В тени луны. Том 2 - Кайе Мэри Маргарет - Страница 19

• Предыдущая
• 19/94
• Следующая

Она почти ожидала, что он не ответит, потому что Алекс, когда решал отвечать на вопрос, не лгал, и она знала, что большинство мужчин, встретившись с таким вопросом, исходящим от женщины, прибегли бы к отрицанию или отделались бы какими-нибудь общими успокоительными фразами; но Алекс сказал:

— Не волнения. Восстание. Да, я так думаю. Я думал так около пяти лет. Мы просили его. Непир предупредил нас, что рано или поздно произойдет восстание, если не будут проведены определенные реформы, но никто не обратил на него внимания. Мы лелеем мысль о том, что прислушиваться к предупреждениям или действовать в соответствии с ними — значит, проявлять признаки паники и потерю уверенности, и готовы скорее потерять свою жизнь на следующий день, чем быть обвиненными в первом или втором. Эта черта приводит меня в ярость. Это значит есть свой собственный хвост, потому что предосторожности, которые не были приняты в мирное время, нельзя принять, когда кризис неизбежен, по одной простой причине, что эти предосторожности в неподходящее время вызывают панику и лишают уверенности, когда нельзя позволить себе ни того, ни другого.

— Что же случится? — спросила Винтер.

Мгновение Алекс молчал, а когда заговорил, в его голосе была такая горечь, что это испугало Винтер.

— Через день или двадцать дней мы увидим лишь развалины того, что могло бы быть лучшей армией в мире. И хотя мы снова восстановим ее, она уже никогда не будет той же. Мы повернем половину этой армии против своих же соотечественников и натравим сикхов на мусульман, а мусульман на индуистов, а гурков и на тех, и на других. Жестокость будет и с той, и с другой стороны — со всех сторон. Восточный человек легко становится варваром, если его напугать или разъярить, а мы последуем их примеру и назовем это местью — как это уже было со мной! Будут убийства и кровавая резня, потому что эти люди не понимают, какую силу мы можем бросить против них из Европы, и они будут воображать, что смогут раздавить нас…

Алекс снова больше обращался к себе, чем к Винтер, говоря с гневом и отчаянием:

— Даже такие люди, как Кишан Прасад, не имеют представления о том, чему они бросают вызов. Кишан Прасад видел, как русские отбросили нас у Севастополя. Он видел путаницу, и беспорядок, и яростную неразбериху и упустил то обстоятельство, что, несмотря на это, открытая смелость, мужество и выдержка возобладали. Он и люди, подобные ему, не осознают, что даже если они убьют каждого белого человека, белую женщину и ребенка по всей Индии, Англия будет продолжать посылать сюда войска и раздавит сопротивление. А репрессии, которые последуют потом, дадут законное основание для ненависти, которую будут передавать будущим поколениям, от отца к сыну и от матери к дочери. Мы забудем, но они не забудут!

Над озером прошелестело дуновение ветерка, взволновав воду, зашуршав тростником и принеся с собой резкий запах пороха, который перемешался со слабым ароматом желтых цветов деревьев кикар, похожих на мимозы, и пыльным запахом высохшей травы. Справа от них раздался еще один выстрел, и в тихом воздухе еще раз прозвучал голос капитана Гэрроуби: «Смотри!»

Дюжина чирков, сбившихся в кучу, просвистела над головой, почти задевая крыльями верхушки деревьев, и Алекс неохотно поднялся на ноги.

— Энергичный малый… — видимо, он говорил о капитане Гэрроуби. — Возможно, мне надо бы сделать что-нибудь, чтобы поддержать честь нашей команды.

Он взглянул на Винтер и сказал:

— Кажется, ваша амазонка высохла. Может быть, вам лучше вернуться назад?

Винтер не обратила внимания на эту реплику.

— Поэтому вы хотели, чтобы я поехала в горы? И учили меня стрелять? — спросила она, по-женски перескочив с общих тем на личные.

— Да, — коротко сказал Алекс и ограничился этим.

Винтер поднялась и одернула серые складки своей юбки. Она сказала довольно легко:

— Я подумаю об этом.

Она повернулась, чтобы уйти, но вспомнила о гусе. Мгновение она колебалась, потом несколько застенчиво сказала:

— Этот… это гусь. Конвей думал, что он подстрелил его. Могу я взять его назад? Тогда, может быть, он не будет так…

Она смолкла, мучительно покраснев, и прикусила губу, почувствовав внезапный стыд за свое желание пожаловаться на недостойные манеры своего мужа. Но Конвей будет в ярости, а она не могла вынести скандала именно сейчас.

Алекс смотрел за полетом дикой утки, которая взлетала от воды, и утвердительно кивнул, не поворачивая головы.

Он не оглянулся, когда она уходила, но слышал, как шуршит под ее ногами высокая трава, и стоял неподвижно, слушая, пока этот звук не стих, и лицо его было искаженным и бледным в резком солнечном свете.

«Почему, — вопрошал Алекс, и он часто обращался к небесам с этим отчаянным вопросом, — это должно было случиться именно со мной?»

Через полтора часа прозвучал рог, вызвав странное эхо над водой. Слуги и охотники подбирали мертвую дичь и возвращались к тентам, где их ждали напитки и закуска. В течение оставшегося дня они охотились на куропаток на открытой местности к западу от озера, предоставив уткам снова устроиться на нем, и вернулись к дамбам только вечером.

Алекс за этот день успел переговорить с Кишаном Прасадом и с бригадным комиссаром. Вместе с Кишаном Прасадом они поднялись на гребень низкого каменного холма, с которого открывался вид на дальнее озеро, и там он без обиняков повторил Кишану Прасаду то, что уже говорил утром Винтер, — что Британия вышлет новые полки, которые займут страну, если нынешнее правительство падет.

— Если падет правительство, этого будет достаточно, — сказал Кишан Прасад. — Если я доживу до этого, то смогу умереть довольным.

— Но мы все же удержим Индию, — сказал Алекс. — Если на это уйдет год, пять лет, десять, двадцать! Мы все равно будем продолжать войну с вами, хотя бы ради одного — ради женщин. Если произойдет восстание, то ваши друзья будут беспощадно убивать наших женщин и детей. Кто знает это лучше тебя, побывавшего в Канвае? Ты не сможешь этому помешать, и это единственное, чего не простят мои соотечественники. Все остальное, может быть, но не это. Их смерть вызовет ненависть и ярость, которые будут искать лишь мести и не успокоятся, пока не получат ее. А эта месть падет на головы невинных, как и на виновных, потому что ярость ослепляет людей. Я видел, как неистовствуют солдаты, это зрелище не из приятных. В итоге твои люди пострадают больше всех, и при этом напрасно, потому что от нас вы не избавитесь.

Он прочитал выражение на лице Кишана Прасада и сказал более спокойно:

— Ты не веришь в это из-за того, что видел в Крыму. Но это правда. Мы будем присылать сюда новые и новые британские полки.

— Вы сочтете это слишком дорогостоящим, — сказал Кишан Прасад. — Ваша королева и ее министры скажут: «Оставьте их в покое. Дело того не стоит».

— Никогда. Ты не понимаешь. С каждым днем мы становимся все богаче и могущественнее, и наша гордость не позволит нам стерпеть подобное оскорбление. Может быть, когда-нибудь придет время, когда мы будем думать так, как ты сказал, и прекратим войну. Но не сейчас. Еще рано.

— Тогда я подожду до того дня, — тихо сказал Кишан Прасад. — А если я умру, то мой сын будет готов — а если не он, то его сын или сын его сына! Разве вы бы поступили не так же?

Алекс не ответил, и Кишан Прасад повторил своей вопрос на хиндустани, используя знакомый титул:

— Скажи мне, сахиб, разве ты не поступил бы так же, если бы это была твоя земля, а ты был моей крови?

Алекс пристально посмотрел на него, глаза его горели бессильной яростью, которая была направлена против него самого не меньше, чем против Кишана Прасада, и с силой произнес, как будто слова с болью исторгались из него:

— Да, черт тебя возьми!

Он повернулся на каблуках и пошел прочь, не оглядываясь на Кишана Прасада, медленно последовавшего за ним.

Бригадный командир оказался не более сговорчивым. Ему было семьдесят четыре года, его голова поседела, он был почти глух и, прослужив в Индии более половины века, был убежден, что никто лучше не разбирается в этой стране и ее жителях, чем он сам.

• Предыдущая
• 19/94
• Следующая