Замершая жизнь (СИ) - Крамер Дмитрий - Страница 4

(Александр Башлачев)

Я сделал, что хотел. Напился до беспамятства и так и вырубился, на полу. Очнулся я глубокой ночью, за окном по-прежнему шел дождь. Нужно было бы подняться и включить свет, но я не знал где выключатель. Зато точно знал где бутылка. Оказывается, чтобы допиться до состояния животного, мне нужно было совсем немного. Голова раскалывалась, но я влил в себя еще несколько глотков этого пойла и снова вырубился.

Всё утро меня тошнило, просто выворачивало наизнанку, а я и радовался, что думаю о том, как не промахнуться мимо унитаза, а не о своем уродстве. Потом я пил снова, и снова лежал почти сутки, как животное. Так продолжалось три дня, пока я однажды просто не упал. Я выходил из туалета, шатаясь, и, не успев ухватиться за косяк, рухнул на пол. Ответом была дикая боль в спине. Ведь я и забыл о своем поврежденном позвоночнике! А зря. От боли я не мог пошевелиться, а еще мне стало страшно, что теперь я буду прикован к инвалидному креслу. Я лежал на полу, в темноте, и плакал, чувствуя, как пары алкоголя покидают меня. Нужно было вызвать скорую. Я пролежал часа три, прежде чем решился доползти до телефона. А еще нужно было им открыть дверь. Я решил это сделать заранее. Превозмогая боль, я сперва дополз до сотового, позвонил, а потом добрался до входной двери.

Я поднимался, цепляясь за стену, заливаясь слезами, не в силах терпеть эту адскую боль. Я злился на себя, что пил, и боялся, что этими лишними движениями наврежу себе.

Скорая приехала где-то минут через сорок. Я лежал возле порога, на спине. Меня забрали в больницу, где я провел около недели. Снова корсет, на этот раз надолго. И никакого алкоголя. Да я уже и сам понимал это.

Папа приехал ко мне в больницу, и мне стало от этого еще хуже. В миллион раз.

- Давид, Божечка ты мой. Что же с твоим лицом?

Он заливался слезами так, будто я умер, а я орал на него, как не смел орать на него никогда. Я требовал, чтобы он ушел. Я понимал, что, может быть, это и жестоко, но я не мог слушать эти вопли и стенания. Мне и так было плохо от осознания того, каким я стал. А видеть страдания близких людей было еще большей пыткой. Мы жутко поссорились, хотя я понимал, что он навряд ли будет обижаться на меня долго. И действительно, когда я выписывался из больницы, мне передали сверток с теплой одеждой.

А на дворе уже был октябрь.

Уже готовый ко всему, я надел платок и вызвал такси. Мне было тяжело стоять, а сидеть мне пока не разрешали. Было забавно лежать на заднем сидении автомобиля и сквозь стекло видеть мутное серое небо, по которому на юг летят косяки птиц. Деревья почти разделись, в салоне играл блюз, а водитель совсем не обращал на меня внимания. Мне почему-то было даже немного хорошо. Захотелось в это небо. Я почти был уверен, что если умру, то попаду именно в такое небо: хмурое, серое, ситцевое... Я почти улыбался, думая о смерти. Но, взяв себя в руки, я решил, что буду бороться так долго, как только хватит сил. Я еще не знал зачем, но почему-то хотелось верить, что впереди меня еще хоть что-то ждет, хотя разум мне твердил, что со мной больше не случится ничего хорошего.

Я с трудом вылез из машины и поднялся к себе. И снова лег. Мне предстояло провести в горизонтальном положении около двух месяцев, поднимаясь только чтобы сходить в туалет или поесть. Я положил себе на живот ноутбук и набрал в поисковике: "Сто лучших книг". Теперь я знал, что делать. И пускай я остаюсь одиноким на всю жизнь, пускай мне страшно выходить на улицу, но мой разум не имел границ и я надеялся, что у себя в голове я смогу проживать тысячу жизней, пока не кончится моя настоящая. Больше способов коротать время в ожидании смерти я не видел.

Так шли неделя за неделей. Я читал взахлеб, всё подряд, заметив про себя, что раньше я не брал в руки книгу. Да и что я делал раньше? Я отодвинул ноутбук и закрыл глаза. Странное дело, мне казалось, что до аварии это был вовсе не я, а кто-то другой, кто умер. А я вот родился, такой вот, уродливый. Сам того не понимая, я медленно, но верно отсекал свое безвозвратное прошлое и уже к началу зимы не мог вспомнить, какого цвета были глаза у Рональда. Я неумолимо принимал себя и создавал по новой, заранее определив для себя, что я могу сделать, а на что и надеяться не стоит. Я знал, что никогда не найду себе пару, знал, что у меня не будет детей. Я не хотел их, да я и не потяну. Знал, что у меня не будет друзей, потому что люди никогда не будут чувствовать меня равным себе. И с этим я смирился заранее. Я избавлял себя от всех возможных разочарований и снова читал и читал, радуясь, что могу мысленно говорить с героями книг, и они становились моими единственными друзьями.

Единственное материальное, о чем я думал, было - надо отпустить волосы, чтобы люди не пугались шрама на лбу. Вот, в общем и всё.

Однажды утром я поднялся с кровати и заметил, что в комнате стало гораздо светлее. Я дошел до окна и посмотрел вниз. Весь город был укрыт белой пеленой снега.

Глава 5. Новый виток депрессии

Как уютна петля абсолютного пустого нуля,

Ни копья, ни рубля, не надеюсь, не люблю, не спешу.

Под рукою - снега. Протокольные листы февраля.

Эй, бессонная ночь, наливай чернила - все подпишу!

(Александр Башлачев)

Я читал взахлеб несколько недель, успев совершенно забыть, что я - омега. Я больше не видел себя таким и не воспринимал им. И, может, из-за сильного стресса или из-за таблеток, которые мне приходилось пить пачками, у меня течки не было больше, чем полгода. Я и не думал об этом, решив, что в моем организме что-то сломалось по этой части. К врачам я решил не обращаться.

Так получилось, что к моменту аварии я сохранил непорочность, которая теперь, конечно же, никому не была нужна. Иногда вспоминая об этом, я задавался вопросом: для кого я вообще берег себя, если никому так и не понадобились мои дары?

Новый год я встретил в обществе папы. Я не хотел ничего праздновать, но он всё-таки приехал. Купил одежду, хотя я почти не выходил из дома, накрыл стол и даже поставил на него букет из сосновых веток.

- Может, тебе телевизор купить? - на взгляд папы моя жизнь без ящика была уныла, хотя я так не считал.

- Лучше купи книг, а то у меня глаза устали читать с экрана.

- Ты у меня молодец, - папа сел ко мне на постель и поцеловал в лоб. Это был, наверное, первый поцелуй за последние полгода. Но я старался об этом не думать и не жалеть себя.

- У меня нет выбора просто. Мне либо вешаться, либо жить хоть как-то.

Папа отвел глаза. Он боялся больше всего того, что я однажды не выдержу всех свалившихся на меня жизненных испытаний. Но я понимал, что я у него единственная радость, хоть теперь и в покалеченном варианте. Но каким бы я ни был, больше у папы детей не было. Я вообще родился в экстремальных условиях. Отец, который не отличался особенными душевными и моральными качествами, периодически напивался и избивал папу, даже несмотря на его беременность. В итоге я родился несколько досрочно и месяц провел в боксе для недоношенных, между жизнью и смертью. Но родители, несмотря ни на что, продолжали жить вместе, пока отец не замерз пьяным в какой-то канаве. Мне тогда было десять, но я радовался этому так, как не радовался ни одной новой игрушке. Папа, правда, плакал. Отца он всё-таки любил. После смерти отца любить стало некого, и папа стал любить меня. Это мне очень нравилось и, не скрою, нравится до сих пор, особенно учитывая тот факт, что больше ни на чью любовь мне рассчитывать не приходится и не придется.