Слон императора - Северин Тим - Страница 30

– Как я понимаю, ты только что вернулся из более чем успешной поездки в Нортланд, страну, которую я сам очень люблю посещать. Надеюсь, тебя не затруднит рассказать мне о том, как прошло путешествие.

Аврам понравился мне с первого взгляда, может быть, из-за того, что он показался мне похожим на Озрика, моего ближайшего и старейшего друга. Они походили друг на друга спокойным разумным взглядом, смуглой кожей, тонкими чертами лица и сдержанными манерами уверенного в себе человека. Хотя, конечно, Аврам был намного младше годами и обладал стройной фигурой в отличие от Озрика, который был кривобок из-за поврежденной шеи и неправильно сросшейся ноги.

– Я думаю, Зигвульф, что это будет совсем не так, – заметил Алкуин, когда за вошедшим закрылась дверь. – Вряд ли кому-то доводилось посетить столько стран, сколько этому человеку. Скорее, он будет рассказывать тебе о дальних землях. Аврам, сколькими языками ты владеешь?

Тот вскинул руки, словно хотел протестовать:

– О, всего несколькими! – Его франкский был безупречен – посланец говорил без малейшего акцента.

– Ты хочешь сказать, несколькими – совершенно свободно, – поправил его Алкуин и повернулся ко мне: – Аврам хорошо говорит на доброй дюжине языков и, подозреваю, на стольких же может кое-как объясняться. Он просто скромничает.

Мой новый знакомый чуть заметно пожал плечами, будто нехотя принимая незаслуженную похвалу:

– Надеюсь, с обязанностями драгомана при Зигвульфе я справлюсь успешнее, чем с доставкой слона королю Карлу.

– Драгомана? Никогда не слышал этого слова! – удивился я.

Аврам повернулся ко мне и, словно бы подмигнув, сделал плавное движение правой рукой снизу вверх, коснувшись сначала груди, а затем лба:

– В Риме я буду именоваться твоим драгоманносом, в арабских землях – таржуманом, а если мы попадем к хазарам, то теркуманом.

Я не смог удержаться от смеха:

– Пока что хватит и простого франкского языка!

– В таком случае я твой драгоман, – улыбнулся посланник. – Уверен, что ты заметил сходство между этими разными словами. Все они имеют одно и то же значение: человек, который служит проводником и переводчиком.

Аврам упомянул слона, и, конечно же, я тут же спросил Алкуина о том, в каком состоянии пребывает тур, поимка которого стоила жизни несчастному Вульфарду.

– Его отправили из Ахена уже несколько дней тому назад, как только стало известно о твоем возвращении, – рассказал сановник. – Было решено собрать всех твоих зверей в Дорестаде и довезти их водой как можно дальше, чтобы облегчить путешествие.

Негромко зазвучал ослабленный толстыми кирпичными стенами канцелярии звон колокола, призывавшего к третьему часу.

– Пора идти в капеллу, – сказал Алкуин и протянул мне обвязанный шнурком с печатью свиток пергамента, лежавший у него на столе среди других документов. – Это письмо к моему римскому другу. Его зовут Павел. Он служит номенклатором при папе Адриане.

– Номенклатором? – повторил я очередное незнакомое мне слово.

– Так называется чиновник, который занимается приемом прошений, адресованных папе. – Алкуин поднялся со своего места. – Будем надеяться, что тебе не придется обращаться к нему по его непосредственным обязанностям.

Он вышел в коридор, и мы с Аврамом последовали за ним.

– Зигвульф, канцелярия скоро сделает все документы, которые понадобятся тебе в путешествии. Карл объявил тебя своим личным послом. Он считает твое посольство большим успехом, – добавил сановник.

Потом последовала неловкая пауза, будто Алкуин не знал, что делать дальше. Справа, от базилики, доносился звон колокола, а слева находились помещения канцелярии. Я сообразил, что сановник дает мне возможность присоединиться к нему на церковной службе. Увидев, что я не шевелюсь, он закрыл за нами дверь, резко повернулся на месте и зашагал к выходу, шаркая сандалиями по каменному полу. Мне пришла в голову неприятная мысль, что я разочаровал его: он, безусловно, предпочел бы, чтобы дары Карла вез халифу убежденный христианин. Но Аврам был иудеем, а Озрик родился в Испании. Если белые звери доберутся до Багдада, их представят халифу еврей, сарацин и еще некто, никогда не посещавший церковь без прямого приказа.

