Месть за победу — новая война - Уткин Анатолий Иванович - Страница 78

Стойкая европеистская Франция находит понимание с «новой» Британией и «новой» Германией. Поклонник Блэра канцлер Шредер также стал весьма по–иному смотреть на возможности подключения Лондона. Для Германии критически важна благосклонность Британии к расширению германской активности на востоке Европы. Франция поддерживает инициативу Германии о превращении Западноевропейского союза в военное крыло Европейского союза. ЗЕС может взять на себя новые, более ответственные функции в миротворческих операциях, фактически оттесняя НАТО.

Слабость Европейского союза заключается не в экономических показателях, а в способности принимать стратегические решения. Особенно это ощутимо в периоды кризисов. Скептики не возлагают особых надежд на еврократов: «Механизм принятия решений Вашингтоном бесконечно более эффективен, чем брюссельский механизм… Это отставание органически присуще великому предприятию под названием «Европа». Возможно, первоначальная шестерка стран Европейского сообщества могла превратиться в подлинную федерацию. Но расширение до «двадцати плюс» практически не дает шансов ЕС стать единым государством». С этой точки зрения возможна лишь та или иная степень конфедерации, но не формирование единого государства.

Американские исследователи У. Уоллес и Ч. Купчая говорят об амбивалентности процесса западноевропейской интеграции, о «страхе в США перед превращением Европы в подлинного глобального соперника»[406]. Оставить второй по могуществу регион Земли без всякого контроля американское руководство не готово — если только оно не согласно оставить планы долгого глобального лидерства. В обозримой перспективе «Вашингтон не желает видеть Западную Европу и Японию сильными настолько, чтобы дать ей возможность бросить вызов американскому лидерству. Соединенные Штаты будут стремиться сохранить свое геополитическое превосходство визави Западной Европы»[407] Вашингтон готов немало заплатить за контрольные рычаги во втором по могуществу экономическом центре мира (способном мобилизовать и соответствующий военный компонент своего могущества).

В подходе к международной системе три различия в стратегии лежат на поверхности:

— США смотрят на текущие события с глобальной точки зрения, а ЕС — с региональной;

— США предпочитают действовать односторонне, а западноевропейцы — через международные организации;

— США не исключают для себя военного решения вопроса, а западноевропейцы подчеркивают политические и экономические возможности[408].

Уроки мировой истории заключаются в том, что более слабые всегда объединяются против гегемона. Это нежелательно. Неизбежно ли это? Оценки расходятся, но ослабляющий единство фактор исчезновения общего врага не может игнорировать никто. Как пишет С. Хантингтон, «отсутствие общего врага, объединявшего союзников, неизбежно ведет к обострению противоречий между ними. Борьба за превосходство, которую мы признаем естественным явлением в поведении индивидуумов, корпораций, политических партий, спортсменов, не менее естественна и для стран»[409]. Отпустить в свободное плавание, ослабить военный и политический контроль над западноевропейской зоной означает, что почти половина экономики планеты сможет действовать вопреки американским стратегическим ориентирам. Концентрирующаяся вокруг мощной Германии Европа, возможно, и не будет угрожать непосредственно интересам американской безопасности, но едва ли станет соперником Соединенных Штатов на Ближнем Востоке и в Восточной Азии.

Главная американская задача — сдержать силы сепаратизма в Европе, ограничить горизонт самостоятельных сил, положить предел неопределенности в эволюции Европы, гарантировать работу объединительных механизмов, добиться координации политики двух регионов. Есть все основания полагать, что Соединенные Штаты приложат немалые усилия, чтобы заручиться дружественностью западноевропейского центра. Жесткий диктат в отношениях с этим центром уже невозможен, но это вовсе не означает, что у Соединенных Штатов нет мощных рычагов (политических, экономических, военных, культурных) воздействия на регион, находящийся в процессе интеграционной консолидации.

Переходный характер переживаемого момента, может быть, является главной характеристикой эволюционирующего западноевропейского центра, второго (по всем основным показателям) мирового силового центра после США, но еще далекого от американской эффективности. Западную Европу будет ослаблять не только экономическая стагнация (сопровождаемая высоким уровнем безработицы), но и почти повсеместное ослабление роли национальных правительств, усиление местнических тенденций; фрагментация общества; лингвистическое, культурное и, соответственно, политическое размежевание; сепаратистские устремления в основных странах (земли ФРГ, Бретань и Корсика во Франции, Каталония в Испании, Падания в Италии, Шотландия и Уэльс в Объединенном Королевстве и т. п.). Речь идет о восстановлении таких явлений «донационального» прошлого, как Ганзейский союз, Средиземноморская лига и т. п. На фоне создания парламента в Шотландии и Ассамблеи в Уэльсе в значительной мере тормозится общее для всей Западной Европы движение, наступает ослабляющая всех фрагментаризация. Регионализм становится едва ли не главным препятствием на пути консолидации общеевропейских усилий.

Американец Ш Швеннингер: «Европейцы ощущают угрозу исламского фундаментализма в Северной Африке, не имеющего такого же значения для США. В прошлом такие разночтения между США и (Западной) Европой сглаживались не только в свете советской угрозы, но и ввиду двухпартийной поддержки элиты в США. Ныне мы видим фрагментацию этой элиты»[410].

Преждевременно делать окончательные выводы. Ни западноевропейцы, ни американцы не знают, в каком направлении и с какой скоростью расходятся их пути и что более соответствует их интересам. История в этом смысле безжалостна. Ясно, что прежде общая угроза их объединяла, ясно также, что этой угрозы более не существует. Как указывает один из ведущих американских исследователей, «без враждебной силы, угрожающей обеим сторонам, связующие нити никак не могут считаться гарантированными»[411]. Различным, отличающимся друг от друга становится этническое, культурное, цивилизованное лицо Северной Америки и Западной Европы. А экономические интересы, как всегда, разделяют. Обе стороны имеют уже — в лице ЕС и НАФТА — собственную отдельную коалиционную лояльность. Вектор исторического развития североатлантической зоны начал смещаться с центростремительного на центробежное направление.

Американцы признают силу европейского гиганта. 42 % американцев — и 51 % лидеров — считают Европу более важной для США, чем Азия (противоположного мнения придерживаются 28 % американцев)[412]. Государственное объединение таких размеров способно изменить соотношение сил в мире. В США можно выделить две крайние точки зрения: тех, кто верит в политическую Европу, и тех, кто сомневается в реальности ее создания.

Еврооптимисты ожидают быстрого продвижения Брюсселя в двадцать первом веке к положению одного из бесспорных мировых центров. Так, один из ведущих американских экономистов Ф. Бергстен считает, что ЕС вскоре «достигнет равенства или превзойдет Соединенные Штаты по всем ключевым показателям экономического могущества и будет говорить единым голосом по широкому кругу экономических вопросов… Экономические отношения между Соединенными Штатами и Европейским союзом будут во все большей степени становиться основанием фактического равенства»[413].