Преподобный Амвросий (СИ) - Протоиерей Четвериков Сергий - Страница 40

Вопрос: «Когда в грубые искушения впадаю, то прихожу в уныние и даже отчаиваюсь». Ответ: «Когда о. игумен Антоний был болен, то перед его смертию мы с о. Климентом приходили к нему. Отец Климент в это время о ком-то сомневался, а о. игумен говорил: „Не надо отчаиваться ни за кого, один диавол отчаялся, а прочие могут спастись“».

«Приступит человек, и сердце глубоко. И вознесется Бог, стрелы младенец быша язвы их. Приступит злой враг человек и сеет плевелы на ниве Господней. Сердце глубоко ― кто сам себе внимает и не смотрит, кто и как что делает, а если он призовет Бога, то молитва победит и отгонит нападение вражие, и тогда стрелы его будут как стрелы младенцев, как мухи кусают».

Батюшка еще говорит: «Человек яко трава. Кто гордится, тот вянет, как трава, а кто боится Бога, тот будет помилован Господом».

Вопрос: «Как это: возверзи печаль твою на Господа?» Ответ: «Это значит жить просто и все упование возложить на Господа и не рассуждать, что кто сделал, что и как будет. Царь Давид когда думал и рассуждал по-человечески, тогда дошел до безнадежного состояния, ни в чем не находил себе отрады: „Поглумляшеся и малодушествова дух мой“. А когда возложил упование свое на Бога, тогда был утешен: „Помянух Бога и возвеселихся“. „На хребте моем делаша грешницы“. Враг нападает на человека страстями, и человек делает все, что ему враг внушает, и все это на его спине отзывается».

«Будь снисходительна к другим. Симеон Новый Богослов пишет: „Ежели сто человек успокоишь, а одного оскорбишь, то все пропало“».

Вопрос: «Что значит: жезл твой и палица твоя, та мя утешиста?». Ответ: «Жезл ― крест, скорбь, а палица ― молитва Иисусова. Жезл ― деятельная часть добродетели, а палица ― умная молитва».

Вопрос: «Бывают помыслы, что вы мне доверяете». Ответ: «А я тебе притчу расскажу. Одного пустынника выбрали архиереем, он долго отказывался, но они настояли. Тогда он и подумал: „Я не знал, что я достоин, верно, есть что-нибудь у меня хорошее“. В это время явился ему Ангел и говорит: „Рядниче (рядовой монах) что ты возносишься, там люди нагрешили и им нужно наказание, вот оттого и выбрали, что хуже тебя не нашлось“».

Во время смущения батюшка никогда не благословлял делать замечания или выговора и рассказал, как у архимандрита Моисея был келейник о. Нифонт; он что-то сделал недолжное и ждал проборки, а архимандрит будто и не замечает ничего. Отец Нифонт приходит к нему и все ждет выговора, а архимандрит дает ему разные приказания. Так было несколько раз. Раз как-то о. Нифонт пришел к архимандриту очень веселый, а тот сейчас дверь на крючок и начал его пробирать.

По записям другой монахини, батюшка говорил: «Дурные сны бывают от трех вещей ― от осуждения, от тщеславия и от объядения.

Некто спросил монаха: „Кто тебя научил молиться?“ Он ответил: „Бесы“. ― „Как бесы?“ ― „Да так! Они меня бороли разными помыслами, а я отбивался от них молитвой“.

Без преданности Промыслу Божию не приобретешь покоя. Не смиряешься, оттого и не имеешь покоя.

Златоуст говорит: „Если хочешь узнать истину о себе, ищи ее у врагов ― они тебе скажут“.

Три колечка цепляются друг за друга: ненависть от гнева, гнев от гордости.

Когда говоришь со смиренным, то отдыхаешь, легко с ним; а когда говоришь с тем, кто себя оправды­вает, а других винит, ― ох, куда как умариваешься.

Когда бывает бесчувствие, тогда наиболее нужно упражняться в молитве устной.

Когда сердце прилепляется к земному, тогда надо вспомнить, что земное не пойдет с нами в Царствие Небесное».

О скорбях, вызываемых случающимися в монастырях сплетнями и пересудами, о. Амвросий высказывал и устно, и письменно следующее: «Кто из поступивших в монастырь прямо пойдет путем смирения в страхе Божием, и сохраняя по совести очи, и слух, и язык, а в ошибках прибегая к самоукорению, тот мало увидит неприятных случаев, а слово „сплетня“ для него и существовать не будет. Ежели Господь ради нашего спасения перенес заплевания и заушения и всякий вид уничижения, то кто из хотящих спастися не должен знать, если только он имеет правильное стремление к спасению, что и ему должно понести подобное, хотя в меньшей мере, за грехи свои и ради своего спасения. Главная мысль при пострижении выражена так: „Имаши досадитися, и уничижитися, и изгнатися, и вся скорбная понести“. Кто это знает и помнит, для того слово „сплетни“ не может иметь силы. Если кто спросит, для кого же они существуют и имеют силу? Разумеется ― еще для немощных, хотя и благонамеренных, у которых самолюбие еще в силе, хотя бы и прикрывалось благовидно какими-либо мнимо благословными предлогами; ― для тех, которые смотрят на вещи, хотя в некоторых случаях, человеческим оком, не быв еще свободны от того, чтобы получать внимание и ласку и приветствие, и некоторое почтение, а иногда и предпочтение, особенно, когда представляется на это как бы некий предлог чрез бывшие от них благотворения. Св. апостол Павел оба сказанные состояния ясно выразил упреком: „Наченше духом, ныне плотию скончевают“.

Как же быть в таком случае немощным? Очень просто: сознавать свою немощь, прибегать к самоукорению и смирению и в неприятных случаях более обвинять себя, а не других, и прежде всего смотреть на вещи просто, что все мы люди, все человеки, всякий по-своему видит, по-своему разумевает, по-своему судит и толкует. В этом судить нас будет один Сын Божий, Которому Единому дана сия власть от Бога Отца. Когда же оставим простоту и будем думать и толковать, что, и как, и зачем, и для чего, и кто они, и как они, тогда и не будет просто, а выйдет мудрено, паче же бестолково. Пойдут недоумения и недоразумения; не обойдется и без жалобы; а скорби-то, скорби-то будут невыносимые. Не помню, где-то написано, что тщеславие, если дотронуться до него пальцем, кричит: „Кожу дерут“. Хотя и не всегда так, а бывает, не по малой части, только в различных видоизменениях. Самолюбие наше корень всему злу. Оно есть начало всех страстей, оно есть причина всех наших бедствий и страданий, иногда в настоящее время, а иногда как последствие прежних ошибок. Впрочем, не одно самолюбие бывает причиною скорби, а часто и благая решимость жить благочестиво, как сказано у апостола: „Вси хотящии благочестно жити, гоними будут“. И в другом месте сказано: „Многи скорби праведным“, только с прибавлением ободрения: „но от всех их избавит я Господь“. Блажен, кто принадлежит к числу таких и терпит скорби за правду и жизнь благочестивую. Как же быть тем, о коих сказано: „Многи раны грешному?“ И таким не должно отчаиваться, а без смущения и с упованием на милосердие Божие благодушно простираться к покаянию и смирению, подражая мытарю, который, видя во всем свою неисправность, взывал ко Господу: „Боже, милостив буди мне грешному“. Стараясь жить благочестиво, должно помнить и никогда не забывать, что все читаемое и разумеваемое должно относить к себе, а не к другим, к себе быть благоразумно строгим, а к другим снисходительным. Блогоразумно строгим быть ― значит не смущаться бестолково. Пример сего мы можем видеть в детях различного возраста, которым оказывается снисхождение по мере их понятий. Есть и дети духовные, которых возраст считается не по годам или бородам и морщинам, а положительно сказано: „Возраст старости есть житие нескверное“. Скоро ли доживем до такого возраста старости? А не доживши, все мы требуем друг от друга снисхождения, по любви о Бозе: снисходительно слышать, снисходительно видеть, снисходительно судить о виденном и слышанном. Все это сказано лишь к сведению, чтобы нерассудно не устрашаться. На самом же деле придется многое перечувствовать, потому что человек не вдруг стяжавает бесстрастие. А где страсти, там и скорби со многими недоумениями и недоразумениями».

Несколько другой характер носят наставления о. Амвросия, сказанные им в своей хибарке не для одних только монашествующих, но и для мирских лиц.

Надо вспомнить, какое впечатление производила эта хибарка уже сама по себе! «Как радостно забьется сердце, ― рассказывает одна ее постоянная посетительница, ― когда, идя по темному сосновому бору увидишь в конце дорожки скитскую колокольню, а с правой стороны убогую келлийку смиренного подвижника! Как легко на душе, когда сидишь в этой тесной и душной хибарке, и как светло кажется при ее таинственном полусвете! Сколько людей перебывало здесь! И приходили сюда, обливаясь горькими слезами скорби, а выходили со слезами радости; отчаянные ― утешенными и ободренными; неверующие и сомневающиеся ― верными чадами Церкви».