MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович - Страница 6

Энтропия же не передается, не переносится – нечего переносить, нет содержания – энтропия просто причиняется, наступает и воцаряется. Жизнь – движущийся во времени поток самовозобновляемой информации, эстафетное бытие биоформ. А смерть – пришествие энтропии: разрушение биоформы.

Свежий труп – разрушающаяся информация огромной величины, только что бывшая самовозобновляемым потоком и становящаяся нулем.

Логика закона сохранения, однако, подсказывает, что абсолютного нуля информации быть не может; разрушенная информация должна где-то как-то сохраняться, а не просто безвозвратно переходить в энтропийное отсутствие. В мире базовых физических данностей все изменяется, преобразуется, переходит в разные виды, на разные уровни – но все сохраняется. Другие измерения, другие пространства и времена для современной науки уже не фантазии, а предмет исследовательского поиска. Почему не предположить, что сохраняется, переходя в какие-то иные измерения, информация или информационно-энергетическая (инфергическая) структура, именуемая душой?

Здравый критический ум по справедливости должен отнестись к такому предположению с недоверием: ну еще бы, ведь нам так хочется продолжать быть всегда и так не хочется никогда больше не быть. Так просто принять желаемое за действительное, так легко себя уговорить, что все-таки не умрем, утешиться хоть какой-нибудь лазеечкой в вечность. Но в наше время уже трудно с детским простодушием верить в бессмертие души лишь потому, что об этом все еще со стариковской упертостью вещают обветшалые религии, вот и изыскиваем наукообразные обоснования…

Агрессивное присутствие энтропии – смерти в жизни – открывается каждому, всеохватно и всеочевидно. Присутствие жизни в смерти не очевидно.

Алина, будущая моя коллега, хочу вас поздравить. Не примите за насмешку. Искренне поздравляю, даже вдвойне: и просто как человека и как психолога – человека, намеренного помогать человекам быть человеками.

Вы переживаете сейчас кризис душевного взросления, вы до него дозрели. И ставит душа ваша перед вами вопрос вопросов, наконец, напрямую: да, зачем жить вам и зачем живут все – при том всеобщем условии, что жизнь наша здесь временна, как аренда жилья. Что придется, раньше или позднее, нам всем и каждому это жилье покинуть, освободить – вернее, освободить от него себя.

Уже в миг зачатия подписывается каждому существу, отправляющемуся жить, приговор-неизвестно-за-что для приведения в исполнение-неизвестно– когда, но, с вероятностью, приближающейся к стопроцентной, не позднее биологически предельного срока жизни (со статистическим люфтом от – до) для особей данного вида. Для собаки это, самое большее, лет пятнадцать – двадцать, для человека…

Тяжко, конечно: четверть века почти оставаться в детском убеждении, что будешь пребывать тут всегда, что все по какому-то недоразумению умирают, а ты ни в коем случае, никогда, ни за что, – и вдруг вмиг очнуться и осознать, что ты из всеобщего правила не исключение.

Но, хочу вас спросить: легко ли представить, что – исключение? Что придет момент, когда все-все-все умерли, а ты живешь себе и живешь? Как у Фредерика Брауна: «Последний человек на Земле сидел в комнате. В дверь постучались…»

Вот он самый кошмар-то был бы. В таком положении ответа – ЗАЧЕМ – уже точно не было бы.

Тут, на постоялом дворе нашей жизни, приходится каждому что-то для себя решать. Принять какую-то версию, более или менее общую, или свою доморощенную. В чем-то увериться или о чем-то с собой условиться, хотя бы ненадолго. Или – как делает большинство, не перегружающее себя размышлениями, – просто забывать, забывать снова и снова, уходить от неразрешимости испытанным детским способом: вытеснять из сознания.

Я что-то подобное мучительно пережил в первый раз в возрасте около шести лет. Безо всякого физиологического повода, никакой такой дурноты – просто открылось… И вся последующая жизнь – желал того или не желал, помнил или нет – превратилась в вопрос, ответ на который можно получить только из-за поворота, который впереди. Из-за горизонта, за которым окажемся. После последней точки того текста, который есть наша земная, здешне-сейчасная жизнь.

Текст, который вы прочитаете далее – часть этого жизневопроса, с некоторыми заглядками – не ответами, но наводками.

Стихи, случается, знают больше, чем их авторы.