Ночь за нашими спинами - Ригби Эл - Страница 40

– Может, мы подождем?

Она хмыкает:

– Он и завтра явиться может. И не особо трезвым.

– А вы, простите, его…

– Да что я, совсем, что ли? Сестра. Живем с дочкой тут, жена уже несколько лет как удрала. Купилась когда-то на южные корни…

Раздается детский плач. Женщина разворачивается и, бросив «сейчас», удаляется. Элм делает несколько шагов вперед и осматривает коридор – обшарпанный, с драными обоями и маленькой тусклой лампочкой.

– Интересно, куда он ушел. Отправлять письмо?

– Да, он что-то болтал про письмо! – раздается голос женщины. – Он вообще в последнее время немножко чудит, мелет что попало… – Вернувшись, она прислоняется к стене и достает из кармана халата сигарету. – Нет, не то чтобы я сама любила главных, но это не дело.

Она шарит по карманам в поисках спичек. Я протягиваю руку, огонек пляшет на кончике пальца. Женщина вздрагивает, но почти сразу прикуривает, не сводя с меня любопытного взгляда:

– Интересным копам понадобился Тэд. Он что, натворил что-то?

– Просто нужно кое-что выяснить. А власть… – Элм нервно улыбается, похрустывая суставами пальцев. – Таков закон, мэм. Когда власть есть, ее ругают. Когда она действительно плохая, – свергают.

Женщина нервно вздрагивает и поплотнее запахивает халат.

– Да бросьте. Зачем воду баламутить. – Она выдыхает дым. – Хотя знаете, Тэдди как-то говорил что-то похожее… напился, орал на весь дом что-то вроде «Нас легионы, мы пламя!». Дочь разбудил, дурень… А все оттого, что дрянь всякую читает.

– Дрянь? Вы про «Харперсон Дэйли»?

Женщина мотает головой:

– Так, бумажки. Случайно нашла, когда убиралась. Так он орал про важные тайны, революционную прессу, где мне, курице. И я ведь даже сказать ничего ему не могу, потому что у него наконец бабки появились хоть какие-то. Может, работу нашел… та же организация «Жизнь» подсуетилась. Они много шляются в наших краях: то бесплатные майки раздают, то зарядку проводят, то вечера в ДК. Слышали? Тэд к ним прилип, может, правда его куда устроили? Говорят, они могут. Всякие программы по уходу за животными, возделыванию полей… не знаю, девочки. Правда не знаю.

Она замолкает. Потом снова с тревогой смотрит на нас:

– Не думаю, что он приворовывает или что… Он бездарь, но честный. Служил. Мечтал когда-то стать полицейским…

– Верим-верим. – Элм дружелюбно кивает. – Мы еще навестим вас. До свиданья. Эш, идем?

– Чао, полиция, захаживайте!

Она закрывает за нами дверь, и мы торопимся вниз по грязной лестнице. На улице Элм, оглянувшись, хмурится:

– Неужели многие так живут…

– Так – это как?

– Как… мусор.

А то не знала. Не всем везет родиться уродом и попасть на правительственную службу. Мысли вкупе с въевшимся запахом прогорклого масла вызывают у меня тошноту.

Звонит телефон. Элмайра вынимает его из кармана и нажимает на кнопку:

– Да?

Почти мгновенно она меняется в лице:

– Нужны? Нет? Сколько погибших? Боже мой… А… как его зовут? Что? Ох… да нет, я потом тебе скажу. Нет, не в штаб. Звони, если вдруг… да, до связи.

Элм молчит, глядя на потемневший экран. Я с силой дергаю ее за рукав, и она поднимает глаза:

– Нападение в центре. Ребята едва успели. Шесть раненых и один убитый. И это… Тэд Макдугл. Разгневанный читатель.

Мы все понимаем одновременно. И срываемся с места.

Улица Шолохова – одна из самых узких и тихих в центре. Домики не выше трех этажей, почти соприкасающиеся друг с другом балконы. Харперсон сам выбрал эту относительно закрытую и уединенную часть района для редакции, и сегодня это не сыграло ему на руку.

Дверь выбита, на месте стола охраны – огромная дыра в полу. Мы с Элм летим по пустым коридорам: она в прямом смысле, я – почти. Трупов не видно: наверное, сотрудники разбежались, едва заявились гости, а тем некогда было никого преследовать. И все же – судя по следам от выстрелов – дроиды прошли здание насквозь, пока не добрались до верхнего этажа, где всегда работает Харперсон… а когда он увлечен, он не замечает ничего вокруг. К тому же он часто надевает наушники, слушает то рок-н-ролл, то Шаляпина. И поет.

