MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович - Страница 57

Это тоже одна из моих первых фотографий, мне тут месяцев восемь. Часто помещаю этого ребенка в свои книги как образ чистого состояния души.

Это существо горя еще не изведало. Но заметно по глазам: изначально знает, что горе есть.

Мои мама и папа жили в те дни в светлом облаке молодого счастья и приближались к главным жизненным испытаниям. Горя впереди было через край. Они об этом не знали. Лучше ли было бы знать, чтобы пройти через потери увереннее, или знание отравило бы счастье?..

На планете нашей бушуют стихии. Подземные, наземные, межчеловеческие, внутричеловеческие. Там и сям уймы людей в расцвете сил и надежд с жестокой внезапностью теряют сразу все или почти все, невосполнимо. Горе, вседневное, ежемгновенное горе миллионов и миллионов – действительность такая же реальная, как наша каждодневная суета, как сердцебиение и дыхание, как биржевые новости, как рождение новых существ.

Если открыто поглядеть на календарь человеческих трагедий во всех его масштабах, – окажется, что в траурную рамку следует поместить сплошь всю историю. Каждый день и час, каждый миг существования рода людского свирепствуют зло и смерть – не здесь, так в другом месте, не сейчас, так потом. Потеря многих, потеря одного – если душа затронута, на качество переживания количественная разница не влияет: и одна смерть – всесмерть.

Мы поняли уже, что благополучная жизнь состоит в том, что теряется все, но не сразу. И знаем, что за дарованной нам Милосердной Постепенностью охотится много, слишком много хищных охотников – зверей жестокой внезапности. Имя им легион, и не убывают: войны, террор, несчастные случаи, убийства, самоубийства, уймы болезней…

Пока звери эти обходят нас стороной, мы как антилопы в саваннах, где шастают леопарды, гепарды и львы, детски верим, что нас, вот именно нас-то и пощадят, нас и детенышей наших не тронут, мы-то уж как-нибудь. И пока обходят, пока не трогают, обо всех угрозах и о финишной ленточке можно забыть, кушать себе свою травку.

Древненькие защиты невооруженной души. Да и в самом деле, что толку осознавать реальную жуть во всех ее бешеных вероятиях, если не можешь ничего изменить и не умеешь мыслить просветленно и высоко, как учат нас продвинутые вероучения?.. Покуда не снабжена душа аккумулятором духа и батарейками вечности, на вторжение вихрей безжалостной дикой правды набор ответов стандартен и невелик: депрессия, паника, цинизм пассивный или активный, звериный («умри ты сегодня, а я завтра»), та или иная наркотизация, тупой пофигизм или просто отказ от жизни.

Тут вот еще какая особенность массы недоснабженных душ: ценностная суженность, она же зависимость. Уймы людей в бытийных ненастьях теряют лишь некие части своей бытийственности (иной раз, правда, и очень важные и сверхважные: ребенка, здоровье, любовь…). А переживается, что потеряно все – совсем, целиком, что ничего не осталось. Что больше жить нечем и незачем. У многих при этом сознание бессильно понимает, что жить нужно и можно, а жизнечувствие падает в тартарары – подсознание, зависимое от потерянного, гнет свое и может втянуть в психалгическую воронку, ту самую.

Сразу принципиально: от горя не лечат, горе не лечится. Горе – не болезнь, не недуг, не инфекция. Травма – да, но не та, которую, подобно вывиху, можно вправить, или подобно перелому, загипсовать, или вставить протез. Рана – да, но не та, которую можно залить йодом, забинтовать или зашить.

Горе не лечат. Это неподходящий, неадекватный термин. И не обезболивается горе. Даже если его заливают лекарствами, алкоголем, наркотиками – не обезболивается, а наоборот. Если это настоящее горе – то, о котором говорят: убит горем, убита горем.

С горем учатся жить. С болью потери можно учиться сосуществовать. Можно отвлекаться от этой боли, потихоньку на какое-то время ее усмирять или просто ждать, пока она мало-помалу усмирится сама.

Уже в первые, шоковые дни боль утраты может временно отступать, облегчаться, но потом возвращается с новой и новой силой. Может быть настолько нестерпимой, что кажется, будто и день, и час, и минута – целая вечность. Постепенно, очень постепенно сворачивается – прячется вовнутрь, в глубину души. Но если горе настоящее и душа настоящая – никогда не проходит. Не исчезает. Не забывается.

Год – срок слишком малый, чтобы надеяться на усмирение боли. За такое время многие едва только успевают осознать значимость потери, ощутить глубину утраты.

Стариннейшие и вернейшие друзья в горе – не анальгетики, не облегчители, но поддерживающие спасатели – труд и молитва. Воздержанность в еде, посты, но не до истощения. Общение – для кого как. Музыка, любое искусство – тоже для кого как. Природа, уединение, экстремальные рисковые занятия, боль физическая (она временно, чисто физиологически заглушает душевную) – тоже по-разному.

Главное – не застывать в душевно-болевой судороге, в столбняке, в ступоре – брать себя за шиворот и двигаться, жить по возможности деятельно. Очень хорошее, проверенное средство – отстранившись от себя, вникать в жизни других, помогать им в горестях и заботах, даже если они кажутся мелкими, суетными, ничтожными. Заполнять душевное пространство новыми симпатиями. Покровительствовать какому-нибудь ребенку, инвалиду или старому человеку. Да хоть бездомную собаку приютить…

Разумеется, все это не предписуемо, по «надо» не происходит. Но дышать и делать что-то посильное всегда можно. Открыться жизни и не мешать душе, которая часто бывает мудрее сознания.

Хорошее чтение очень желательно, хотя многим в горе читать трудно, тяжело вообще что-либо воспринимать. Хоть по чуть-чуть… Немалую поддержку может дать изучение психологии самого горя, например, по замечательным книгам моего давнего друга, российского психолога Фёдора Василюка («Переживание горя», «Переживание и молитва»).

Помогает углубленное размышление – осмысление своей потери в укрупненном масштабе, в панораме целостной жизни. У Виктора Франкла, великого психотерапевта, прошедшего ад фашистских концлагерей, в работах «Человек в поисках смысла», «Доктор и душа», «Воля к смыслу» прекрасно описано, как это может происходить.

«Человеческое существование не может быть лишено смысла до самого последнего вздоха», – говорит Франкл.

Добавлю: и после последнего вздоха жизнь человека продолжает наполняться смыслом. Жизнь смысла длится в Запределье, не доступном нашему разумению, но подающем нам позывные через сны, через людей-медиумов, особо чувствительных к иномирию, и через наши собственные душевные движения и события жизни, то незаметные в своей обыденности, то заметные, но необъяснимые…