Санта-Лючия (сборник) - Голсуорси Джон - Страница 10

В полдень 28 января, после успешного завершения одного чрезвычайно трудного дела о наследстве, Кит, выходя из суда, увидел на тумбе газету и, прочтя заголовок «Убийство на Глав-лейн: суд и приговор», в смятении подумал: «Боже, я ведь сегодня не читал газет!» То, что он два дня был всецело поглощен этим процессом, и подъем духа, который он только что испытал после нелегкой победы на суде, – все это внезапно показалось ему ничтожным до отвращения. Как же, черт возьми, он смел забыть хоть на минуту о том страшном деле? Кит стоял в толпе на тротуаре и не мог, физически не мог заставить себя купить газету.

Но когда он наконец шагнул вперед и протянул газетчику пенни, лицо у него было каменное. Ну да, это здесь, в экстренных сообщениях! «Убийство на Глав-лейн. Присяжные признали обвиняемого виновным. Приговор – смертная казнь».

Первое, что он почувствовал, было простое раздражение. Как они пришли к такому идиотскому решению? Чудовищно! Улики… Затем вдруг с жестокой ясностью понял, что все тщетно: не стоило даже читать отчет, не стоило думать о том, почему вынесен смертный приговор. Свершилось, и, что ни делай, что ни говори, этим ничего не изменить, никакие протесты не заставят их пересмотреть этот идиотский приговор. Положение отчаянное!

Пятиминутный переход от суда до его дома показался Киту самым долгим в его жизни.

Решительные люди не обдумывают заранее, как им поступить в том или ином случае. Воображение таких натур не способно представить в достаточной степени реальность того, что может случиться. Кит до сих пор так и не решил, что же он предпримет, если бродяга будет осужден. Как часто за эти недели он говорил себе: «Если они признают его виновным, тогда, разумеется, другое дело!» Но теперь, когда случилось почти невозможное, его вновь осаждали те же знакомые доводы и соображения, и снова возникало то же безотчетное чувство верности и потребности защитить и Лоренса и себя, чувство, которое усилилось сейчас, когда страшная опасность была близка.

И все же… этот несчастный, которого повесят ни за что! От этого не уйти! Но он же бродяга, ограбивший труп. Разве более справедливо было бы осудить Ларри? Убить негодяя, который ударил тебя, убить случайно, потому только, что твои руки оказались у него на горле на несколько секунд дольше, – так ли велика эта вина? Можно ли ее даже сравнить с преднамеренным ограблением мертвого?

У тех людей, для которых успех превыше всего, преклонение перед порядком, правосудием, перед установленным фактом часто идет рука об руку с иезуитством.

В узком проходе, ведущем к его дверям, Кита окликнул приятель: «Браво, Даррант! Вы здорово выпутались, поздравляю!» «Меня поздравляют», – с горькой усмешкой подумал Кит.

Улучив момент, он поспешил обратно, нанял на Стрэнде кеб и приказал везти себя до поворота на Борроу-стрит.

Дверь открыла Ванда и удивленно всплеснула руками при виде его. В черной юбке и бледно-розовой блузке из мягкой материи она казалась Киту какой-то новой. Ее полная, немного длинная шея была обнажена, короткие каштановые волосы вились у затылка; Кит с неудовольствием заметил золотые серьги у нее в ушах. Глаза ее, черневшие на бледном лице, казалось, вопрошали и молили одновременно.

– А мой брат?

– Он еще не вернулся, сэр.

– Вы не знаете, где он?

– Нет.

– Он живет здесь, у вас?

– Да.

– Значит, вы его все еще так любите?

Она молча сжала руки на груди, как человек, который не в силах словами выразить свои чувства.

– Понятно, – сказал Кит.

Он испытывал сложное чувство – жалость, смешанную с легким чувственным влечением, – такое же, как и в первое их свидание, и тогда, когда в щелку между занавесками он видел ее, стоявшую на коленях посреди комнаты. Подойдя к камину, он спросил:

– Вы мне разрешите подождать его?

– Разумеется! Пожалуйста, присядьте.

Кит отрицательно покачал головой. Она спросила, задыхаясь:

– Вы не уведете его от меня? Одна я умру.

Кит круто повернулся к ней.

– Я как раз и не хочу, чтобы его отняли у вас! Я хочу помочь вам сохранить его. Готовы вы уехать в любой день, когда это потребуется?

– О да, конечно!

– А он?

Она отвечала почти шепотом:

– Да. Но тот несчастный…

– Тот несчастный – просто кладбищенский вор, гиена; что о нем говорить!

Кит был сам удивлен резкостью своего тона.

– Мне жаль его, – вздохнула Ванда. – Может, он голодал. Я знаю, что такое голод, – приходится делать то, чего не хочешь. Или, может быть, у него нет близких. Когда человеку некого любить, он может стать очень плохим. Я часто думаю о нем… как он там, в тюрьме.

Кит процедил сквозь зубы:

– А Лоренс?

– Мы никогда не говорим с ним об этом. Мы боимся.

– Значит, он не сказал вам, что уже был суд?

Она широко открыла глаза.

– Суд? Нет, не говорил. Вот почему он вчера вечером был такой странный. А утром рано встал. Суд… закончился?

– Да.

– Что они постановили?

– Виновен.

На секунду Киту показалось, что Ванда теряет сознание: она закрыла глаза, покачнулась. Он шагнул вперед, взял ее за плечи.

– Послушайте! – заговорил он. – Помогите мне, не спускайте глаз с Лоренса. Надо выиграть время. Я узнаю, что они намерены делать. Они не могут его повесить. Мне нужно время, слышите? Вы должны помешать Лоренсу отдаться в руки полиции.

Кит все еще держал ее за плечи, впиваясь сквозь бархат пальцами в нежное тело, а она стояла и смотрела ему в лицо.

– Вы меня поняли?

– Да… Но если он уже был там?

Кит чувствовал, что она вся дрожит. В голове вдруг пронеслась мысль: «Боже! А если нагрянет полиция и застанет меня здесь? Что, если Ларри уже у них в руках? Что, если тот полисмен, который ночью, после убийства, видел меня, снова обнаружит меня здесь, сразу после приговора!» Он сказал почти свирепо:

– Могу я надеяться, что вы будете следить за Ларри? Отвечайте быстро!

Прижав руки к груди, она отвечала покорно:

– Я попытаюсь.

– Если он не сделал еще этого, следите за ним в оба глаза. Никуда не пускайте одного. Я приду завтра рано утром. Вы католичка, не так ли? Поклянитесь же, что ничего не позволите ему сделать, пока я не приду.

Она молчала, глядя мимо него на дверь: Кит услышал, как в замке щелкнул ключ. Вошел Ларри, держа в руках большой букет красных лилий и белых нарциссов. Лицо у него было бледное, осунувшееся.

– Алло, Кит! – тихо произнес он.

Ванда не сводила глаз с Ларри, и Кит, глядя то на нее, то на брата, понял, что сейчас, как никогда, от него требуется осторожность.

– Ты видел? – спросил он.

Лоренс кивнул. Выражение его лица, по которому всегда можно было прочитать все чувства, совершенно озадачило Кита.

– Ну и что?

– Я ждал этого.

– Дело так не останется, это ясно. Но мне нужно будет просмотреть протокол и тогда подумать, что предпринять. Понимаешь, Ларри, мне нужно время!

Кит знал, что говорит он что-то не то, наудачу. Единственный выход – заставить их немедленно уехать, не дать им возможности признаться, но этого он не осмелился сказать.

– Обещай мне ничего не делать и не выходить из дому, пока я не приду завтра утром.

Лоренс снова кивнул. Кит посмотрел на Ванду. Убедит ли она Ларри сдержать слово? Она по-прежнему неотрывно смотрела в лицо Ларри. Кит шагнул к двери; он понял, что больше ничего не добьется.

– Так обещай же, – повторил он.

Ларри ответил:

– Обещаю.

Он улыбался. Киту были непонятны и его улыбка, и выражение глаз Ванды. И сказав: «Так я полагаюсь на твое слово», – он вышел.

Скрыть от любящей женщины свое настроение трудно, так же трудно, как помешать музыке тронуть человеческое сердце. А уж если женщина после тяжелых страданий впервые узнала счастье любви, тогда, как бы ни пытался ее возлюбленный скрыть от нее свою душу, он этого не сумеет. И почти всегда любовь ее так самоотверженна, что она и виду не подаст, будто догадывается о чем-нибудь.