В тени луны. Том 2 - Кайе Мэри Маргарет - Страница 10

• Предыдущая
• 10/94
• Следующая

Алекс сказал:

— Так что?

Его хриплый голос удивил его самого.

Винтер с усилием успокоила дрожь, слишком потрясенная, чтобы возмутиться этому вопросу.

— Нет.

Алекс резко поднялся и, подойдя к столу, на котором все еще в изобилии лежали карты и кости, поднял свой недопитый стакан. Бренди обжег ему горло, и он выпил его, будто страдал от жажды, и, снова наполнив стакан у столика рядом с дверью, вернулся, держа его в руке, и встал, глядя на нее.

— Простите. Наверное, мне не следовало спрашивать вас об этом.

Винтер не подняла глаз выше стакана в его руке, и, заметив напряжение ее взгляда, он криво улыбнулся:

— Нет, боюсь, я не пьянею. Это не относится к числу моих недостатков, так что я не могу сослаться на этот предлог. Мне показалось, что вы подразумеваете это, а в таком случае вам еще более необходимо уехать из Лунджора на жаркие месяцы.

Винтер не смотрела на него. Она сказала:

— Я только имела в виду, что не сбегу.

— От чего?

— От… чего угодно.

— Нет, — сказал Алекс задумчиво, — я не верю, что вы сбежите.

Он снова сел и, вытянув ноги перед собой, положил голову на спинку дивана, и молчание затянулось и медленно наполнилось тихими звуками: шумным дыханием комиссара, тиканьем часов, чириканьем гекконов и монотонным порханием большой ночной бабочки, которая прилетела откуда-то из ночи и билась в стекло большой масляной лампы, отбрасывая дрожащие тени на стены и высокий белый потолок.

Винтер сидела без движения, ее тело все еще не могло прийти в себя от шока.

Она не видела лица Алекса на золотистом фоне высокой спинки дивана. Она смотрела на руку, держащую стакан: смуглую, тонкую, нервную, с длинными пальцами; руку, обладающую неожиданной силой и равно неожиданной нежностью; и ей виделись рядом с его рукой влажные, толстые, шевелящиеся пальцы человека, за которого она вышла замуж. Тогда она поняла, что не может родить детей Конвею. Сделать это значило бы совершить величайшую непристойность. Она поедет в Лакноу, как он предлагал. Не в тот дом, который принадлежал ее отцу, но в тот, что был ее единственным домом. В Гулаб-Махал. К Амире, которая все может понять, а даже если и не поймет, то все равно будет ее любить. Если бы только она могла возвратиться в Гулаб-Махал, она стала бы многое видеть яснее, она могла бы отойти и посмотреть на все происходящее как бы со стороны.

Она не могла сделать этого, пока Алекс был здесь и она так сильно нуждалась в нем. Пока здесь был Конвей, и ее мучительное отвращение к нему наполняло ее таким головокружительным отчаянием. Она вернется домой…

Она видела, как расслабилось тело Алекса, и стакан, который он едва держал в руке, наклонился. Он все еще молчал, но его молчание было так же лишено напряжения, как и его тело, и знакомое чувство безопасности и уверенности от его присутствия постепенно успокоило смятение в голове Винтер. Напряжение отпустило и ее, и она устало привалилась к спинке пушистого плюшевого кресла, чувствуя, как тревоги последних двадцати четырех часов медленно отступают.

В гостиной стоял спертый воздух, перемешанный с запахом сигарного дыма и спиртных напитков, увядающих роз и тяжелых фиалковых духов миссис Уилкинсон; мебель все еще была отодвинута после карточной игры. Комната выглядела неопрятной и пустынной, как бывает, когда праздник окончен и гости разошлись, но несмотря на разгром, она все же была странно мирной. Алекс всегда мог дать ей это ощущение спокойствия и надежности, и, глядя на его погруженное в себя лицо, Винтер подумала, как это странно, что он до сих пор оказывает на нее такое действие. Конечно, теперь, когда она открыла, что любит его, она должна чувствовать смущение, робость или стыд в его присутствии. Она была замужней женщиной, и для нее было совершенно неприлично позволить себе влюбиться в другого мужчину. Ей должно быть стыдно. Но ведь она не позволяла себе влюбляться в Алекса. Она лишь обнаружила это, когда было уже поздно что-нибудь предпринимать. У нее даже не хватило ума понять это, когда он поцеловал ее. Был ли это лишь внезапный порыв, рожденный романтической красотой мягкого лунного света и мелодией сентиментальной песни? Или, в конце концов, он немного любил ее? Она знала, что он чувствовал ответственность за нее и что это чувство раздражало его. Она также знала, что оно не умерло с ее браком. В тишине и молчании она наблюдала за его спокойным лицом, желая прочесть его мысли.