Почти весь следующий день я провел в спорах с главным казначеем и попытках уговорить его не скупиться на оплату моих расходов в предстоящем путешествии. Он настойчиво требовал от меня полного и подробного отчета о расходовании тех денег, которые мне дали для поездки в Каупанг. Когда же выяснилось, что я не в силах сделать этого, его неудовольствие выразилось в том, что он урезал количество серебра, отведенного на мое новое задание. Вместо денег казначей выдал мне документ, согласно которому я мог получать любые припасы из королевских складов, буде они попадутся мне на пути. Я подумал, не пойти ли прямо к Карлу, чтобы он прекратил эти бюрократические издевательства, но все же решил не показываться лишний раз в королевских покоях – слишком велика была опасность попасться на глаза принцессе Берте. Так что на следующий день, рано утром, я незаметно покинул Ахен, радуясь, что избежал встречи с нею. Я торопился присоединиться к Озрику и прочим попутчикам. Как мы и договорились, Аврам поджидал меня на расстоянии часа езды рысью по теперь уже хорошо знакомой дороге. Его сопровождали трое слуг, ехавших верхом, а рядом стояло еще полдюжины вьючных лошадей. Все трое внимательно, но без проявлений нетерпения, как и подобает закаленным странникам, смотрели на дорогу, из чего я заключил, что они являлись постоянными спутниками Аврама.

– Надеюсь, денег нам хватит, – сказал я своему проводнику, рассказав ему о моем поединке со скрягой из казначейства.

– Если понадобится, я смогу достать денег по пути, – ответил он.

– И даже в Багдаде?

Аврам непринужденно улыбнулся:

– Где угодно.

Солнце разогнало утренний туман. День обещал быть очень жарким. Лошадь, которую мне выделили из королевских конюшен, успела вспотеть, и мы выждали еще несколько минут, чтобы дать ей отдохнуть. Драгоман воспользовался передышкой и представил мне своих спутников. Один из них оказался поваром, прекрасно умевшим готовить в дороге вкусную еду, второй – мастером по быстрой починке шатров и всего прочего, что было нагружено на лошадей. А насчет третьего можно было даже ничего не спрашивать. У него при седле висел видавший виды меч, и он не мог быть никем иным, кроме как телохранителем. Никогда еще я не ощущал себя столь хорошо готовым к путешествию.

– Твой повар будет готовить для тебя отдельную еду? – спросил я, когда наши лошади спокойной иноходью двинулись вперед. Это был лишь первый из множества вопросов – мне хотелось побыстрее узнать о моем спутнике как можно больше. Я предполагал, что его сопровождающие принадлежат к той же вере, что и он сам, но Аврам ничего не сказал на этот счет.

– Я везде стараюсь следовать установлениям моей веры, – объяснил он мне. – К счастью, раданиты, которые проводят почти всю жизнь в скитаниях, имеют много разных послаблений в обрядах.

Повернувшись в седле, он окинул взглядом наш маленький караван, а я украдкой еще раз посмотрел на него. Этот человек прекрасно сидел в седле и со спокойным вниманием глядел на встречных путников и на тех, кого мы обгоняли.

– Алкуин сказал мне, что вы постоянно странствуете, но это почти все, что ему известно о вашем народе, – продолжил я беседу.

Драгоман не выказал ни малейшего недовольства моим любопытством:

– Многие считают, что мы ведем свой род из Месопотамии. А кое-кто думает, что из Персии.

– А ты сам к какому мнению склоняешься?

– Если исходить из нынешних обстоятельств, то к Персии. В языке этой страны «ра» означает «путь», а «дан» – «знающий». Так что получается: раданит – это человек, знающий путь.

– И персидский входит в ту дюжину языков, на которых, по словам Алкуина, ты говоришь?

Мой спутник пожал плечами – видимо, таким жестом он отвечал на похвалу: