Волчья стая - Бушков Александр Александрович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/92
• Следующая

Рядом с буханкой плюхнулись две консервные банки с яркими импортными этикетками – ананасный компот и сосиски. Обе банки наглухо запечатаны.

– А ключ? – машинально подал кто-то голос.

– Клю-уч? – осклабилась тетка Эльза. – Может, тебе еще и шампанское прикажешь? С какавой? Не хотите, не берите. Другие подхватят… Ну, что стали? Шагайте!

Синий первым вышел из строя, подобрал буханку, аккуратно сдув землю, рассовал по карманам банки. Поодаль кто-то громко заорал, привлекая внимание капо и охранника, – это появился еще один незнакомый эсэсовец, подталкивавший прикладом в спину взлохмаченного и злющего Эмиля. «Ну да, он же в карцере куковал, – подумал Вадим. – Я и забыл…» Под глазом у старого приятеля наливался немаленький синяк, руки у него были связаны, а лицо еще более ошарашенное, чем у остальных, уже получивших кое-какую ясность.

Его втолкнули в ворота, так и не развязав рук, заставили встать в строй, и Василюк заорал:

– Налево! Кр-ругом! Шагом марш!

Они двинулись к бараку, старательно пытаясь шагать в ногу. Навстречу столь же неуклюже маршировала другая бригада – две шеренги разминулись, отчего-то старательно избегая встречаться взглядами.

– Слушай, что тут творится? – шепотом спросил Эмиль, морщась, – видимо, запястья стянули веревкой на совесть.

– Понятия не имею, – не поворачивая головы, таким же шепотом отозвался Вадим. – Кто-то умом подвинулся… Ты радио, часом, не слушал? Может, революция? Переворот?

– Какое радио? Утром вломились двое, абсолютно незнакомые, начали излагать новые правила. Я поинтересовался, не рехнулись ли ребятишки, тут и началось… Одного я успел обидеть качественно, но и меня со знанием дела вырубили…

– Разговорчики! – взвизгнул Василюк, взмахнул дубинкой, но промахнулся. – Шагом марш!

– Стоять! – послышался сзади совершенно противоположный по смыслу приказ.

Их вприпрыжку догнал эсэсовец, придерживая правой болтавшееся на плече дулом вниз ружье. Мгновенно выдернул за шиворот из строя Столоначальника, бросил Василюку, как своему:

– Приказано – на допрос. Гони козлов в стойло.

И погнал Столоначальника к воротам, подталкивая кулаком в поясницу. Третья бригада и женская половина заключенных в полном составе еще стояли навытяжку перед трибункой, но герр комендант уже не обращал на них ни малейшего внимания, о чем-то, полуотвернувшись, беседовал с Маргаритой. Вадим так и не понял – то ли в самом деле перехватил полный ужаса взгляд Ники, то ли примерещилось и она смотрела в другую сторону.

Вернувшись в барак, обессиленно плюхнулись на нары и полезли за сигаретами. Новоявленный капо прохаживался от двери до окна и обратно, украдкой зыркая на столь неожиданно вверенных его попечению узников. Особенно часто его взгляд задерживался на Синем и Визире – взгляд, надо сказать, ничего приятного не обещавший. Не нужно быть титаном мысли, чтобы сообразить: неожиданно взлетевшего на вершины власти чернявого педика прямо-таки распирало от желания пустить эту власть в ход немедленно, но он еще не освоился со своим новым положением, и фантазия работала скверно…

Лежать Вадим не смог – только теперь стала ощущаться тупая боль в спине. Остальные, обнаружилось, тоже украшены кое-где синяками, морщатся при резких движениях, на Братка вообще жутко смотреть, опухоль достигла предела.

– Не лезь лапами, не лезь, – сказал ему Синий. – Растревожишь только.

– Еще и зубы ломит, бля…

– Перетерпи.

– Бля буду, скулу сломал…

– Ничего подобного. У меня глаз наметанный, знаешь ли. Дней несколько походишь в уродском виде, а через недельку опухоль сойдет…

– Если только в чьем-то распоряжении имеется пресловутая неделька… – бросил в пространство Василюк, постукивая себя дубинкой по ладони.

– Нет, ну это черт знает что, – громко заявил Борман. – В конце концов, здесь собрались люди, занимающие определенное положение и посты…

Василюк одним движением оказался рядом и, уперев конец дубинки повыше бровей Бормана, процедил:

– Как насчет карцера, человек с положением? Говнецо ручками пособирать?

Борман молчал, зло посапывая. Физиономия чернявого вдруг прямо-таки осветилась в приливе озарения, он покосился на Синего: коротко, зло, многозначительно. Тот напрягся.

На веранде загрохотали уверенные шаги, в дверь просунулся охранник:

– Вова, давай в темпе на инструктаж, комендант всех собирает…

Посторонился, пропуская Василюка, с широкой улыбкой записного весельчака воззрился на примолкших узников:

– Ну что, толстые? Звиздец нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь? Х-ха!

И удалился, нарочито погромыхивая сапогами, насвистывая нечто бравурное…

– Реформы… – протянул Синий. – В стиле эпохи… – Достал ножик и принялся кроить буханку. – Как бы там ни было, а поесть треба. Силы нам понадобятся, чует мое исстрадавшееся сердце…

– Банки вскрой, – попросил Красавчик.

– Не годится. Увидят вскрытые, догадаются, что их чем-то острым как раз и взрезали…

– Да это уже несущественно, – пришло вдруг в голову Вадиму. – Этот пидер знает, что у тебя нож.

– И точно. Ситуация осложняется… Ладно, подай-ка сначала сосиски. В самом деле, моментально вспомнит, гнида… Орлы, у кого-нибудь есть идеи? Не знаю, как насчет вас, но лично я этакое дерьмо на хохломском подносе в жизни не заказывал. Разве что в нашу теплую компанию мазохист затесался…

– Господи, да кто ж заказывал? – в сердцах сказал Визирь. – Подобные выкрутасы происходят исключительно в карцере и сугубо по желанию клиента. (Красавчик смущенно опустил глаза, хотя никто на него особо и не таращился.) А нынешняя фантасмагория задевает абсолютно всех. Или я преувеличиваю, господа?

– Да что уж там…

– Послушайте, – сказал Вадим. – Что, если это какой-то переворот? Я вполне серьезно. Грянула, наконец-то, предсказанная антикапиталистическая революция? И обрадованный плебс ринулся мстить? Они же спят и видят, как бы нас раскулачить на старый манер… Что анпиловцы, что гайдаровцы, гайдаровцы даже сильнее – красным попросту хочется, чтобы вернулись прежние времена, а гайдаровцам еще вдобавок невероятно обидно, что никто их советов не слушает и сладким пирогом не делится. Насмотрелся, учен. Последнюю сессию областной думы помните? Этот поганый доктор Айболит, что предлагал вздуть арендную плату за офисы втрое, как раз не красный, а местный главный гайдаровец…

– Рычков?

– Он, пидарасня очкастая…

– Ну это же несерьезно, – протянул Визирь. – Слышал я о нем краем уха. Из медицины его как раз и турнули за то, что забыл салфетку в чьем-то животе. Куда такому податься? Только в думу.

– Господи, дело совершенно не в том! – огрызнулся Вадим. – Про салфетку я и сам знаю. И про триппер, которым он санитарку наградил. Не в том дело, Элизбар… Вдруг и правда переворот?

– Вечека, Вечека приласкала Колчака?

– Что тут необычного? Выплеснулось наконец…

– Не знаю, как насчет переворота, но документики они всерьез спалили, – вмешался Браток. – Без балды. Я свои корочки сразу опознал. У меня и водительское, и свидетельство на «мерсюк» были зашпандорены в золотые рамки. На водительское пошло двадцать грамм, а на регистрационное аж сорок два…

– И зачем тебе это понадобилось, дитё уродливой экономики? – грустно улыбнулся Доцент.

– Чтоб гаишники охреневали, – простодушно пояснил Браток. – Золотыми цепями и гайками нынче никого не удивишь.

– Сам придумал?

– А что я, полный чурбан? Ничего придумать не в состоянии? У меня и талон в золото заделан, только я его дома забыл… Мои корочки горели, зуб даю, а золотишко так и не содрали, видел же…

– Переворот? Ну, не знаю… – сказал Доцент. – Лично мне эта версия кажется фантастикой дурного пошиба.

– В ваших ученых заведениях проблемы не ощущается, – огрызнулся Вадим.

– Ох… Признаюсь вам, Вадик, я уже давно не в научном учреждении, а самом что ни на есть коммерческом. Отсюда и денежки на предосудительные развлечения. И понимание тех самых проблем. Они стоят, вы правы. И довольно серьезные. Но в вашу внезапную революцию я отчего-то не верю. Не потому, что так легче и не столь страшно, а в силу объективных причин. Не могу поверить в революцию, развернувшуюся т а к и м вот образом. Все-таки не восемнадцатый век, когда в едином порыве кидались с вилами на барский двор и били по голове всех встречных-поперечных. И даже не семнадцатый год. Кстати, в семнадцатом тотальный грабеж начался отнюдь не сразу после взятия Зимнего. Несколько месяцев царили полная неопределенность и анархия.

• Предыдущая
• 14/92
• Следующая