Алекс не думал о Винтер. У него редко было время на это, или, скорее, он редко позволял себе думать о ней. Мысли теснились в голове. Так много нужно было сделать, и всегда не хватает времени на обдумывание…

Так, значит, Кишан Прасад должен быть одним из хозяев утиной охоты — Кишан Прасад, который никогда ничего не делает, не имея на то причин. Что же тогда скрывалось за этой охотой в Хазрат-Баге? Мог ли быть какой-то тайный мотив у подобной затеи? Или его целью было лишь еще больше убедить старших офицеров и чиновников в безопасности и вселить в них веру в добрые намерения местных крупных землевладельцев? А еще это означает, что большую часть дня военный лагерь будет практически пуст без британских офицеров, ведь в большинстве своем они будут принимать участие в охоте. Может быть, есть план устроить что-нибудь в их отсутствие? Арсенал?.. Вещевой склад?..

Нет, это абсурдно. Кишан Прасад говорил о жаркой погоде. Он не стал бы говорить, если бы это было неправдой, действительно, жаркая погода не начиналась раньше второй половины апреля — первой недели мая. Или он играет в двойную игру? Это на него похоже. И все-таки… Нет, он именно это имел в виду. Он мог ненароком передать Алексу эту информацию, легкомысленно считая, что никто другой в нее не поверит.

Сипаи… Они просили сипаев помочь поднять птиц. Зачем, ведь они могли бы получить эту помощь от крестьян? Скрывалось ли что-нибудь в этом? «…это сойдет для крестьян, но окажется бесполезным для сипаев. Для них это должно быть что-то такое, что бьет глубже и касается каждого человека. Они уже как трут, но еще не было искры. Неважно, мы ее отыщем…» Нашел ли Кишан Прасад искру, о которой говорил? Что вселило в него такую уверенность, чтобы он стал предупреждать их, — ибо это было предупреждение…

«Я должен утром увидеться с Пэкером, Гарденен-Смитом и Маулсеном, — думал Алекс, — хотя никто из них не поверит ни единому слову. Однако они готовы поверить, что полк сипаев прогнил, и это может подействовать. Они, разумеется, должны знать, что их сипаи подкуплены. Какой тайный смысл скрывается за этой проклятой утиной охотой? Там есть что-то. Я сердцем чувствовал это задолго до того, как узнал, что в этом замешан Кишан Прасад. Мейнард говорит, что полиция настороже. Интересно. Боже мой, почему они не пришлют еще британских офицеров — чтоб эти штатские убрались подальше от армии вместе со старичьем в погонах!..

Уильям был совершенно прав, когда сказал, что в том возрасте, когда офицеры получают звания майоров и полковников, они уже не способны выносить лишения военной службы в Индии. Взять хотя бы то, как арсеналы и склады были оставлены без охраны. Если в Лунджоре будет восстание, кто будет удерживать склады, если они все в этом участвуют? Благодарение Богу, у нас небольшой арсенал! Но есть арсенал в Сутрагуни: винтовки, порох в достаточном количестве, чтобы взорвать половину Индии, и только один Королевский полк против трех местной пехоты и одного кавалерийского, если когда-нибудь дойдет до… Ох, что пользы думать об этом! Это не мое дело…»

Его мысли покинули широкие просторы и вернулись к более близким заботам о благополучии его собственного района.

Часы на каминной полке пробили два часа, Алекс опустил задумчивый взгляд от потолка и, повернув голову, заметил Винтер. Он медленно произнес:

— Извините… Я не хотел так задержать вас. Едем сегодня утром?

— Да.

— Куда?

— Куда угодно. К кургану Пэрри?

— Отлично. Тогда в шесть часов.

Они улыбнулись друг другу, их лица были спокойны и ясны, Алекс допил свой стакан и встал. Винтер поднялась, зашуршав шелком, и вместе с ним вышла в холл, где сонные слуги, кивая головами, сидели на корточках у дверей в столовую.

• Предыдущая
• 10/94
• Следующая