Говорят сталинские наркомы - Куманев Георгий Александрович - Страница 14

Мы усаживаемся за стол и начинаем беседу. Прежде всего справляемся о здоровье «хозяина» дачи. Молотов отвечает, что для его возраста оно вполне сносное, хотя после перенесенного в прошлом году воспаления легких стал хуже слышать.

— Мы ведь с Вами земляки, Вячеслав Михайлович? — говорит Чадаев.

— А Вы откуда родом?

— Город Омутнинск Кировской области.

— Ну, если иметь в виду область, то, действительно, земляки — вятичи, — соглашается Молотов. — И в Омутнинске мне доводилось бывать. Но родом я все же из другого места — из села Кукарка. И у меня есть другой известный земляк. Так уж распорядилась история, что из одного села вышли два председателя Совнаркома: Алексей Иванович Рыков и я. (Меня особенно поразило, что имя Рыкова было произнесено Молотовым полностью и даже с каким–то уважением.)

Постепенно мы переходим к разговору на исторические и политические темы. Молотов сам предлагает, чтобы гости расспрашивали его обо всем, что интересует.

Я сразу задаю вопрос о секретном протоколе к советско–германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. Был ли в действительности такой дополнительный протокол?

— Трудный вопрос затронули, — замечает Молотов. — Ну, в общем, мы с Риббентропом в устном плане обо всем тогда договорились.

Следующий вопрос касался рассказа А. И. Микояна о том, как германский посол в Москве фон Шуленбург предупредил советское руководство о предстоящей агрессии против СССР.

Молотов задумался, потом ответил:

— Что–то не помню. Вряд ли…

Я. Е. Чадаев интересуется степенью виновности сподручных Берии — Абакумова, Меркулова, Деканозова и других.

— Надо бы внимательно посмотреть все документы, ведь подлинных врагов и нестойких элементов в нашем обществе было немало. И проведенная чистка накануне войны была оправданным делом. Хотя при этом допускались и ошибки, — говорит Молотов и переключает разговор на вопросы текущей политики, нашей внутренней жизни.

— О трудностях нашего развития замалчивать нельзя, — замечает он, — это создает такое представление: что же это за социализм? Этого не хватает, того не хватает. Очень большие испытания. Вот помогаем Польше. Одна она не устояла бы, конечно. Я считаю большим плюсом, что появился Ярузельский. Похож на честного, понимающего социализм, его законы. Он не торопится, и не нужно торопиться. Мы же торопимся. У нас уже объявлен настоящий полный, зрелый социализм. С моей точки зрения, тогда можно говорить о развитом социализме, если он растет, если можно учесть недостатки. Когда же замалчивают отрицательные стороны, получается большой вред. Торопливость порождает оппортунизм. А что сейчас у нас? И хлеба не хватает, и мяса не хватает, материалов для одежды. И то, что мы выдержали, неуклонно все усиливая социалистический строй, — это все же не дает права сказать: «У нас зрелый социализм». Слово «зрелый» я вообще считаю неподходящим для нас. Но мы идем по пути создания развитого, все более всесторонне развитого социализма. И находимся в самом начале этого пути. Надо еще десятки лет поработать, десятки лет. Причем в условиях, когда мы живем в капиталистическом окружении.

Во всяком случае наши позиции еще не окрепли, социалистические позиции. Но, когда мы торопливо игнорируем факты, связанные с недостатками, с остатками старого общества в нашей стране, это пользы не приносит, это создает иллюзии и разочарование. И многие разочарованы, на мой взгляд: «Как же так? Социализм десятки лет, а вот не все имеем».

В таких условиях международных, да и внутренних, в которых мы живем, ждать такого быстрого решения коренных вопросов нереально. В прошлом мы не могли особенно об этом думать, потому что дай Бог укрепить основы социализма. Мы этого добились, не пошли по оппортунистическому пути. Но вот замалчиваем недостатки настолько, что приукрашено все. Приукрашивание нового строя в данных исторических условиях может принести существенный вред. А вот назовите мне книгу, где бы говорилось: «Вот это реальный социализм, а это — остатки капитализма». Такой книги я не видел.

Или возьмем товарно–денежные отношения. Они очень опасны, и их нельзя недооценивать. Наоборот, теперешние теоретики говорят: социализм не может быть без товарно–денежных отношений, это, мол, противоречит марксизму. У Сталина и Ленина на этот вопрос не обращено должного внимания, мне кажется. У Маркса говорится, что в условиях развитого социализма должна быть отмена товарно–денежных отношений, а на первом плане должно быть укрепление появившегося нового строя в экономическом, политическом, культурном плане. Сталин в этом отношении не отступал от марксизма–ленинизма. Налицо сейчас наше отставание от научных взглядов, я так понимаю. Эта точка зрения в нашей литературе не отражена. Кроме записок в ЦК, я об этом пишу.

На этом беседа с Молотовым закончилась. Он подписывает мне свою фотографию. Затем с согласия Вячеслава Михайловича я ставлю свой фотоаппарат на «автомат», и мы втроем фотографируемся.

Мы желаем «хозяину» дачи хорошего самочувствия. Прощаясь, Чадаев говорит:

— Есть секретное лекарство.

— Ну? — удивляется Молотов.

— Да, да, — продолжает Чадаев — воля к жизни.

— Ну конечно, это имеет значение, — соглашается полушутя Молотов. — Я ведь никогда не собирался долго прожить, не думал об этом.

— Но Вы всегда волевой, — замечает Чадаев.

— Да без этого нельзя, — отвечает Молотов.

Пожимая руку Молотову, я замечаю, что она у него достаточно крепкая, напоминает руку молотобойца, кузнеца.

— А как же? — отвечает он. — Я всю жизнь занимаюсь спортом, делаю зарядку, люблю плавание, лыжи.

Невольно подумалось, сколько же деятелей всех рангов обменивались с ним вот такими рукопожатиями: Ленин, Троцкий, Рузвельт, Сталин, Черчилль, Трумэн, Иден, Гитлер, Эйзенхауэр, Горький, де Голль…

— Может быть, Вам что–нибудь нужно, в чем–нибудь Вам надо помочь? — спрашивает Чадаев.

— Нуждаетесь ли в каких–нибудь книгах? — добавляю я.

— Нет, нет, наиболее интересующие меня сейчас книги имеются, — говорит Молотов. — Но вот хорошо бы к зиме достать мне шерстяную кофту и шапку…

«Какой поворот судьбы, — подумал 1 я. — Бывшее второе лицо в государстве — и без кофты и шапки…»

Из других встреч и бесед с Молотовым остановлюсь еще на трех. 13 июня 1984 г. мы с Я. Е. Чадаевым снова оказались у него в гостях. Незадолго до этого узнали, что Молотов, кажется, 28 мая был восстановлен в рядах КПСС.

С поздравления и начинаем наш разговор. Лично мне было любопытно, какая будет его реакция на наши слова. Я ожидал, что Молотов отнесется к ним довольно сухо и официально, поскольку, как казалось, вопрос для него был слишком выстраданным и наболевшим, тем более что решение об исключении его из партии он упорно считал несправедливым, незаслуженным. Но отреагировал Вячеслав Михайлович на поздравительные слова Чадаева весьма неожиданно.

— Восстановили! Восстановили! — радостно воскликнул Молотов, сидя на стуле, и по–женски всплеснул руками. — Сам товарищ Черненко вручил мне в Кремле партбилет.

Потом лицо его сделалось серьезным, и он громко сказал:

— Это моё исключение сделал Хрущев, потому что я всегда был верен Сталину. Вы меня, кажется, спрашивали, — продолжал он, обращаясь ко мне, — о роли Сталина в Великой Отечественной войне. Так вот, хочу подчеркнуть, что всем нам очень повезло, что с самого начала войны с нами был Сталин. Отмечу хотя бы его огромную роль в руководстве народным хозяйством. Все основные вопросы военной перестройки и функционирования нашей экономики, даже в деталях, он держал в памяти и умело осуществлял все рычаги управления по заданному курсу.

— Но действительно ли у Сталина была растерянность в первые дни или часы войны, — спрашиваю Молотова.

— А как же Вы думаете? Ведь Сталин был живой человек и на какое–то время неожиданные события его буквально потрясли и ошеломили. Он в самом деле не верил, что война так близка. И эта его позиция оказалась ошибочной.

Мы продолжаем наш разговор о событиях Великой Отечественной войны. Из ратных и трудовых подвигов советского народа Молотов особенно выделяет беспримерную, по его словам, в мировой истории эвакуацию.