Укрощение королевы - Грегори Филиппа - Страница 40

Конюхи готовили коня Его Величества, выводя его на выездку с большим отягощением, и жеребец неделями бегал с мешками, пристегнутыми к седлу. Таким образом они добивались того, чтобы Его Величество мог передвигаться на нем с удобством и безопасностью. Эта лошадь никогда раньше не состояла на королевской службе – крепкий жеребец с крепкими ногами и мощными копытами. Для него тоже создали доспехи, защитив крупный торс, шею и голову. Крайне сомнительно, что и без того тяжелый король сможет ехать верхом, не говоря уже о полном боевом облачении и коня, и всадника, но от ударов его тяжелых копыт сотрясается вся мостовая и гудят палубные доски.

На причале король целует мне руку.

– Прощай, – говорит он. – Но ненадолго, любимая. Я вернусь к тебе. Не бойся за меня.

– Я буду беспокоиться о вас, – отвечаю я. – Обещайте писать мне часто и рассказывать, как вы и как идет поход.

– Обещаю, – говорит он. – Я знаю, что оставляю королевство в надежных руках, поставив тебя регентом.

Это огромная ответственность, самая большая, которая выпадает на долю уроженца Англии. Особенно если речь идет о женщине.

– Я вас не подведу, – говорю я.

Король наклоняет голову, чтобы принять мое благословение, и затем, облокотившись о плечо пажа, поднимается по сходням корабля. Он идет прямо в каюту короля; я вижу, как за его внушительной фигурой закрывается дверь и стража занимает свои места.

На корме, позади рулевого, я замечаю Томаса Сеймура. Он тоже идет на войну, и я знаю, что ему угрожает не в пример большая опасность, чем королю.

Раздается барабанная дробь, отдаются швартовые, весла опускаются в воду, корабль делает первый рывок и начинает плавное движение в сторону открытой воды. Мужчина, которого я люблю всем сердцем, бросает на меня единственный мрачный взгляд и отворачивается в сторону. А я не могу даже прошептать «благослови тебя Господь!» или «будь осторожен». Я лишь поднимаю руку, чтобы помахать королю, и тоже отворачиваюсь от судна.

Дворец Хэмптон-корт

Лето 1544 года

Стоит прекрасная погода, солнечная, жаркая и яркая. Каждое утро я просыпаюсь в одиночестве в перестроенном крыле для королевы, смотрящем окнами на сады с прудами, на юг. Мне хорошо от того, что меня больше не окружают призраки.

Дети короля остались со мною, и каждое утро к моей радости добавлялась мысль о том, что они все трое сейчас здесь, под одной крышей, что мы молимся в одной часовне, завтракаем за одним столом и вместе проводим дни за учебой и развлечениями. Эдвард впервые в своей одинокой жизни живет вместе с сестрами. Мне удалось собрать всех троих вокруг себя; ни одной королеве до меня не удавалось этого сделать. У меня есть все, что нужно для счастья, и я стала регентом Англии. Все будет так, как я решу, и никто не посмеет оспорить мою волю. Никто не посмеет оторвать Эдварда от его семьи, и никто не бросит вызова мне, его мачехе. Мы останемся здесь, в одном из самых красивых дворцов Англии, потому что этого хочу я, и, когда мне того пожелается – и не раньше – мы отправимся в выезд и будем охотиться и кататься по долине Темзы, и компанию мне составят те, кого я захочу рядом с собой видеть.

Каждый день я занимаю свое место за столом в приемном зале и слушаю доклады Тайного совета о том, что королевство пребывает в мире, сколько казна собирает в налогах и выплатах и сколько оружия и экипировки мы производим для нужд королевской армии. Я ставлю обеспечение похода на Францию на первое место среди прочих дел и слежу за тем, чтобы деньги, оружие, амуниция, провизия и даже наконечники для стрел регулярно отправлялись королю, и в тех количествах, в которых это нужно. С самого первого дня замужества за королем меня, к моему великому огорчению, сравнивали с незабвенной Джейн Сеймур. Правда, мне не нравится, когда меня сравнивают с Томасом Уолси тоже, и очень не хочется, чтобы кто-либо когда-либо сказал, что Екатерина Арагонская была лучшим регентом, чем Екатерина Парр.

Каждое утро после завтрака, до того как отправиться с детьми на охоту, я накоротко встречаюсь с советниками, чтобы прочитать и послушать доклады об известиях, пришедших за ночь. Обычно вести приходят от короля или из разоренных северных земель. Если оказывается, что по этим вестям требуется что-то предпринять или в чем-то удостовериться, я встречаюсь с советниками перед обедом.

Мы собираемся в одном из залов Хэмптон-корта, где я распоряжаюсь поставить большой стол со стульями для советников и картами Франции и морских путей на стенах. На противоположной стене я распорядилась повесить карту приграничных северных земель и Шотландии, нарисованной по тем крохам информации, которая имелась у нас об этих землях. Я сижу во главе стола; Уильям Петр, королевский секретарь, читает вести, дошедшие до нас от королевской армии, и петиции, которые стекаются сюда со всего королевства. Когда король отправился на войну с Францией, в английских городах, где жили французы, поднялась смута. Мне приходится писать обращения к поместным лордам или даже судьям с требованием проследить за тем, чтобы в этих районах было спокойно. Королевство в состоянии войны так же неспокойно, как мои маленькие пернатые питомцы. К нам постоянно приходят доклады о шпионах и иноземных вторжениях, которые я оцениваю как ложные и рассылаю обращения ко всему королевству.

Рядом со мною, по правую руку, сидит архиепископ Томас Кранмер, надежный и терпеливый советник, обладатель спокойного уверенного голоса, в то время как лорд Томас Ризли склонен к более драматичному и шумному стилю поведения. У него достаточно причин для волнений. Именно ему было предписано королем следить за средствами, необходимыми для покрытия трат на французский поход и на взятие Парижа. После тщательных подсчетов и множества страниц, исписанных списками, он решил, что на всю кампанию понадобится около четверти миллиона фунтов – огромные деньги. Мы собрали эти деньги с помощью ренты и налогов и подчистив все, что было в королевской сокровищнице. Однако сейчас, когда почти все эти деньги уже потрачены, мы начинаем понимать, что Ризли недооценил масштабы расходов.

Уильям Петр, сын фермеров из Девона, здесь новый человек, поднявшийся до своего нынешнего положения благодаря своим способностям, а таких людей старинные дворянские фамилии, такие как Говард, воспринимают не иначе как с острой ненавистью. Его спокойный здравый смысл сдерживает страсти на собраниях, в то время как остальные советники изо всех сил спорят, чтобы отстоять свои интересы. Именно он предлагает восполнить недостачу в королевской казне с помощью снятия и продажи водосточных желобов с монастырских крыш. Это приведет к протечкам во время сезона дождей, что лишь подтолкнет реформы римской католической церкви в Англии, и я вижу в этом решении благо как для реформации, так и для королевской казны, но в глубине души мне искренне жаль, что из-за моего решения ускорится гибель роскошных старинных зданий и пропадет помощь, которую оказывали монахи населению близлежащих городов и поселков. Принцесса Мария часто присутствует со мною на этих встречах, и часто я думаю, что это пойдет ей на пользу, потому что, кто знает, может быть, придет день, когда она станет правительницей Англии и будет управлять ею по своему усмотрению. Принцесса Елизавета не пропускает ни одного подобного заседания. Она сидит чуть позади меня, устроив свой острый подбородок на кулачках, переводя взгляд темных глаз с одного участника обсуждения на другого. Ее кузина Джейн Грей – возле нее.

Однажды утром, когда все разговоры были окончены и советники собирали свои бумаги, чтобы отправиться по своим делам или выполнить полученные от меня поручения, Елизавета касается моего рукава и вопросительно смотрит на меня.

– Что такое? – спрашиваю я ее.

– Я хотела спросить, как вы этому научились, – застенчиво говорит она.

– Чему «этому»?

– Тому, что вам следует делать. Вы родились не принцессой, и вас этому не учили, но тем не менее вы знаете, когда вам следует слушать, а когда повелевать; как убедиться в том, что все понимают вас и что они выполнят всё, что вы им велите. Я не знала, что женщина способна на это. Я не знала, что женщина способна править.