В его кабинете разбросаны стулья. Дымится огромный монитор. Но здесь тоже никого нет, зато на полу лежат с полдюжины деактивированных белых дроидов. Жалюзи чадят, стоит едкий запах горелого пластика, окно выбито, в комнате гуляет ветер. Вокруг гулкая тишина, и слышно, как со стола капает кофе. На стакане видна знакомая надпись.

Аверс или реверс?

Элм оглядывается вокруг. Затем залезает под стол, снова вертит головой. Сигнализация воет, около батареи валяется обгорелый махровый тапок.

– Это… все, что осталось? Уроды!

Я молча пинаю шкаф. И вздрагиваю, слыша оттуда сдавленный вопль. Замираю, Элм тоже, но уже через секунду мы одновременно распахиваем дверцы.

– Иисусе!

Харперсон сидит под пустыми вешалками и таращится на нас. На его голове – дурацкие наушники (подарок Вуги), в которых поет старина Элвис. Рубашка редактора закоптилась, волосы стоят дыбом, а к груди он прижимает пожарный топор.

– Вы целы? – Элм протягивает ему руку. – Что случилось?

Выбравшись, он оглядывает разгромленный кабинет и останавливает взгляд на процессоре.

– Верстке каюк…

– Они… взяли что-то?

Харперсон вынимает из шкафа папку, на которой он сидел. Отряхивает ее и показывает спрятанный туда номер «Правды».

– Никто из них отсюда не вышел. Вот этому… – он поддевает носком ботинка одного из роботов, – я руку отрубил. Сам!

Остается только поздравить его. И поскорее узнать подробности. Элмайра присаживается рядом с одним из дроидов на корточки и тыкает в его грудь ногтем.

– Как вы остались живы? Не топором же…

– Не топором. Благодаря науке!

Он лезет в карман. На ладони у него лежит белый шарик-деактиватор.

– Джей Гамильтон заходил неделю назад и оставил вот это. Экспериментальный образец. Может, ему понравилось, что в одном из выпусков я назвал его «нашей надеждой» и «горьковским буревестником свободы», а мистер Глински это прошляпил?

Элм нервно смеется и, выпрямившись, заглядывает Харперсону в глаза:

– Вы ведь понимаете, что вы чудом выжили?

Он отвечает с непоколебимой уверенностью:

– Это потому, что я редактор. А это профессия для храбрых…

– Газета не должна была попасть к вам.

– Но мне ведь ее прислали!

– Человек, который сделал это, убит! Будет лучше, если…

Элм тянется за папкой. Но Харперсон ее не отдает.

– Это же сенсация!

Глаза редактора блестят. Ненавижу, когда у него такое настроение. Если он входит в раж, то забывает обо всем на свете, например, о том, что только что едва не обделался.

– Я выставлю это как провокацию. Одним махом задели и правящую партию, и оппозицию! И вы мне поможете. Эшри, возьмите фотоаппарат в том сейфе. Все корреспонденты разбежались…

Мне ничего не остается, как подчиниться, хоть Элм и смотрит на меня озадаченно.

– Снимайте этих роботов. Вот так. Да. И разбитое окно. А теперь меня с топором! Вот, чудесно.

Он позирует мне, выпятив живот, еще минуту и тут же начинает строчить что-то в блокноте. Элмайра нерешительно переминается с ноги на ногу:

– Я вызову копов, ладно? И мы уйдем.

– Конечно-конечно! – Не переставая писать, редактор движется к двери. – Вы же проводите меня?

Элм подбирает с пола его портфель и, взяв его под мышку, идет следом.

– Вейл, извините… домой вы не пойдете. Вам попросту и не удастся туда дойти.

Он прячет блокнот в карман брюк и сердито переводит взгляд с нее на меня.

– Из-за идиотской провокационной белиберды?

– Видимо, да. Пожалуй… поживете под нашей охраной. Пока.

Он жалобно оглядывая кабинет:

– Номер горит, и все эти трусливые гады, мои сотрудники, разбежались!

– Наши компьютеры в вашем распоряжении. Не тревожьтесь.

– А материалы? А жесткий диск?

Я резко выдергиваю из процессора все шнуры, взваливаю его на плечо и подхожу к Элм. Харперсон молча наблюдает за происходящим, а затем качает головой: