никто бы не удивился, если бы за нами прислали несколько мужиков в белых халатах, чтобы отвезти в психушку. Но все терпели наши выходки, снова и снова покоряясь. Хотя о нас пошла слава: «Вот идут душевнобольные», но мы были самой популярной немецкой поп–группой всех времён и народов.

Бабы на сцене

1987. Мы снова отправились в турне. На этот раз в большой тур звёзд формулы 1 с Петером Ильманом. В Мюнхене было запланировано выступление в «Circus Krone». Мы с Томасом ожидали в гардеробе. Сидели мы так, и я вдруг заметил, что Нора прихорашивается, чтобы идти с нами на сцену. Согласно программе — теперь Modern Talking — трио, а точнее говоря квартет. Ибо Норочкина закадычная подружка Ютта вместе с ней делала стойку «на старт». Я постучал себе пальцем по лбу и сказал Томасу: «Запомни, если Нора выйдет сегодня с нами на сцену, тогда я выйду с двумя бабами из тех, что промышляют на улице и сейчас раздеваются там наверху». Я знал, что думает Томас: старина Дитер может только болтать, всё равно ничего не сделает.

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая