Абандон. Брошенный город - Крауч Блейк - Страница 62

– Нам нужно успеть спуститься ниже снеговой линии, – сказал он.

Оба бежали так, что у них горели легкие. Долина расширилась, и они оказались в смешанном, елово-осиновом лесу. На высоте десяти тысяч футов снег доходил только до колена. На девяти тысячах – до середины икры. Копчик у Эбигейл болел так, словно расщепился надвое, правая нога Скотта оставляла за собой кровавый след…

В начале седьмого вечера они добрались до горного озера, возле которого перекусывали в воскресенье днем. Часом раньше солнце ушло за стену долины, и с запада надвинулся флот свинцово-серых туч. Сойер определил высоту по прибору – 8700 футов, – но они все еще стояли по щиколотку в снегу.

– Ты как, держишься? – спросила Эбигейл.

Проводник присел на берегу.

– Болит сильно, – признался он, поморщившись.

– Что я могу сделать?

– Ничего. Останавливаться нельзя, надо спускаться. Думаешь, Куинн остановится?

Они обошли озеро и двинулись дальше, через лес, еще быстрее, чем раньше. Меркнул свет, сгущались и темнели тучи, и вскоре уже все небо закрыла огромная металлическая полоса. Тут и там начали попадаться свободные от снега прогалины, а еще чуть позже снег стал встречаться только редкими островками. Наконец его не осталось вовсе, и Фостер с Сойером побежали по голой лесной подстилке, пружинящей и насыщенной влагой после шедшего два дня холодного ноябрьского дождя.

К сумеркам они вошли в осиновую рощу – стройные серебристые деревья тянулись во все стороны, насколько хватало глаз, причем на некоторых из них проступали арборглифы – вырезанные на коре знаки времен старого Запада. Раньше Эбигейл этого не замечала, но у осин были глаза: сотни глаз смотрели на нее со всех сторон, таинственные темные шрамы на коре, оставшиеся на месте старых ветвей.

Скотт свалился на землю.

– Надо решать, – выдавил он, отдуваясь, – остановимся на ночь или пойдем дальше.

– А ты можешь идти дальше? – спросила журналистка.

Мужчина покачал головой.

– Не думаю. Но ты можешь.

– Я никуда не пойду – ночью, одна да еще с этим сумасшедшим на хвосте! К тому же я и сама едва на ногах держусь.

– Что ж, снега здесь нет, давай поищем хорошее место для палатки. – Скотт с трудом поднялся. – Ширина долины здесь с полмили. Устроимся где-то посередине.

Шагая через лес, Эбигейл поймала себя на том, что ее не оставляет тревожное чувство. И дело было даже не в непосредственной угрозе жизни со стороны Куинна – что-то необъяснимо тревожащее и грозное таилось и в наступающей ночи, и в мрачнеющем небе, и это что-то пробуждало сидящий в глубине ее души первобытный страх, боязнь леса после наступления темноты.

Беглецы вышли к реке. Поток как будто набрал силы за последние два дня. Всего два дня – а Эбигейл казалось, что прошла вечность с тех пор, как они со Скоттом ловили рыбу на ужин в этой самой речке, только двумя милями выше…

– Надо отфильтровать немного воды, – сказал ее спутник. – Здесь останавливаться не будем. Первым делом Куинн будет искать нас именно у реки. А мы его и не услышим.

Они спустились к воде, нашли тихое местечко у заводи, лежащей чуть в стороне от бурливого потока и усыпанной листьями осины, напоминающими колышущиеся на воде золотые монеты. Сойер достал из рюкзака фильтр «Пур», приладил к нему два шланга, соединил конец одного с адаптером и прикрутил к пустой бутылке из-под «Налджина», а конец другого опустил в воду.

Темнело. Эбигейл села рядом с проводником, наблюдая, как он прокачивает воду через фильтр, держа между ногами наполненные бутылки. Время от времени она поглядывала через плечо на овражек. Конечно, Скотт был прав. Шум реки, журчание бегущей по камням воды заглушали все прочие звуки. Любые приближающиеся шаги просто затеряются на этом фоне. Наполнив пять бутылок, Сойер разобрал фильтр и сложил все в рюкзак.

На очереди была переправа.

Несмотря на небольшую, около пятнадцати футов, ширину и глубину реки, на середине вода доходила беглецам до бедер, а течение оказалось таким сильным, что Фостер пришлось постараться, чтобы сохранить равновесие и не упасть. Всего час назад эта вода была снегом, и от холода у девушки перехватило дыхание, а ноги ее как будто обожгло огнем.

Выбравшись на другой берег и вскарабкавшись по грязному, глинистому склону, путешественники прошли еще несколько сотен ярдов по укрытой осиновыми листьями лесной подстилке.

В воздухе стоял затхлый металлический запах. Начался дождь.

– Я вижу, где мы поставим сегодня палатку, – сказал Скотт, поворачиваясь к Эбигейл, и она последовала за ним в чащу вирджинской черемухи, между густыми кустами которой все же оставалось место и для палатки.

В четырех разложенных на земле нейлоновых мешках нашлось все необходимое: стойки, дуги, колышки и тент – ярко-красный «Хиллеберг». Беглецы раскатали футпринт[28] на очищенном от веток участке между кустами, и, пока Скотт разворачивал тент, Эбигейл достала стойки и собрала каркас. В сгущающейся темноте, под начавшимся дождем они вдвоем натянули тент и закрепили растяжки. Руки у Сойера дрожали так, что он с трудом вбил колышки в мягкую землю.

Поставив палатку, они забросили в тамбур спальные мешки и застегнули клапаны. Скотта бил озноб, и он едва шевелил губами.

– У тебя здесь запасное белье есть? – спросила Фостер, и проводник молча кивнул. – Тогда залезай в «спальню» и переоденься.

Ее спутник расстегнул «молнию» и прополз в спальное отделение палатки. Пока он раздевался, Эбигейл высыпала на пол содержимое его рюкзака, поймав себя на том, что и сама не вполне в порядке – координация движений у нее нарушилась, и ей с трудом удавалось сосредоточиться на конкретной задаче.

– Не могу найти твой спальник, – сказала она.

– Посмотри в нижнем отделении, – посоветовал Сойер.

Журналистка вытащила компрессионный мешок «Мармот», лежавший вместе с самонадувающимся ковриком «Термарест» и пакетом с запасной одеждой. Потом расшнуровала ботинки, стащила носки и все мокрое, что на ней было, и тоже забралась в спальное отделение.

Скотт открыл воздушный клапан на «Термаресте», дождался, пока коврик надуется, положил на него спальный мешок и залез внутрь.

– Давай и ты сюда, ко мне, – позвал он свою спутницу. – У нас обоих переохлаждение.

Эбигейл заползла к нему и задернула «молнию». Сойер обнял ее, и она чувствовала, как сильно его трясет. Ноги у обоих превратились в ледышки.

– Я все-таки что-нибудь приготовлю, – сказала девушка.

– Подожди, полежи со мной еще минутку, дай мне согреться.

Так они и лежали, прижавшись друг к другу и дрожа от холода, и слушали стук дождя по палатке. А потом небо взорвалось. Гром сотряс землю и раскатился по окрестностям, как выстрел из дробовика. На Восточном побережье, подумала Эбигейл, такого грома не бывает. На Западе он глубже, ближе и раскатистее.

– Как думаешь, мы здесь в безопасности? – спросила она.

– Думаю, что да. Надо только не шуметь и не включать свет, – отозвался Сойер. – Черт, не могу никак согреться!

Фостер повернулась к нему и, проведя ладонью по правой стороне его живота, нащупала рану – жаркую, воспаленную, липкую.

– У тебя открылось кровотечение, – прошептала она со страхом.

– Да, в правый ботинок уже натекло. И болит опять сильно.

– Я видела у тебя в рюкзаке аптечку. Сейчас принесу, а ты скажешь, что надо…

– Думаешь, я умираю?

– Нет, – сказала журналистка, хотя ей сложно было оценить состояние своего товарища. – Вот поешь, примешь лекарство, и тебе станет лучше.

Она хотела сесть, но Скотт снова остановил ее.

– Еще немного. Просто побудь со мной, – попросил он. – Я в такой дерьмовой переделке впервые, хотя довелось повидать всякое. Ты веришь в карму?

– Не знаю.

– А вот мне кажется, что это судьба так со мной рассчитывается.